Читаем без скачивания Опасный пиар - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тот, что в плаще, встал и не спеша зашел за спину Богданова.
— Только тихо, — сказал он и похлопал его по карманам куртки. Достал оттуда связку ключей от машины и квартиры, положил на место бумажник. — Больше ничего. Можно ехать. Время в обрез.
— Пусть сначала допьет, — предложил лысый. — Шведское пиво, я его сам люблю. Подождем.
Анатолий, чувствуя на своем плече тяжелую руку парня в плаще, коротко взглянул по сторонам. Вроде никто ничего не заметил. Все сидят, потягивают из кружек. Или делают вид. Всем без разницы. Рвать когти? Бесполезно. Раз пропустил себе за спину, лучше не дергаться. Сейчас в самый раз изображать спокойствие и покорность судьбе. Наверно, он действительно, на полном серьезе, кому-то понадобился. Хотя все вроде знают, что Богдан поклялся завязать. Но узнали наверняка и о другом: ему срочно нужно заработать, чтобы вернуть долг. Или сделали все, чтобы он влез в долги? А сделав, сразу подкатились… Может, и так. Только кто их сюда прислал?
— А если еще по кружке? — спросил он вслух.
— Угощаешь? — спросил лысый, поднимаясь с места. — Давай, но в другой раз, когда разбогатеешь.
И подмигнул, озабоченно посмотрев на часы. Потом указал в сторону выхода, вежливо пропуская Анатолия вперед.
— Свою «восьмерку» лучше оставь здесь, наши ребята присмотрят. — Он небрежно кивнул в сторону двоих стриженых парней, торопливо допивавших пиво. — Потом нам же спасибо скажешь, когда на «тойоту» поменяешь.
В машине они усадили Богданова на заднее сиденье, тот, который был в плаще, сел с ним рядом, задернув шторки на окнах. В дороге они молчали. Приблизительно через полчаса — Анатолий украдкой взглянул на часы — подъехали к небольшому каменному дому старой постройки, местами с обвалившейся штукатуркой, где-то на окраине Москвы. Похоже на платформу Карачарово по Горьковской дороге, подумал Богданов, вылезая из машины. В небольшом дворе молодые мамаши прогуливались с детскими колясками, старухи, как и положено, сразу вытянули шеи в сторону подъехавшего «БМВ».
Ничего себе конспирация, подумал Богданов, вылезая из машины. Все видят всё. И наверняка в курсе, в какую квартиру сейчас пойдем. Впрочем, эти шторки на окнах скорее для понта. Чего им меня опасаться? Я у них на крючке, а не они у меня.
Они прошли в подъезд, поднялись по грязной и вонючей лестнице на второй этаж. Позвонили в облупленную деревянную дверь, подождали. Нет, не скажешь, что здесь тайная явка и хоронятся милиции. Анатолий только успел так подумать, как вздрогнул, когда открылась дверь. На пороге стоял милиционер, по всей форме, даже в кепи. Он что-то жевал, по-видимому собираясь уходить.
— Серафим, это к тебе! — крикнул он в глубь квартиры. — Ну я пошел, скоро заступать.
— Бывай, Сашка… — В коридор вышел коренастый мужик лет пятидесяти, и Анатолий его сразу узнал, почувствовав некоторое облегчение. Действительно, он, Серафим, никто другой. Имя запоминающееся, достаточно редкое. В прошлый раз именно он дал работу. И по виду ничуть не изменился. Все такой же. Светлые редкие волосы, зачесанные назад, резкие, похожие на шрамы складки на лице. Сколько ходок, столько и складок. Анатолий вдруг подумал, что каждой статье соответствует своя складка и в определенном месте. Вон та, что на лбу, поперечная, наверняка за грабеж. С ним хоть разговаривать можно. Значит, действительно, ему хотят предложить что-то серьезное. Серафим по мелочам не разменивается. Слава тебе… А то, пока ехали, в голову пришли разные мысли насчет кровной мести… Вроде того, что похитили, чтобы четвертовать, колесовать, подвесить за яйца.
— Здорово, Толян! — Серафим протянул руку, а после ответного рукопожатия указал в сторону комнаты, откуда только что вышел. — Давно не виделись, а?
— А по мне, мы будто вчера расстались, — ответил Анатолий, пройдя вслед за хозяином из одной комнаты в другую, полную сигаретного дыма.
За столом, на котором стояла грязная посуда и початые бутылки, курили две девицы в коротеньких юбках. Они безразлично взглянули в сторону вошедших, потом поднялись и начали неторопливо убирать со стола. Сопровождающие лица, повинуясь небрежному кивку Серафима, остались в проходной комнате.
— Пить будешь? — спросил Серафим, наполняя рюмку.
— Сначала разговор, — сказал Богданов. — Потом все остальное.
Серафим проследил за его взглядом в сторону двери, куда только что вышли девицы, унося грязную посуду.
— Дочка моя Ирка и ее подруга, Томкой зовут. Насчет мента не беспокойся. Сашка Калинин, участковый, женихается за моей, а я вот пока думаю… Парень он ничего, да только… Только западло дитя свое единственное за мента отдавать, как ты считаешь? — спросил он, понизив голос.
Анатолий пожал плечами:
— Черт его знает. Не сидел, не привлекался, приводов не имею, с ментами никаких дел не было. Подруга тоже ничего, — усмехнулся он.
— Подругу я сам потягиваю, — неожиданно хохотнул, подмигнув, Серафим. — Ирка не знает, хотя и догадывается. Ну, будем. За встречу.
И, толкнув Богданова плечом, протянул наполненную рюмку.
Помедлив, Анатолий выпил. Отставил рюмку от себя подальше.
— Нет, Толян, если ты, в натуре, глаз на Томку положил, так я с дорогой душой! — сказал Серафим, прижав руки к груди. — Я же, сам знаешь, как посредник в этом деле свой интерес имею. Мне главное, чтоб клиент всем был доволен.
Слова он произносил, немного растягивая.
— Так что хоть за дело? — понизил голос Анатолий, решительно отодвинув рюмку, которую снова наполнил хозяин.
— Я ж говорю: посредник я! — мотнул головой Серафим. — Значит, говорить не имею права. Но для тебя, в порядке эсклюзива… могу объяснить.
— А я говорил тебе в прошлый раз, — понизил голос Анатолий. — Я в завязке. Крест поставил.
— Помню, — снова мотнул головой Серафим. — Вот и я им говорю: лучше Богдана не просить. Даже не подкатывайтесь. Они спрашивают: а кто тогда? Вернее, кто лучший? Опять говорю: только он, Богдан. Но — в завязке! — поднял палец вверх Серафим. — Крест поставил.
Пьянел он быстро, но глаза не мутнели, смотрели по-прежнему остро и зорко.
— Стреляет с обеих рук. И все в десятку. Верно?
— Не знаю, давно не пробовал, — раздраженно ответил Анатолий. — Это когда было… Слушай, так это меня специально банкротили, в яму посадили, чтоб в угол загнать? — наклонился к нему Анатолий.
— Чего не знаю, того не знаю, — покрутил головой Серафим. — Это не у меня надо спрашивать. Но не исключаю. И потом, Толя, ты ж зарекся только нормальных людей не мочить, верно? — спросил он потише, склонившись к самому уху гостя. — А всякой сволоты зарок не касается, так? В другое время ты бы этих кредиторов — прямиком на Ваганьково, мимо Склифосовского, чтоб не приставали. А раз в завязке, бегаешь, просишь, занимаешь да перезанимаешь, и все под проценты… Тебе-то зачем такая жизнь? А тут разом свои дела поправишь, и семье обломится. Вот так все им объяснил: можно попробовать, вдруг согласится? И они говорят, типа, надо помочь этому человеку. И, опять же, я им сказал: другого такого, как Богдан, даже не ищите! Такие в запас не уходят. Ладно. К делу. Может, видал по ящику? — Он кивнул в сторону небольшого корейского телевизора с заляпанным экраном. — Журналистку одну замочили где-то в Сибири. То ли в Толбине, то ли в Полбине… Я, между прочим, бывал там когда-то, на пересылке. И до сих пор путаю. Если б не сказали, никогда бы не подумал, будто в той деревне газета есть.
Помешала она там кому-то. Вынюхала чего не надо. Ну и все сразу хай подняли, будто жену президента кокну — ли… Они для этого местных наняли, чтоб подешевле. Сам понимаешь, школы никакой, квалификация — тьфу, на нуле. Словом, ее замочили родной племяш с каким-то старым мокрушником. Представляешь? Облажались, наследили, и менты их с ходу вычислили. Теперь ищут… Грязная работа. А я предупреждал: скупердяй платит дважды, ювелирная работа дешевой не бывает! Я специалистов предлагал, настоящих, а они сэкономить решили! А теперь ко мне прибежали, выручай их!
— Она что, жива осталась?
— Да где там… живого места не осталось, лучше так сказать. Тридцать ножевых ран, представляешь? Кровищи, говорят, напустили.
— От меня тогда чего надо? — негромко спросил Анатолий. — В чем проблема?
— Добили бабу, козлы поганые… — продолжал свое Серафим, пьянея все больше и не слыша. — Вот чего я понять не могу! Вот я сам раньше стою, допустим, на первом номере, а когда клиента увижу, начинаю размышлять, прежде чем пушку поднять… Допустим, заплатили мне, раз решили от человека избавиться, здорово он кому-то, видно, мешает, и мое дело — чисто сработать, я правильно говорю? Мучить-то его зачем, если он лично мне ничего плохого не сделал? Идет он себе домой, в подъезд свой заходит, ключи по карманам шарит, мечтает про разное, жизненные планы на ближайшую перспективу строит, ничего такого плохого не думает, и вдруг — р-раз! И нет его! Был — и нет. Я это так понимаю: главное в нашем деле, чтоб клиент подумать не успел, типа, а за что? или кто? и что вообще случилось? Чтоб никакой ему боли или неудобства, как в парикмахерской. А все дальнейшие хлопоты, в смысле похорон и поминок, — родственникам и товарищам по работе. Я всегда говорил, о клиенте ведь тоже надо подумать, пока он живой человек. Хоть он тебе за заботу на чай и не даст. Я правильно говорю? А от тебя, То-лик, требуется этих козлов найти и к аллаху отправить.