Читаем без скачивания Мумия, или Рамзес Проклятый - Энн Райс

Рамзес Бессмертный! Эта идея вдохновляла Лоуренса. Он знал, что не уйдет из странного каменного зала до рассвета.

– Должно быть, это мистификация, – сказал Самир. – Рамзес Великий, тысячелетие охраняющий царскую фамилию Египта? Любовник Клеопатры?

– О, в этом есть нечто грандиозное, – произнес Лоуренс. Он отложил на минуту ручку и посмотрел на папирус. Как же болят глаза! – Если бессмертный мужчина решился на погребение из-за женщины, этой женщиной могла быть только Клеопатра.

Он взглянул на стоящий перед ним мраморный бюст и любовно погладил Клеопатру по гладкой белой щеке. Да, Лоурен смог поверить в это. Клеопатра, возлюбленная Юлия Цезаря и Марка Антония; Клеопатра, противостоявшая попыткам римлян завоевать Египет дольше, чем это было возможно; Клеопатра, последняя правительница Древнего Египта… Ну да ладно… Ему надо закончить перевод.

Самир встал и устало потянулся. Лоуренс увидел, что он направился к мумии. Что он делает? Изучает намотанную на пальцы ткань, рассматривает бриллиантовое кольцо со скарабеем, столь отчетливо виднеющееся на правой руке? «А ведь оно принадлежит девятнадцатой династии, – подумал Лоуренс, – и никто не сможет это опровергнуть».

Лоуренс закрыл глаза и мягко помассировал веки. Потом снова сосредоточил взгляд на папирусе.

– Послушай, Самир, этот парень поражает меня. Такое смешение языков озадачит любого. А его философские воззрения так же современны, как и мои. – Он потянулся за более древним документом, который прочитал раньше. – Мне бы хотелось, чтобы ты внимательно изучил его. Это не что иное, как письмо Клеопатры к Рамзесу.

– Мистификация, Лоуренс. Милая шуточка Рима.

– Нет, мой друг, ничего подобного. Она написала это письмо из Рима, после того как был убит Цезарь. Она сообщила Рамзесу, что возвращается домой, к нему, в Египет.

Лоуренс отложил письмо в сторону. Когда у Самира будет время, он своими глазами увидит, что содержится в документе. Весь мир узнает об этом.

Стратфорд вернулся к древним папирусам.

– Послушай, Самир, вот последние размышления Рамзеса «Римлян нельзя осуждать за завоевание Египта: в конце концов, нас победило само время. Но никакие чудеса нынешнего храброго нового века не способны отвлечь меня от моего горя; я до сих пор не могу излечить свой сердечный недуг; и душа моя страдает; душа вянет, как цветок без солнца».

Самир все еще смотрел на мумию, разглядывая кольцо.

– Новое упоминание солнца. Снова и снова солнце. – Он обернулся к Лоуренсу: – Но неужели ты веришь в то…

– Самир, коли уж ты веришь в проклятие, почему бы тебе не поверить в бессмертие?

– Лоуренс, ты меня разыгрываешь. Я, друг мой, видел, как сбывались многие проклятия. Но бессмертный человек, который жил в Афинах при Перикле, в Риме во времена Республики и в Карфагене при Ганнибале? Человек, который преподавал Клеопатре историю Египта? Это не укладывается ни в какие рамки.

– Послушай, Самир: «Ее красота покорила меня навеки; так же как ее смелость и легкомыслие; так же как ее любовь к жизни, которая казалась просто нечеловеческой – столь сильна она была».

Самир не ответил. Он снова уставился на мумию, словно она чем-то притягивала его. Лоуренс прекрасно понимал почему, так что спокойно вернулся к чтению папируса – ему надо было завершить основную работу.

– Лоуренс, эта мумия не живее тех, которых я видел в музее. Этот человек был сказочником. Несмотря на кольцо.

– Да, я очень внимательно рассмотрел его – это печатка Рамзеса Великого. Значит, перед нами не просто сказочник, а собиратель древностей. Ты хочешь, чтобы я в это поверил?

Во что же на самом деле верил Лоуренс? Он откинулся на парусиновую спинку походного стульчика и еще раз оглядел странный зал. Потом снова начал переводить вслух:

– «Итак, я удалился в эту уединенную залу; отныне моя библиотека станет гробницей. Мои слуги омоют мое тело и запеленают его в погребальные ткани по давно забытому обычаю моего времени. Но ни один нож не притронется ко мне. И могильщики не вырежут сердце и мозг из моего бессмертного тела».

Внезапный восторг захлестнул Лоуренса – или это было состояние, когда сон становится явью? Ему показалось, что он услышал голос живого человека – он ощутил присутствие личности, а ведь у древних египтян не существовало понятия личности. Ну конечно же этот человек бессмертен…

Эллиот пьянел, но никто этого не замечал. Кроме самого Эллиота, который, поднявшись до половины пролета, прислонился к позолоченным перилам в несвойственной для него небрежной позе. Во всех его жестах и движениях всегда был стиль, но сейчас он плевать хотел на стиль, прекрасно зная, что никто ничего не заметит, никто не будет оскорблен в лучших чувствах.

Ну и жизнь! Сплошные проблемы. Какой кошмар! Ну почему он должен думать об этой женитьбе, должен обсуждать эту женитьбу, должен участвовать в этом грустном спектакле, который разыгрывал его сын, явно потерпевший поражение. Вот сейчас, насмотревшись, как Джулия танцует с другим, Алекс подходил к мраморным ступеням.

– Прошу тебя, поверь мне, – говорил Рэндольф. – Я гарантирую, что свадьба состоится. Просто нужно немного подождать.

– Надеюсь, ты не думаешь, что мне доставляет удовольствие давить на тебя? – спросил Эллиот. Язык совсем не ворочался, распух. Здорово он напился! – Мне гораздо приятнее жить во сне, Рэндольф, в мире грез, где денег просто не существует. Но дело в том, что мы не можем позволить себе предаваться мечтам – ни ты, ни я. Этот брак важен для нас обоих.

– Тогда я поеду сам повидаться с Лоуренсом.

Эллиот обернулся и увидел сына – тот стоял в нескольких шагах от них, как школьник, вежливо ожидающий, пока взрослые обратят на него внимание.

– Папа, я чертовски нуждаюсь в утешении, – произнес Алекс.

– Тебе нужно быть посмелее, парень, – резко сказал Рэндольф. – Только не говори, что опять получил отказ.

Алекс взял у проходившего мимо официанта бокал шампанского.

– Она любит меня. Или не любит, – тихо сказал он. – Дело-то в том, что я просто не могу жить без нее. Она сводит меня с ума.

– Конечно не можешь, – добродушно усмехнулся Эллиот. – Ну так взгляни. Эти неуклюжие молодые люди постоянно наступают ей на ноги. Уверен, она страшно обрадуется, если ты придешь ей на помощь.

Алекс кивнул, не заметив, что отец взял у него наполовину опустошенный бокал и одним залпом допил шампанское. Он распрямил плечи и снова ринулся в зал. Замечательное зрелище.

– Поразительно то, – шепотом проговорил Рэндольф, – что она на самом деле любит его. Всегда любила.

– Да, но она очень похожа на своего отца. Больше всего она любит свободу. И честно говоря, я ее не осуждаю. Она сильнее Алекса. И все-таки он сделает ее счастливой. Я уверен в этом.