Читаем без скачивания Фрэнк Синатра. «Я делал все по-своему» - Рэнди Тараборрелли

Вероятно, именно благодаря детским впечатлениям Фрэнк впоследствии открыто выражал свои взгляды на подобную вражду, если его друзей оскорбляли на почве национальности, происхождения или внешности. Фрэнк публично выступал за расовую терпимость, особенно часто – в те времена, когда эти идеи не пользовались популярностью.

Неожиданными чертами характера Фрэнк был обязан своему отцу, Марти. Именно от отца он унаследовал и приступы тяжелой задумчивости, и доброту, и преданность друзьям. Зато его маниакальная чистоплотность, непробиваемое упрямство и вошедшая в легенды вспыльчивость, уж конечно, привалили от мамочки. Порой маленький Фрэнк до того злился, что полностью терял над собой контроль. Например, он был зациклен на своих шрамах. Ярость на неловкого акушера копилась в нем, дозревала, пока в один прекрасный день Фрэнк не умудрился выяснить, кто именно принимал роды у его матери. Синатра отправился прямо по адресу, намереваясь, видимо, изуродовать недотепу-врача так же, как тот одиннадцать лет назад изуродовал его. К счастью, врача не оказалось дома.

– Он был маленьким макаронником. Говорю так с любовью, потому что сам я – старый макаронник. Подобно всем прочим детям итальянских иммигрантов, он обладал кошмарным характером, – вспоминает Джои Д’Оразио, приятель Фрэнка, моложе его на два года. В детстве Джои жил «по соседству с Долли», чем до сих пор гордится. – Да, нрав у Фрэнки был – жуть. К примеру, играешь с ним в шарики, и он продует. Так тебе же, победителю, не поздоровится, и он все твои шарики заберет. Я, говорит, вообще не проигрываю. А если вдруг и проиграю, вот это будет день так день. Только он никогда не настанет.

Фрэнк рос в атмосфере соперничества и борьбы. Враждовали не только этнические группы за контроль над территорией. В промышленном городе вроде Хобокена каждый спад в экономике оказывал влияние абсолютно на всех. Ни на час не утихала борьба за рабочие места. Важно было иметь влиятельных знакомых, связи – без них на работу не устроиться, тем более – на выгодную. Все рабочие места контролировались политиками. Но был еще один вид соперничества: подросшие хобокенцы конкурировали из-за девчонок. Тут значение имели два фактора – насколько быстро удавалось уломать девчонку, и насколько она была хороша собой. К этому виду конкуренции юный Фрэнк подходил со всей серьезностью.

– Однажды они с моим отцом подрались из-за девчонки. Как Фрэнк ругался! Отец таких слов и не слыхивал, хотя жил в том же районе! – говорит Том Джьянетти, сын приятеля Фрэнка Синатры, Рокки Джьянетти.

Джьянетти-старший рассказывал сыну, что Фрэнк начал волочиться за девчонками лет с тринадцати. Заманивал в переулок и там перепихивался. Язык у Фрэнка был подвешен, он девчонку без труда мог уломать. А раз уломав, держал при себе. Девчонки его не бросали – он сам их бросал. Действительно, Синатра, кажется, всю жизнь был уверен, что может заполучить любую женщину, какая ему приглянется. И эта уверенность с возрастом только крепла. В дальнейшем читатель увидит, что у Синатры хватало и комплексов, однако он никогда не сомневался в своей власти над противоположным полом, в способности кружить головы и разбивать сердца. Уже будучи знаменитым, он вовсю пользовался своим обаянием. Вдобавок Синатра был ужасно ревнив, всех женщин, с которыми имел романы, считал своей собственностью во веки веков. Друзья об этом знали и за милю обходили всех его бывших пассий, независимо от того, сколько лет минуло после окончания романа.

С раннего возраста – задолго до того, как стал знаменитым, – Синатра покорялся своему вздорному характеру. Нечто в сознании диктовало ему: если не можешь победить в игре – вовсе выходи из этой игры и ни секунды лишней не якшайся с другими игроками. Тут виновен следующий фактор: Фрэнк Синатра рос единственным ребенком в семье итальянских иммигрантов – что нетипично ни для этой нации, ни для эпохи в целом. В те времена преобладали многодетные семьи. Каждый ребенок, имея братьев и сестер, быстро учился жить в коллективе, учитывать интересы ближних, довольствоваться своей долей пищи, одежды, родительского внимания и т. п. Если с мнением такого ребенка не считались, он реагировал спокойно. К Фрэнку это не относилось. Он всегда хотел всё делать по-своему, – и, как правило, у него получалось. А если не получалось, если его опережали или задвигали, он просто исчезал из жизни «обидчика».

Постепенно читатель увидит, как год за годом уже взрослый Фрэнк Синатра методично исключал из своей жизни людей, которые, по его мнению, перешли ему дорогу. Можно, конечно, считать такое поведение побочным эффектом славы – дескать, все знаменитости отличаются нетерпимостью и эгоизмом, – но Синатра чуть ли не с рождения обрывал связи с людьми, хоть в чем-то его превзошедшими. Подобно Долли, он вмиг остывал к недавнему другу и навсегда прекращал с ним общение, едва лишь почувствовав намек на обиду.

– Мой сын – совсем как я, – сказала однажды Долли Синатра. – Если мне перейти дорогу, я этого вовек не прощу. Если ему перейти дорогу, он этого вовек не простит.

Жизнь в Хобокене

Желание стать профессиональным певцом возникло у Фрэнка еще в подростковом возрасте. К 1930 году, когда он поступил в старшую школу Демареста, Фрэнк жизни не мыслил без радио. С 1922 года радио было главным развлечением в Америке, знакомило слушателей со знаменитыми оркестровыми композициями и творчеством вокалистов вроде Бинга Кросби и Расса Колумбо. Пятнадцатилетний Фрэнк слушал и подпевал, и наслаждался звуками своего голоса, подумывая о том, чтобы зарабатывать пением на жизнь – если, конечно, не подвернется что-нибудь более выгодное. А для начала Фрэнк записался в школьный ансамбль, пел на вечеринках, для друзей, участвовал в конкурсах и тому подобное. Его пение нравилось, у него появились поклонники – и это было здорово.

К тому времени семья Синатры перебралась в квартиру аж с тремя спальнями. Дом номер 703 стоял в почти престижном районе – на Парк-авеню. Он цел и сейчас. До старого дома, на перекрестке Монро и Гарден, было всего полмили, но в тогдашнем Хобокене даже это смешное расстояние значило очень много. Семья Синатра поселилась в самом большом доме квартала – пятиэтажном. На фасаде имелись два эркера, а в них – окна почти в метр шириной, в деревянных рамах. Дом и до сих пор выглядит внушительно, выделяется среди остальных, трехэтажных; а уж в 1913 году он, наверное, казался настоящим дворцом.

– Эти Синатры всё время шли в гору, – вспоминает Стив Капьелло. – Остальным хобокенцам было за ними не угнаться. Они вели себя иначе, делали деньги, жили припеваючи. Когда Фрэнки стал звездой, его агент всё пытался создать впечатление, будто Фрэнки рос чуть ли не в трущобах. Помню, я подумал: хороши трущобы! А я тогда где жил? В аду? У моих родителей денег вовсе не водилось, нас было двенадцать человек детей, мы ютились в трех конурках. Да, нам жизнь не улыбалась – не то, что Синатрам.

Другой приятель детства, Джо Лисса, говорит:

– Тут что важно? Быть единственным ребенком в семье. Разница огромная! Фрэнку ни разу не пришлось делиться. Ни брата, ни сестры – всё ему одному доставалось. У него даже своя комната была. Никто из нас и половины того не имел, что имел Фрэнк. Не припомню, чтобы у кого-то из моих приятелей, как у Фрэнка, не было ни братьев, ни сестер. Фрэнк всегда носил новехонькие ботинки – мать ему покупала. У него имелась даже собственная кредитка в магазине готовой одежды! Да чего у него только не было!

Синатры и их соседи в Хобокене не скучали. Жаркими летними вечерами они устраивали посиделки с угощением. «На ура» шли отбивные котлеты, приготовленные Долли. Фрэнку нравилось играть в мяч, а уж когда дело касалось игры в шарики или тасовки бейсбольных карточек, равных ему не было. Чтобы развеяться, Фрэнк с приятелями отправлялся на поезде в «Филуху» (Филадельфию), где ел сандвичи, хотя точно такие же продавались в Хобокене. «Мне сандвич, только без лука», – говорил Фрэнк продавцу, опасаясь, что луковый запах изо рта помешает закадрить девчонку. Домой возвращались опять же на поезде, до отвала наевшись кексов, которые в те времена пекли и продавали только в Филадельфии.

Иногда Фрэнк катал приятелей на отцовском красном «Крайслере». Больше ни одна семья в округе машины не имела. Ребята отправлялись «на пляж» (в курортную зону на восточном побережье), в «Ланик-Сиди» (Атлантик-Сити) чтобы «прошвырнуться» (прогуляться по променаду).

Среди биографов почему-то принято рисовать отрочество Фрэнка Синатры мрачными красками, писать о Фрэнке как об одиноком, печальном мальчике. Это не совсем так. Правда, в старших классах Фрэнку не нравилось, учился он плохо, занятия прогуливал. Говорят, его исключили уже на сорок восьмой день обучения. Сомнительная информация. Сам Фрэнк утверждал, что продержался чуть дольше; школьные архивы точной даты не дают. (По словам дочери Фрэнка, Нэнси, его исключили из школы в выпускном классе.) В любом случае Фрэнк в один прекрасный день школу покинул – и наотрез отказался возвращаться. Марти и Долли были безутешны, но Фрэнк – истинный сын своих родителей – уже всё решил насчет своей жизни.