Читаем без скачивания Мультивселенные Майкла Муркока. Интервью для радио Свобода - Майкл Муркок

В тот день, когда Том Пейн был арестован по особому распоряжению Робеспьера, я решил, наконец, распрощаться с революционными идеалами. Очевидно, что с моей стороны было бы благоразумней всего встретить новый 1794 год где-нибудь за пределами Франции.

Признаюсь, я все же не мог не испытывать некоторого отчаяния по поводу краха моей карьеры и крушения политических наших грез. Я чувствовал себя жестоко преданным: Революцией, людьми, которых я обнимал как братьев, неумолимыми Обстоятельствами и, - как это бывает всегда, - самим Господом Богом. Не будучи рьяным приверженцем как деспотии, так и дворянских всех привилегий, поначалу я восхвалял Революцию, а потом стал и служить ей, по крайней уж мере, сделался депутатом Учредительного Собрания. Но, когда кровь полилась чрезмерно и несправедливо, я поднял свой голос против разгула сего лицемерия и лжи, сей вырожденческой оргии мести и звериной жестокости!

Такова была вкратце суть моего заявления соратникам-депутатам с которым выступил я, когда сомнения мои обратились в уверенность после того, как стал я свидетелем "Дней сентября", - дней, когда Зверь рыскал во всей устрашающей своей жестокости по улицам Парижа, нахлобучив на голову шляпу Свободы и вытирая о флаг Свободы окровавленную свою пасть.

Впервые увидел я этого Зверя под сияющим небом позднего лета, когда на рю Дофин вывезли шесть карет с арестованными священнослужителями. Сначала толпа лишь обрубала руки, протянутые в окна, - руки, ищущие Милосердия,- а потом растерзала святых отцов в клочья. В тот же день чернь ворвалась в монастырь кармелитов, неподалеку от рю де Вожирар. Монахи все были зверски убиты, тела их - сброшены в монастырский колодец. Убийства невинных множились с каждым часом. Опьяненные произволом своим сентябристы тащили и старых, и малых, жалких безумцев и людей нормальных в тюремные дворы и там насаживали их на пики. Я привык уже к зрелищу груд изуродованных тех трупов. Тела бросали на улицах на потеху толпе. Сморщенные старухи волочили на тротуары еще не остывшие трупы молоденьких мальчиков, дергая и тряся бездыханных своих партнеров по чудовищному похотливому танцу в извращенной пародии на несбыточную человеческую мечту. В тюрьме Ла Пти-Форс с герцогини де Ламбаль сорвали одежды, опозорив перед толпою, и насиловали ее на глазах черни снова и снова. Ей отрезали груди, а потом, еще живую, вновь подвергли всяческим непотребствам. При этом мучители благородной дамы то и дело стирали кровь с ее кожи, дабы Толпа узрела аристократическую ее бледность. Когда бедная женщина наконец испустила дух, тот же самый "кавалер", что вырвал сердце у нее из груди, вырезал аккуратно ее интимные части, насадил их на пику и, поджарив на очаге в ближайшей же винной лавке, съел. Подобные бесчинства творились в те дни по всему Парижу. Я тогда едва не сошел с ума. Бедный мозг мой просто отказывался воспринимать этот ужас, это безжалостное крушение всех моих идеалов.

(Майкл Муркок, роман “Город в осенних звездах”)

Анна Асланян: Возвращаясь к теме издателей и их манере упаковывать книги по-своему: Иэн Бэнкс, которого вы упомянули, пишет свою фантастику под именем Иэн М. Бэнкс, чтобы читателю легче было разобраться. Вам не приходило в голову поступить подобным образом?

Майкл Муркок: Вообще-то немного жаль, что я этого не сделал. Но меня настолько волновало то, чем мы занимались в 60-е: мы пытались сблизить популярную литературу и литературу высоколобую. Это было движение, которое идет и до сих пор – знаете, Дэйв Эггерс в Штатах любит этим заниматься. Ну вот, а в 60-е мы действительно считали, что обычной английской литературы, достойно отражающей дух времени и общества, просто не существует. Как раз тогда же – примерно в то же время – на сцене появилось популярное искусство, художники начали использовать в своих картинах популярную символику, возник феномен “Битлз” - популярная музыка, но с большими амбициями. В этом смысле было ощущение, что можно в самом деле создать нечто одновременно популярное и значительное – значительное в интеллектуальном, если угодно, плане. Поэтому брать псевдоним мне не хотелось. Был такой писатель, Крис Прист, так вот, Крис посоветовал мне сменить имя, поскольку это выглядело бы более респектабельно: в книжках для интеллектуалов пользоваться своим собственным именем, а в ширпотребных - псевдонимом. Оказывается, такая схема работает. Результат - вот какой: тем самым ты даешь понять людям узко мыслящим, людям с предрассудками, что ты с ними согласен. А для меня это было совершенно несовместимо со всеми моими убеждениями. Я этого не хотел – я пытался создавать книжки, где эти две вещи ничто не разделяло бы. А стараться понравиться критику-снобу – такого желания у меня не было; у меня было желание от критика-сноба избавиться, вот что я пытался сделать.

Анна Асланян: Жаль, что окончательно избавиться от него вам пока не удалось. Они ведь и сегодня повсюду.

Майкл Муркок: Да, повсюду. Есть такой... как его... по-моему, Джон Грей его зовут – он сейчас один из ведущих литературных критиков в Англии. Он написал рецензию на книгу Иэна Синклера – не на самую последнюю, а где-то пару книжек назад – и в рецензии своей сказал, мол, Иэн Синклер прекрасно пишет, замечательный автор и все такое; вот если бы он еще прекратил интересоваться этими популярными книжонками, этим дешевым чтивом! Понимаете: все то, что делает Иэна как писателя самим собой, все эти вещи тот парень с радостью выкинул бы. Вот еще история, мне Иэн рассказывал про то, как к нему обратились из газеты “Индепендент”. Мы ведь с ним, если можно так выразиться, за воскрешение: есть писатели, которые исчезли с горизонта, писатели, которые нам нравятся, как бы выпавшие из общественного сознания, так вот, мы довольно много времени посвящаем тому, чтобы этих писателей как-то продвинуть. Короче говоря, позвонили ему из “Индепендент”, спросили, не напишет ли он им статью про кого-то из этих писателей – тех, забытых. В общем, написал он статью, а спустя пару дней звонит ему редактор и говорит: “Вы знаете, у Вас тут какие-то писатели, про них же никто никогда не слышал. Вы не против, если мы их вырежем?” Представляете? И с таким приходится сталкиваться постоянно. С газетами всегда так – им ведь неинтересно... Скажем, захоти я написать статью про Джеральда Керша – этого автора теперь практически забыли; был такой еврейский писатель. Первая книга его называлась “Евреи без Иеговы”, и она до того обидела его родственников, что пришлось издателю весь тираж изъять – с ним начали судиться одновременно человек пятьдесят. Как бы то ни было, Керш – писатель, которого я очень люблю. Но если бы мне вздумалось... Если бы мне позвонили из “Гардиан” и предложили: а не хотите нам что-нибудь написать, а про что бы Вам хотелось, а я бы сказал: про Джеральда Керша – они бы мне не дали. Я точно знаю - не дали бы, просто знаю по собственному опыту. Изредка мне удавалось кое-что сделать, с особенно хорошими редакторами, например, из газеты “Телеграф”: Николас Шекспир, Сэм Лит – вот это были редакторы. С ними работать было одно удовольствие; они разрешали мне писать либо о каких-то не расследованных вещах, либо о вещах, не ставших популярными – писать о людях, которые были не особенно известны.