Читаем без скачивания Мятеж - Андрей Посняков

– Спаси, княгинюшка-госпожа! На тебя одну и надеюсь – совсем обнаглели шильники, а вожак их – Степанко, тот самый, что на вече похощет, шпынь! Ну, настали времена – по городу ни пройти ни проехать. Жалобу в княжий суд я уже составил, вот…

– Ты погоди с жалобой, боярин. – Елена нехорошо прищурилась. – Скажи-ка лучше, ты канализацию на усадьбу свою провел?

– Ка-на… – озадаченно заморгал визитер.

Княгинюшка ухмыльнулась:

– Ой, только не говори, что ты латыни не ведаешь.

– Да ведаю, высокородная госпожа…

– Так когда проведешь?

– А… скоро. Я уже и трубы закупил, хорошие трубы, ордынские…

– Ну ладно, ладно, не хвались, – милостиво расхохоталась государыня. – Я ж не корысти ради – вон у нас, в Новагороде, почти всю клоаку закончили – оттого и мор на убыль пошел! Почти не стало мора-то! А в московских да протчих землях не так – вот там и мрут как мухи. От грязи, от непотребства все!

– Так то, говорят, Божья кара… – вставила слово Акулина.

Княгиня скривила губы:

– Может, и Божья. А может, и человеческих рук дело. Врагов у нас, что ли, мало, завистников? Вон, хоть Софью Витовтовну, змею подколодную, взять… Сидит в монастыре, хоть и заточенная, инокиня, а козни строит – мне ли не знать? Жаль, жаль, муж мой не дал мне с поганкой этой по-своему поступить… Добрый князь Егор человек, добрый! Иногда даже слишком. Ладно, приедет вскорости – разбираться начнем. Ты что стоишь-то, Божин? Давай свою жалобу.

Боярин поклонился, протянул свиток:

– Благодарю, что соблаговолила принять, княгиня великая!

– Так что ж не принять? – пожала плечами государыня. – Тебя, я чаю, чуть живота не лишили – а то княжьего суда дело, наше, а не уличанское. Да не беспокойся, боярин, разберемся во всем, дьяки у меня добрые, а уж палач – так и вообще!

– Говорят, он вирши красивые сочиняет? – на всякий случай улыбнулся жалобщик.

Княгинюшка хохотнула:

– Говорят… нет, в самом деле – вирши хоть куда! Послушай-ка, Божин… ты в карты играешь?

С некоторым, тут же отразившимся на лице, смущением боярин поскреб затылок:

– В кости, грешен, играю. А в карты, увы…

– Ничего, мы тебя научим. – Елена потерла руки. – Просто совсем играть-то, увидишь. Мы с Акулиной в паре, а тебе Феофана кликну. Сыгранем!

– Стало быть, сыгранем, великая госпожа!

– Только мы, Божин, на самоцветы играем, – тасуя колоду, честно предупредила княгинюшка. – Ну, или на жемчуга. Есть у тебя жемчуга-то, боярин?

Визитер ухмыльнулся, осторожно потрогав подбитый шильниками глаз:

– Да как, государыня, не быть-то! Чай, слава Богу, не нищенствую. Только это… с собой-то нет, не таскаю.

– Понимаю, что не таскаешь, – раздавая карты, покивала государыня. – У меня займи, я сегодня добрая – супруг письмишко прислал. Скоро явится! Феофан! Эй, Феофане! Ты где там запропастился?

– Тут я, матушка.

– Опять – матушка? Да сколько ж можно уже говорить-то? Свечки с собой прихвати – темнеет уже изрядно.

К себе на Козьмодемьянскую боярин Данила Божин вернулся только к утру, ободранный как липка, даже кафтан и тот проиграл и еще много чего. А все азарт, азарт проклятый! Что и говорить, сам кругом виноват, нечего было на Феофана рассчитывать, да и занимать бы не следовало.

– Отворяй! – Подъехав к усадьбе, Божин спешился и велел сопровождавшему его слуге что есть силы молотить кулаками в ворота. – Отворяй, говорю! Да спите вы там, что ли, все?

Залаяли на подворье псы, загремели цепями; в расположенную невдалеке калиточку на ременных петлях выглянул заспанный привратник:

– Кого еще там не… Ой! Боярин-батюшко! Посейчас, посейчас, отворяю… Может, кваску?

– Неси! Да не в терем, в людскую. Боярыню будить не стану – пущай поспит еще.

Ярился боярин, волком вокруг посматривал, так ведь правда и есть – что за день такой выдался? То в реку с моста скинули, едва не утоп, то вот потом – в карты проигрался… Ох, княгиня… змея… не зря ее в Новгороде побаивались поболе князя.

– Батюшко, тут с вечера немец мастеровой дожидается – трубы класть. Мы ему в гостевой постелили…

– Трубы? – взглянув на слугу верного, Божин расхохотался. – А не мои они теперь, трубы-то. Княгинюшке нашей я их проиграл. Ох-ох, грешен… Да не так горько, что проиграл, пес-то с ними, – так ведь теперя сызнова в Сарае заказывать, а то морока, время.

Слуга тряхнул бородой:

– Так, может, и не заказывать, боярин-батюшко? Просто обратно их у княгинюшки нашей выкупить? На что они ей, трубы-то, да на Прусской они никому не нужны, так уж давно все проведено, сделано.

– Выкупить, говоришь? – Допив квас, боярин поставил кружку на стол и задумчиво посмотрел на слугу. – И то дело – денег, чай, хватит. А не хватит, так можно оброк повыше поднять… В землицах моих в Шугозерье тьма кромешная, глушь – чего смердов жалеть-то? Куда они оттуль денутся-то?

– Верно, верно, господине. – Слуга с готовностью затряс бородой. – Оброка того и на трубы хватит… да ишшо и останется!

Божин повеселел, велел принести еще квасу, да не простого – хмельного, душу порадовать. Инда молодец, славно с оброком придумал, право дело, славно! Давно нужно было его поднять, оброк-то, и впрямь – ни половники-смерды, ни холопы, рядовичи, закупы никуда не сбегут – некуда! Лесища кругом, болота – одному-вдвоем не прожить, а на боярской дальней усадебке все ж и народ, и запасы на случай неурожая, и воины – какая-никакая защита. Не-е, не сбегут… не должны бы. И пущай оброк больше смолой платят, дегтем – продать мастеровым на конец Плотницкий всегда можно с прибытком изрядным. А на доходы… дети подрастут – в университет их отправить, в Прагу или Литву; пока еще в Новгороде-то свой откроют, хотя давненько уж строить начали, вот-вот и готов бы – да князь великий в землицу московскую с мором бороться отъехал, а княгинюшке, похоже, до университета и дела нет… ну, по крайней мере, не так, как князю Егору.

Размечтался боярин, повеселел, тут и солнышко за забором блеснуло, поднялося, выкатилось над хоромами, осыпало златом сусальным кресты на маковках храмов – меньшего, Святого Саввы, и большего, Козьмы и Демьяна. Ой, надо бы зайти – помолитися всем семейством. И в карты больше в княгинюшкой не играти – ушлая больно! Ишь ты, удумала – Степанку, гада, судить! Да не судить таких татей надобно, а в Волхове топить без всякого суда и следствия! Мххх… ну, сволочуга гнусная… ничо, еще посчитаемся! Нет, ну надо же так угодить: вместо дебатов – в реку! Хорошо, не утоп, помог парень-рыбник, что в лодке… Господи! Авраамке спасибо сказать – он же с лодкой распорядился… или не говорить? Для простого слуги, челядина, в боярской благодарности не много ли чести будет? С другой стороны, мало их осталось, челядинов, как и холопов. Указом княжеским всех рабов велено постепенно на ряд – договор – перевести да платить исправно… хорошо, хоть не монетою звонкой, не златом-серебром – хлебом-яствами-едою можно.

Подумав, Божин все же собрался было подозвать управителя-тиуна, чтоб тот Авраамку кликнул, да не успел – юный слуга уже сам собою на пороге нарисовался, возник дрожащей невесомой фигурою – боярин аж вздрогнул:

– Ты, Авраамка, словно тень ходишь. Я что, тебя позвал уже?

– Не, боярин-батюшко Данила Петрович, не звал. Сам я.

– Сам?! – Боярин гневно вскинул брови – не хватало еще, чтоб челядь сама, без зова, являлась!

– Как посмел? Совсем страх потерял, пес?! Ужо, посейчас велю плетей…

– Не надо плетей, боярин-батюшко! – в страхе бухнулся на колени слуга. – Не вели бити, вели слово молвити!

– Красиво говоришь! – непритворно восхитился Божин. – На Торгу нахватался, поди?

– Тамо…

В серых глазах коленопреклоненного отрока сияли такое неподдельное обожание и преданность, что не у каждой собаки увидишь! Данила Петрович аж умилился, махнул милостиво рукою:

– Инда продолжай – чего хотел-то?

– Тут человечек один приходил вчерась, сразу после вечерни. Ондреем зовут, говорит, Ивановского-ста гостя приказчик.

– И что хотел? Продать чего, аль купить, аль серебришка заняти? Да не валяйся ты на коленях, аки червь, встань!

– Он про Степанку говорил, господине, – поднявшись на ноги, поклонился слуга.

– Про какого Степанку? – Божин поначалу не поверил, переспрсил.

– Про того самого, – уверенно пояснил Авраам. – Грит, Степанко тот завтра… сегодня уже, после обедни сразу в корчме Одноглазого Карпа, что на Витковом переулке, будет. Чернь словесами прельщать!

– Так-так… – Боярин задумчиво скривился. – Прельщать, говоришь? Витков переулок, это на Славенском…

– На Славенском, господине. Меж Ильиной и Нутной. От Торговой площади недалече.

– Да знаю я… Вот что, Авраам. А ну-ка, покличь мне сюда парней. Поздоровей которых – Федьку Косого, Игната… ну, сам ведаешь, кого.

Степанку приволокли к вечеру. У корчмы Одноглазого Карпа и взяли, как доброхот Ондрей присоветовал. Пока хватали да волокли – нос расквасили, да никто за бедолагу и не вступился, правда, и кричать ему особо не дали – боярина Божина стражи людишки опытные, знали накрепко: ежели уж кого имать-хватать, так зачем же ему кричати? Не дали, рот иматому заткнули накрепко да, притащив, перед боярином отчитались: