Читаем без скачивания Глиняные буквы, плывущие яблоки - Сухбат Афлатуни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Голые ноги Мусы, конечно, на конкурс красоты не пошлешь.
— Ханифа-опа! — крикнул Муса, чуть не плача. — Вы бы отвернулись, как женщина!
— Я теперь Безопасность-опа, — сказала супруга Участкового. — А твои ноги я сто раз видела, когда ты на них в детстве из нашего огорода убегал…
И сделала вид, что отворачивается, злопамятная женщина.
Ремень, свернувшись позорным червяком, лег в миску.
Наконец Участковый записал все наши фамилии и стал пропускать по одному через дверной косяк.
Учитель, который до этого находился в своих мыслях, неожиданно спросил Участкового, показывая на косяк:
— Извините, акя. Этот… прибор. Вы его уже проверяли, хорошо работает? Я просто хотел сказать, я в столице один раз проходил через это, но оно другое было немного…
— Так то — в столице! — сказала Ханифа-Безопасность. — В столице, когда я один раз была, я такие вещи повидала, чуть на небо от удивления не прыгнула. Под землей, как принцесса, ездила; в театре прохладительный напиток пила!
— Да, у нас тут — не столица, — согласился Участковый. — В столице, наверное, и террористы нормальные, и все как положено. Хорошо еще, что-то похожее вместо этого прибора нашли, а то бы начальство мне голову отрезало и на моих же глазах из нее бешбармак приготовило.
Ханифа повернулась к мужу и, слегка прикрыв рот, зашептала:
— Вы им, Искандер-акя, расскажите, куда Председатель со своей мафией настоящий прибор и собаку настоящую подевал, а нам вот эту дворняжку необразованную подкинул, корми ее, и пьет как ненормальная, полколодца уже у нас своей наглой пастью выпила… А Председатель и его мафия нам говорят: «Нечего импортную технику на наших террористов расходовать, обойдутся!». Муж согласился, думал, Председатель, если прибор и собаку хорошо продаст, как честный человек поделится, нам ведь сына женить надо, все знают. А Председатель: я, говорит, прибор дома проверил, он некачественный, моя внучка сквозь него спокойно взрывчатку пронесла; а у него такая внучка, товарищ учитель, — вы бы ее видели… Короче, сидим здесь почти забесплатно, стыд такой, — если настоящие террористы придут, не знаю, как им в глаза смотреть. Да еще эту собаку откармливай — а она только нашу воду пьет и карман разоряет… Может, купите чего-нибудь — конфеты есть, ручка?
Покупателей среди нас не оказалось.
Стали проходить через дверной косяк, который Участковый, несмотря ни на что, уважительно называл «рамкой», а Муса в отместку за свои падающие штаны обозвал «стеной Искандера».
Правда, когда проходил Муса, все было в порядке, а мне не повезло.
Только стал проходить — Ханифа вытащила откуда-то велосипедный звонок и стала трезвонить. И такой еще звон злобный, будто скворца за ногу дергают.
— Вот! — обрадовался Участковый. — Иди обратно.
— Не понимаю… — говорю. — Я весь свой металлолом в миску сдал.
— Значит, что-то от государства утаил, посмотри еще, — советует Участковый, и супруга тоже кивает.
Пощупал я себя — никакого металла.
— А может, ты проглотил чего-нибудь? Металл из живота тоже звенеть может.
— Да, тогда операцию придется делать, — сочувствует Ханифа. — У моей сестренки один раз значок «Олимпиада-80» из живота достали…
От этих разговоров я совсем расстроился. Топчусь около рамки, и еще оскорбительное слово, которое на ней нацарапано, в глаза лезет.
— Не расстраивайся, акя, — говорит Ханифа. — Может, все-таки чего-нибудь купишь?
Уф, так бы сразу и сказала… Купил я у нее жвачку, дети давно по жвачке скучали.
Стал проходить — опять тридцать три несчастья. Косяк этот, или как его, — упал.
Хорошо еще меня не придавил. Кто бы тогда дальше все наши дела на бумагу записывал? Муса бы точно не стал, у него получилось бы только: «Дети, дети, мои дети».
В общем, рамка валяется, собака от страха лает, у Ханифы табуретка с товаром пострадала; «террорист», — кричит.
Пришлось нам задержаться, помочь им рамку поднять-установить. Столько времени из-за этого терроризма потеряли.
9
Странно, что Председатель, как человек недоверчивый, не вышел посмотреть на этот шум. Он ко всем людям и звукам с подозрением относится, думает, наверное, что сейчас на него нападут или жалобу напишут.
Мы шли по коридору.
Хотя наш сельсовет был еще и музеем, ничего в нем выставлено не было. Только пара стеклянных витрин из бывшего сельмага, сохранявших вечный запах маргарина. И еще в одной витрине лежала фотография Председателя, под которой было написано: «День сегодняшний».
Тут же стояла пустая тумбочка для греческой статуи с надписью: «Предок».
Этой тумбочкой музей заканчивался.
Около двери в кабинет Председателя дежурили два брата, погодки.
Один сидел на диване и пытался завязать пальцы на ноге в узелок.
Другой, изогнувшись, подсматривал в замочную скважину и говорил шепотом, чтобы его не слышали по ту сторону двери:
— Акя, я уже долго стою, теперь ваша очередь.
Но второй не спешил расстаться со своими прекрасными пальцами и делал вид, что не слышит.
Честно сказать, я этот обычай, который Председатель утвердил, не приветствую: ребят около кабинета ставить, специально чтобы в дверь подглядывали. Поглядывать, не подглядывать — это добровольное дело, нельзя к этому принуждать, все удовольствие теряется.
Председатель по-другому решил. Он в молодые годы сам за предыдущим председателем подглядывал, часами мог около двери, как заколдованный, подглядывать, в знак уважения. С той стороны двери это знали, делали вид, что ничего не замечают и даже в веселом настроении могли подойти к двери и пустить в замочную щель ветры.
Потом Председатель стал Председателем и решил внести в этот процесс формализм и бюрократию. Повелел нарисовать график дежурства сельской молодежи около этой самой скважины. «График передачи опыта». Самое обидное, что молодым людям запрещалось сообщать о подсмотренном опыте даже самым близким родственникам. От этого юноши желтели, а у одного даже произошло краткое психическое расстройство и рвота; правда, через месяц он снова стоял на своем посту.
Братья наконец нас заметили.
Тот, что был на диване, перестал изучать свои пальцы; второй с радостным облегчением оторвался от двери, хотя не сразу смог разогнуться.
Поздоровались.
— Один? — спросил Муса, показывая на дверь.
— С Агрономом сидят…
Парень осекся, сообразив, что выдает государственные секреты.
Я осторожно постучал.
Кабинет ответил хриплым: «Да!».
10
Председатель сидел за своим обычным столом и играл с Агрономом в нарды.
При виде нас швырнул кубики.
— Та-ак. Шесть-пять! — сказал он, поднимаясь из-за стола.
Я смотрел, как он приближается, соображая, как бы описать этого необычного человека. Мы за эти двадцать лет к нему, к его животу, ногам, ушам, так привыкли, что, наверно, описания не получится.
Например, какое можно получить понятие о Председателе из факта, что у него был живот? Живот всегда председателю нужен, а, во-вторых, сам по себе живот — это просто орган, тем более скрытый рубашкой или пиджаком. Важно не это, а то, как ты свой живот носишь, как ты им себе светлый путь в жизни прокладываешь.
Нет, невозможно описать Председателя.
Интересно было бы заглянуть в голову учителя, как он, пришелец, можно сказать, из космоса, сейчас видит Председателя. Как у него сейчас в каждом зрачке по маленькому Председателю отпечаталось, с маленькой тюбетейкой, с маленькой богатырской рукой, которую он ему для рукопожатия протягивает… Как из глаз учителя Председатель попадает учителю в череп и как там, все такой же маленький, пахнущий водкой (початая бутылка на столе светится), деловитый Председатель умещается на какой-нибудь извилине. И как эта извилина начинает думать: «Председатель… с точки зрения науки… это такое существо в галстуке…»
После долгого ощупывающего рукопожатия с учителем Председатель почему-то начал его с нами знакомить.
Мы хотели сказать, что уже познакомились, но Председатель сразу намекнул, что это было, так сказать, недействительное, а возможно, и незаконное знакомство… А сейчас он нас познакомит, как положено, сейчас каждому характеристику даст. Чтобы учителя не вводили в заблуждения разные умные слова, которыми некоторые наловчились размахивать, и хотят, чтобы им за это золотую статую ставили и воду вне очереди давали.
У нас с Мусой сразу как будто кислое яблоко во рту появилось. Есть у Председателя манера — над человеком подтрунивать, разные про него несуществующие истории десятилетней давности вспоминать. Учитель как человек новый, можно сказать — с иголочки, — может и поверить.