Читаем без скачивания Рассказы. Повести. Эссе. Книга вторая. Жизненный экстрим - Владимир Гамаюн

Во время весеннего перелёта мы охотились на гусей и уток; гусь был пролётный и улетал гнездиться дальше на север, но многие породы уток оставались гнездиться, выводить потомство в этих краях. Места почти безлюдные, нехоженые, корма хватает, плодись и размножайся. Зимой интересна охота на глухаря, рябчика, тетерева. Куропатки как добыча меня не привлекали, их можно было добыть и без ружья. В местах кормёжки птицы, разбросав по снегу замороженную бруснику, ставишь петли из лески, а на другой день идёшь за добычей.

Можно бутылкой из-под шампанского, наполненной горячей водой, наделать в снегу лунок, бросить туда по ягодке брусники, и результат будет тот же самый. Куропатка ныряет в лунку за ягодой, а выбраться обратно ледяные стенки не дают, там они и замерзают. Такой «охотой» больше занимались ребятишки. Куропатку на снегу не видно, и когда иногда затаившаяся под снегом птица неожиданно вспархивала прямо из-под ног и трепеща в панике крыльями улетала, оставалось только стволами повести ей вслед. Добыча не завидная, и не хотелось выстрелами нарушать тишину тайги, пугать настоящую дичь, зверя.

Как правило, или по закону подлости тщательно подготавливаемая охота зачастую бывает безрезультатной. А вот когда ты выскочишь на лыжах в тайгу, чтобы просто пробежаться, подышать, полюбоваться природой, обязательно наскочишь на громадного глухаря, который будто понимая, что ты ему ни хрена ни сделаешь, будет сидеть на сосне и разглядывать придурка на лыжах. Такое у меня случалось и не раз, даже в соболя кидал лыжной палкой в то время, как мои капканы стояли пустые.

На Колымской ГЭС, где я тоже когда-то трудился, в одну из зим наблюдалась массовая миграция куропатки. Посёлок накрыло как белым одеялом, машины остановились, чтоб не ехать по птицам, и никто не знает, сколько тысяч или десятков тысяч их там было. Это продолжалось около часа, потом как по сигналу они взметнулись и исчезли в темноте полярной ночи. Как правило, это связано с бескормицей в местах обитания, во всяком случае, мы так думаем. Самая престижная и желанная добыча – это, конечно, таёжный красавец-глухарь, петух кг на восемь, а то и на десять. Такой летает тяжело, будто гружёный транспортник.

Самая вкусная и глупая птица – «буржуйский» рябчик, выводок можно выщелкать из мелкашки, и не один не улетит. Якутские пацаны вообще снимают с веток птиц одними шестами с петлями из лески на концах. Мясо у рябчика белое, нежное, буржуи были не дураки, знали, что есть.

Сейчас вспоминая обо всех этих своих охотах, не понимаю, зачем мне это было нужно, ведь охотились мы не ради пропитания. У меня и раньше это было, убьёшь красавца-глухаря, смотришь на него и думаешь: «Ну зачем я это сделал, он даже мёртвый такой красивый, он беззащитный, а я его сгубил». Когда в руках у мужика появляется ружьё, он уже не может, чтоб не отнять у кого-то жизнь, видимо, в нём просыпается древний инстинкт охотника, добытчика, и не жажда убийства, но азарт, и я, к сожалению, не исключение.

Ещё немного об охоте, но не на пернатых, а речь пойдёт о песцах. Когда летишь на вертолёте или самолёте с воздуха видны цепи озёр, их великое множество, и почти все они зарыблены, то есть с рыбой. В тундре, в зоне вечной мерзлоты из-за нарушения верхнего покрова начинается оттайка, образовываются карстовые озёра, которые впоследствии и зарыбливаются водоплавающими перелётными птицами. Это они переносят на своих лапах рыбью икру по озёрам на многие расстояния.

Мои друзья с Туруханского рыбозавода организовали базу на границе тайги и тундры. Это самое удобное расположение для промысла. В их распоряжении была цепь проточных озёр, в которые впадала какая-то горная речушка без названия и которая потом впадала в Нижнюю Тунгуску, откуда иногда и заходили в эти озёра на кормёжку гигантские таймени, любящие чистую, быструю воду, перекаты. В озере водились громадные щуки, чир, язь, пелядь, ряпушка, был и ленок. Такому обилию рыбы можно было только позавидовать.

Парни рыбачили для рыбозавода, для себя били утку, добывали и мясо, на пушного зверя охотились по сезону, в зимнее время, когда у песца, соболя, белки, горностая уже выходной мех. Ондатру тоже брали зимой, ставя капканы у хаток. В иной год, когда идёт ходовой песец, мигрирующий с родной тундры от бескормицы в другие места, богатые леммингом, крупной тундровой мышью, основным кормом песцов, его добывали едва ли не сотнями. В это время песец может заходить в посёлки, рыться на помойках, по ходу он съедает всё, мало-мальски пригодное в пищу.

Местного песца было мало, а ходовой появляется раз в три-четыре года, к этому времени парни подальше от зимовья уже наготовили «духовых ям», набитых рыбьими отходами. Ямы с тухлой рыбой заваливают валежником, дёрном, втыкают в это место столбики, чтоб в нужное время их выдернуть, и тогда невыносимая для человека, но такая притягательная для зверья вонь растечётся по тайге и тундре. Медведь тоже любит тухлятину, она для него, как для ребёнка Сникерс, поэтому и делают эти ямы подальше от жилья. Его «визит» всегда неожидан, и последствия могут быть самые хреновые, если не выручат собаки, почувствовав «хозяина» и подняв лай.

Голодный песец, чувствуя рыбный запах, ломится в эту дармовую помойку, но вокруг ямы уже стоят десятки капканов, и за этот сыр в мышеловке зверькам придётся расплачиваться своей шкуркой. Такая охота неинтересна, но продуктивна, потому что не нужно бегать по тундре, выискивая песцовые следы, настораживать капканы, потом ходить, выискивая их в снегу, откапывать, опять настораживать. Если есть добыча, тащить её на себе, спеша, пока позёмка не замела твои следы, если заплутаешь, в том месте, где только снег и мутное небо, определиться на местности невозможно, ты не чукча, не остяк, и этим всё сказано.

Абориген, самоед идёт или едет в тундру в малице или в парке, ему пурга не страшна. Он может зарыться в снег, переждать непогоду, потом определиться по звёздам и выйти к своему стойбищу. Когда я спросил остяка, как он находит дорогу в тайге, или тундре, он сначала удивился моему глупому вопросу, а потом спросил меня: «А ты можешь заблудиться в своём городе?» – «Конечно, нет». – «А у нас и того проще, вон видишь ту звезду – это Полярная звезда, она и выведет тебя куда хочешь». Он долго и, как ему казалось, доходчиво объяснял мне, но как я не крутил головой, звезда постоянно была надо мной, а моя дорога, выходит должна была уходить только в космос. «Бестолковый ты, однако, мой семилетний пацан больше вас русских понимает», – заключил остяк.

Я знал, что его Колька спокойно плавает на долблёнке-«ветке» да ещё и стреляет с неё, а я в ней ни усидеть, ни устоять не могу. Он неделями пропадает в тайге, охотится на уток, ловит для себя и собак рыбу, живёт в зимовьях, которых понаставили на путиках для зимней охоты. Там по таёжному обычаю всегда есть запас дров, спички, соль, посуда, небольшой для лета запас продуктов и в любом случае есть чай и сахар.

Колькина мать, Катя, о нём ничуть не беспокоится, а на мой вопрос, где сын, коротко отвечает: «Однахо, тайха пошол». Помолчав, добавляет: «С собаками он, ничо с ним не будет, в школу ему осенью, не хочет он, грит, я охотник, и ваша школа мне не нужна, пусть сеструхи, Улька с Полькой учатся, они бабы». Кроме Кольки у Пашки с Катей было ещё пятеро короедов, и все не от Пашки, но он гордился: «Моя баба родила, значит, мои и баста».

В тех местах, в Аллах-Юньской тайге медведей было много, но лето было грибное и ягодное, медведь был сыт и относительно не опасен, да и собаки, больше похожие на громадных волков, чем на обычных лаек, могли отпугнуть любого зверя. У семилетнего Кольки было и своё ружье, пятизарядная «мелкашка» и бердана тридцать второго калибра, правда, он пока предпочитал более лёгкую, мелкокалиберную тозовку. Такой таёжной жизни любой позавидует, только для этого нужно там родиться, впитать это с молоком матери, с детства видеть тайгу, понимать природу, дышать тем воздухом.

С тех пор прошло более сорока лет, но картина якутской тайги, хрустально прозрачного и быстрого Аллах-Юня, стоит у меня перед глазами, и я благодарен судьбе, забросившей меня в своё время в те благословенные места.

Горностай

Это, пожалуй, самый красивый и грациозный пушной зверёк из куньих, правда, есть ещё у него в родне соболь, колонок, ласка, горностай, хорёк, выдра и даже барсук с росомахой, что совсем уж удивительно. Но ни один из них не сравнится по красоте и нежности меха с горностаем, впрочем как и по жестокости. Не зря у дам высшего света он всегда пользовался бешеной популярностью, а горностаевые мантии веками были только королевской привилегией.

Казалось, горностай небольшой, но он берёт добычу гораздо крупней себя, с лёту прокусывая ей затылок, это его специфический приём, после которого любая жертва уже неспособна к сопротивлению, и самый простой пример. Это – заяц, который задними лапами может вспороть живот даже лисе.