Читаем без скачивания Откровения. Книга первая. Время перемен - Алекс Блейд

Фигурка притягивала к себе, прямо таки манила и призывала взять. И он поддался, стараясь незаметно поднять ее с земли, чтобы рассмотреть поближе. На ощупь она была невероятно холодной и отчужденной. И в его памяти что-то всколыхнулось — Фосса. Что-то подсказывало ему, что на этой фигурке была изображена именно фосса. И теперь она принадлежит ему.

Подняв глаза с ладони, на которой лежала фигурка, он окинул бегло толпу на пристани, и его взгляд встретился с тем самым устрашающим человеком, которого все старались избегать на острове. Но на этот раз к его хищному лицу прибавились еще и разноцветные глаза, такие же как и у этих… протекторов. В руках он вертел серебристую фигурку птицы с длинным тонким изогнутым клювом — Ибис. И никто даже не пытался отнять ее у него. Казалось, что этот человек далеко не впервые держит в своих руках подобные фигурки зверей.

— Вы говорили о некоей поддержке, — он обратился к возвышающимся над всеми людьми, четырем чужакам, продолжая вертеть в своих руках фигурку ибиса. — Так для чего вы здесь? Что именно вам нужно?

— Мы хотим всё исправить, — посмотрев на него какое-то время, как будто пытаясь вспомнить его или узнать, старик со стервятником на груди продолжил. — В будущее человек смотрит своим прошлым. И мы…

— Вы хотите откорректировать его, не так ли? Переписать историю и создать новую цепочку событий?

— Именно, — старик, удивленный тем как быстро он ухватил самую суть, сделал приглашающий жест рукой. — И нам понадобится ваша помощь.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Явление

«Красивый пейзаж не обязательно должен быть великодушен к человеку».

Иудейская пустыня, 2 год н. э.

В центральной части так называемой «Земли обетованной» лежит безжизненная пустыня, с незапамятных времен являющаяся препятствием для любой цивилизации. От северо-западной границы, в устье реки Иордан до самого Мертвого моря, обрамляющего пустыню с востока, простирается дикая страна безлюдья и полной тишины.

Но непредсказуемая матушка-природа даже в этом диком запустении решила показать свой причудливый нрав. Здесь можно обнаружить просто неимоверно огромные равнины, укрытые зимой белоснежным покровом, а с приходом лета покрывающиеся плотным слоем грязно-серой пыли. Также здесь есть присутствуют и относительно высокие горы, и километровые ущелья, где пробегают стремительные селевые потоки, сходящие с этих самых гор. И конечно же здесь наличествуют мрачные долины, таящие в себе неведомые тайны.

Но тем не менее, по всюду, насколько только хватает глаз, расстилается бескрайняя пустыня, укутанная дымчатой пылью. И лишь местами на ней темнеет небольшими участками различная растительность. А где-то на самом горизонте возвышается незначительная горная цепь с островерхими вершинами. И абсолютно на всем этом пространстве нет ни единых признаков цивилизации.

В этих пустынных землях даже на небе не промелькнет ни одна птица. И уж тем более на самой земле не пробежит ни одна живность. Всё обволакивает полнейшая тишина — сколько ни вслушиваться, здесь не услышишь ни малейшего звука живых существ. Совершенно везде царит нерушимое и гнетущее безмолвие.

Можно, конечно, сказать, что в этой стране безнадежности и вовсе не живут люди, но, пожалуй, это не совсем будет верно. С высоты птичьего полета, на окраине этого безмолвного царства едва видна протоптанная неровная дорога, тянущаяся через всю эту пустыню. Она изъезжена колесами и истоптана множеством ног многих искателей счастья и караванщиков.

И вдоль этой дороги, блестя на солнце, ярко белеют на пустынной серой земле какие-то объекты — это кости. Одни здоровенные и массивные — бычьи. А другие же помельче — человеческие. И по этим останкам тех, кому уже не суждено вернуться домой можно было проследить страшный караванный путь.

И всё это узрел перед своим взором одинокий путник. И осознал всю тяжесть своего текущего положения. Хотя он уже навряд ли мог, что-либо осознавать и понимать. Своим внешним видом он больше походил на какого-то демона этих гиблых мертвых мест.

Взглянув на него, нельзя было точно установить сколько ему лет — он мог быть и тридцатилетним и шестидесятилетним. Неприятная желтая выцветшая кожа туго облегала его кости на истощенном лице и теле. В длинных темных волосах и огромной бороде пробивалась недавняя седина, запавшие глаза тускнели неестественным блеском, а рука больше напоминала кисть скелета. У него оставалось всё меньше и меньше сил продолжать идти. Желание сдаться и остановиться, рухнув в горячий песок, подавляло только одно — выжить.

Ему с трудом удавалось держаться на ногах. Хотя, судя по высокому росту, он наверняка когда-то обладал крепким и выносливым здоровьем. Впрочем, его нынешнее исхудавшее тело ясно давало понять, почему этот человек выглядит как немощный старик. Он умирал — и умирал от жажды.

Перед ним уже не стоял выбор — вернуться назад или продолжать свой безуспешный путь вперед, в надежде найти спасение — нет, было уже слишком поздно. Пару дней назад, когда вода еще только заканчивалась, а блуждания ни к чему не приводили, он мог повернуть назад и возвратиться. Мог, но не сделал.

И в голове билась только одна мысль, всё сильнее и сильнее — сдаться. Проще сдаться, прямо здесь и сейчас. Ведь в любом случае, конец был для него предрешен — смерть. Неважно, от жажды или же от смертоносного солнца пустыни.

И он сдался. Сдался, рухнув в этот песок, теряя сознание, бросая всяческие попытки бороться за свою собственную жизнь. Значит, здесь он и умрет. На этом самом месте, в безликой мертвой пустыне, в полной тишине и одиночестве… Вот и конец.

Пробудила и вернула его в чувства нестерпимая жара, обжигающая кожу, от которой и так почти ничего не осталось. Он с трудом мог шевельнуть головой — что-то ее сдерживало, причиняя тихую, и в тоже время, жесткую боль. Он дернулся вверх, и тут же вскрикнул от огромнейшей вспышки боли, чувствуя как разрывается и трескается кожа на его виске. Если бы это только можно было посчитать за крик — лишь сдавленный хрип отчаяния и последней боли, никем не слышимый в этом пустынном мире.

Он медленно попытался раскрыть глаза — всё тоже слепящее солнце, и конечно же боль, усиливающаяся и пронзительно ноющая. Боль стала настолько сильной, что у него закружилась голова.

Камень, на котором лежала голова, был темно-красным от запекшейся крови. Он ощупал свой висок, и почувствовал под пальцами небольшую ранку, покрывшуюся затвердевшим струпом. Видимо от удара о камень, он получил эту рану, а пока лежал без сознания струп прилип к нему. А когда он дернулся, то оторвал запекшуюся корочку.

С трудом приподнявшись на локтях, он сел и попытался осмотреться. Но картина была такой же унылой, что и раньше — безлюдная пустынная равнина, иссеченная рытвинами и наполненная лишь камнями, торчащими из песка.

Да и что могло измениться? Пустыня ведь неизменна в своем первозданно-безжизненном виде. Высоко над равниной, в небе, всё так же парило гигантское раскаленное солнце, которое искажало всё окружающее своим ослепительным огнем и легким дрожанием воздуха.

Он вновь осторожно прикоснулся к своему распухшему виску. Было больно. А всё остальное тело чесалось — пыль и острые песчинки проникли всюду. Они были в волосах, ушах, и даже попали в глаза, которые теперь слезились. От падения горели и ссадили ладони и локти.

Неспешными и неторопливыми движениями он неловко привстал на колени. А затем, постанывая и шипя, приподнялся на четвереньки.

Наверное минула целая вечность, прежде чем он сумел подняться и встать во весь рост. Однако вернувшееся головокружение вновь подкосило ноги, и он тяжело повалился на камни. Боль стала настолько невыносимой, что он даже не мог толком связать свои мысли воедино.

Хотелось лишь спать. И никогда еще не было в его жизни такой дикой усталости и слабости во всём теле. Спать, — призывало его тело. — Спать… тебе надо поспать прямо сейчас, пока еще не стемнело… у тебя ничего не осталось… ты выдохся… Спать… И не просыпаться бы никогда.

— Не встать… — с трудом выдохнув из себя слова, он попытался вновь подняться, борясь с усталостью и болью, преодолевая, вновь появившееся, желание сдаться, но безуспешно. — Я не могу… Испекусь на солнце… или умру от жажды… Спать…

В голове билась вредная непрекращающаяся боль. Каждое лишнее движение только усиливало ее. Тело словно говорило, что единственный способ прекратить боль — сдаться. Он прижал руки к вискам, надеясь унять эти страдания, но всё было бесполезно — он снова начинал терять сознание… Спать….

Он не знал, как далеко ушел от караванной дороги, сбившись с пути, той злополучной ночью, когда решился… Неважно. Теперь уже всё было неважно. Он сделал тогда ложный выбор, и он оказался последней ошибкой в его жизни. Бессилие и одиночество — вот единственные его помощники здесь…