Читаем без скачивания Валдис одинокий - Петр Пинских

Валдис протиснул свое массивное тело в «колодец». Но дальше… уцепится, было не за что. Там ниже, было легче: хоть и острые, больно царапающиеся камни, но было за что уцепиться, куда ногу поставить.

И вот тут, может опять сработало «включение». Может, какой другой, приобретенный ли, врожденный ли рефлекс сработал, но что-то подсказало ему совершенно необъяснимый для человеческого понятия способ передвижения: распоркой.

Ногами упираясь в стену впереди себя, спиной, больше плечами – в противоположную стену, как бы распирая ствол «тоннеля», он передвигал вперед сначала левую сторону (левую ногу, левое плечо), потом правую, и так, поочередно, мелкими «шажками», сантиметр за сантиметром, выше и выше. Физическая нагрузка, буквально на все мышцы, была неимоверной!

Выше «колодец» расширялся, но зато становился более, пологим. Валдис перевалился на живот и уже как змея, но только не лежа на земле, а почти вертикально продолжал ползти. Он, уже растер все пальцы до крови, сорвал ногти на некоторых, содрал локти и колени, но полз, медленно и упорно полз … туда, к самому верху, этого распроклятого «тоннеля».

Сколько длилось, это ужасное продвижение? Одному Богу известно. Время, опять, остановилось! Одежда была уже вся изорвана, руки кровоточили … он упорно карабкался вверх. Но вот, последний рывок, еще один, еще и еще. … И уже, изнемогая от усталости, Валдис выскочил на широкую и просторную площадку.

Светало. Туман, как и подобает ему в горах, на рассвете, быстро поднимался в небо, чтобы там неожиданно рассеяться. В горах, все – неожиданно. Приятной неожиданностью для «одинокого волка» оказалось и то, что почти с самого края площадки, на которую он выскочил, под скалой начиналась … осыпь! Точно такая же, как в далеком детстве: мелко каменистая, величиной с гальку! И спускалась она, далеко – далеко вниз, почти до самого дна ущелья.

Валдис поднял голову, тяжелым взглядом окинул уже освещенные солнцем вершины, остроконечные скалы. Немного, этим же взглядом, «порылся» в них, пытаясь рассмотреть хоть какие-то намеки на козлиные тропы. Ничего не увидел. Видимо теперь, они оказались уже слишком высоко. С некоторым сожалением (ведь там, он испытал величайшее вдохновение), «одинокий волк» махнул рукой и направился к долгожданной осыпи.

«Придется пошуметь немного», – с этой мыслью, на мгновение задержавшись перед самым сыпцом, он … шагнул. И сразу же началось, движение. Как в детстве. Потом, еще шаг… еще, еще и еще…

Глава 5

Женщин в жизни Анатолия было мало. И если, обычно, у мужиков не хватало пальцев рук и ног, чтобы перечислить свои победы на любовном фронте, то он, вполне, мог бы обойтись пальцами, лишь одной руки. Но, конечно же, этого не делал. Как же? С ним и разговаривать никто не станет, если узнает, что все его победы могут «вместиться» в одной руке.

Ох, как не принято у мужиков, даже намеком, показывать какую-либо, подобную несостоятельность, в этом плане. В любом возрасте. Бывало, какой-нибудь пацанчик, еще и живой пи…ды не видел, а уже загибает пальцы, бахвалясь своими сексуальными «победами». Не говоря уже, о людях преклонного и среднего возраста.

В этом отношении и Анатолий не был исключением. Уж о чем, а о своих «подвигах» на сексуальном поприще, рассказывать он умел. Да так складно, что «попускать слюни» вокруг него, собирались не только свои собратья-таксисты, но и разнокалиберное мужичье, вечно толкущееся от безделья вокруг «пятака». Их, пожалуй, было даже больше.

Сгоняла их сюда почти поголовная безработица, захлестнувшая страну после развала. И если где-то в России, что-то вроде бы начало меняться в последнее время, в этом отношении, то здесь, похоже, в полку их (безработном) постоянно прибывало и прибывало.

Да, и кто такие таксисты? Те же самые безработные, только владеющие автомашинами. Бросил сверху на машину «шашечки», и ты уже таксист. Лицензии, патенты – это, уже все потом, когда хоть немного раскрутишься. Если раскрутишься. Не дадут… «Мафия!». На каждом «пятаке», в каждом районе – своя. Конкуренция невообразимая!

Не нужно быть классным статистом, чтобы определить на каком социально-экономическом уровне находится тот или иной район, город. Глянул на улицу, подсчитал сколько автомобилей с «шашечками» стоит, и все сразу становится, ясно. А говорят, что в Средней Азии есть города, где «с колес» таксуют. Ой, что-то трудно верится!

Уже третий год пошел, как Анатолий таксовать начал. По той же причине, что и все. Господи! Через какой «Крым и рым» пришлось пройти, пока втерся! И прокалывание колес, всех четырех, и битье «лобового», и выкручивание рук. Даже неделю в больнице пришлось проваляться из-за разбитой головы. Разумеется, кое-где, пришлось и «подмазать» чуть-чуть. Зато теперь: на двух-трех «пятаках» – свой человек.

Хоть и старенький его «Москвич», «убитый», «крылами машет», а выручает. На хлеб, как говорится, пусть и без масла, хватает. А что «убитый» такой? «Дареному коню в зубы не смотрят». Подарили ему эту машину, когда он уже совсем на грани оказался. Что такое – голод, прекрасно знает. А с машиной, потихоньку, потихоньку и выполз. И не просто выполз, а о женщине подумывать начал. Так, чтобы постоянной. Надоело хвалиться не существующими победами.

Среди диких таксистов существовало неписаное правило: «не воровать капусту в своем огороде», то есть не «клеиться» и не приставать к клиентам женского полу, если они сами на это не намекают. Ну, а какая дура будет «клеиться» к «москвичисту»! Поэтому, он уже почти свыкся с мыслью, что его «Москвич, это: и «дом родной», и «жена», и «любовница». Все, в одной ипостаси. Ведь, третий год уже, он в «Москвиче» и… в «Москвиче». Без выходных и проходных. Так, и вся жизнь может пройти. Женщина была нужна, срочно.

Тем более, что Анатолий не комплексовал по поводу своей сексуальной «несостоятельности», в отличие от большинства бахвальщиков. И какая, к черту, «несостоятельность», если за ночь он мог… Вспомнилась байка, которую Анатолий не один раз «по заявкам» рассказывал в разных вариациях на «пятаке», как свою, а фактически услышал от одного из клиентов.

«…Было это, – рассказывал клиент, – в далекие советские времена во «Владике», когда на флоте служили, еще, по четыре года. Я подводником служил, на подлодке. Ходили мы в длительные походы. По три – четыре месяца, под водой жили. Когда возвращались из похода, праздник был – Великий.

Всех до одного – в длительное увольнение, с соответствующим «довольствием», естественно. В первый же вечер я все это «довольствие», с удовольствием, «просадил». Так «просадил», что не помню, как в общем «обезьяннике» с гражданскими оказался. В те времена, «обезьянники» во «Владике», были большие, просторные. Какого только сброду, там не было. Мужиков, от баб, только двойная решетка отделяла, с узким проходом.

А утром в общем «воронке» всех развозили: кого куда. Кого в «суточники», кого в какие-то административные органы, мореманов – в комендатуру. Это утром. А всю ночь, в обезьяннике – настоящий, балаган. Кто, во что горазд.

Ну и, обычное, мужицкое: «Я, мол, вчера пять «палок» «кинул»… Я позавчера – семь «палок»… а я, однажды, одиннадцать!» Только, заведи, одним словом. А бабы-то, рядом, вот, через проход. Только и слышно: «Га-га-га» – «га-га-га», – в ответ на эту брехню. Утром загрузили всех в «воронок», повезли. И вот, одна, дородная такая, мощная бабенка громким голосом заявляет:

– Ну, кто тут, всю ночь «палки» «кидал», выходи. Ты, «Дон Жуан», пресный? Узнала я твой голос, – и вытаскивает из общей кучи жеванного, плюгавенького мужичка. Одним рывком скидывает с него штаны, поворачивается к нему раком, задирает юбку и… все, только рты, раскрыли. Мужичишка «потерялся», естественно, отпрянул, а та поправила юбку, наклонилась к самой морде его, и орет, слюной брызгая:

– Давай, е…и. Что ж ты, растерялся? – А тот стоит со спущенными штанами, только глазенками лупает. – Где твои, одиннадцать «палок»?! Эх, ты. По мне: лучше одну «палку», но настоящую, на всю ночь! А то – «пять», «десять». Запомни: лучше одну – да, на всю ночь. Чем, твои одиннадцать, хлипких. Ты, я смотрю, и на одну, «хлипкую», никуда «негожий»…

Так вот, Анатолий, как раз мог: одну – да, на всю ночь. Какая тут, к черту «несостоятельность»! Просто, он никогда не гнался за количеством. Качество, было его кредо.

Он с гордостью осознавал: те женщины, которые у него были, а они были подолгу, по нескольку лет, помнить его будут всю жизнь. Сколько б ни было у них мужчин – до него, после – в памяти своей, больше всего они будут благодарны именно ему, Анатолию. Потому что, он был из редкой породы тех мужчин, которые получают удовольствие больше от того, что дают, а не от того, что получают. И чем больше дают удовольствия, тем больше его получают. А получают много – еще больше, дают. И так, в прогрессии, как снежный ком.