Читаем без скачивания Перекресток - Юрий Леж

Еще на половине пути через дорогу, пролетарий тем кусочком сознания, что осталось хладнокровным и бесстрастным в эти критические секунды, приметил, как бессильно волочившиеся по асфальту ноги девушки начали тормозить и заплетаться друг за друга, и тут же Танька застонала — противно, длинно, с подвыванием. А через пару десятков секунд, когда Максим подтаскивал девушку к стене дома на противоположной от клуба стороне дороги, она уже осознанно перебирала ногами и стонала еще противнее и заунывнее, да еще и издавала подозрительные звуки, сильно похожие на позывы к рвоте. Едва только Максим приостановился, переводя дыхание, как Танька, будто тряпичная кукла, согнулась, сломалась у него в руках и залила асфальт небогатым, скромненьким содержимым своего желудка. Похоже было, что не ела толком девушка со вчерашнего обеда, а то и подольше… но, несмотря на это, блевала она долго, натужено, кряхтя, откашливаясь, стоная, дергаясь в руках Максима, пока, наконец-то, не истекла желудочным соком и желчью… Только тогда Танька сумела приподнять голову и слабеньким голоском полуумирающей спросить:

— Что это меня?

— Клуб рванули, — коротко ответил Максим, чувствуя, как начинают дрожать пальцы. — Зацепило тебя осколком…

Танька с трудом, дергано, как марионетка в неуверенных неловких руках, выпрямилась, старательно удерживая равновесие, и Максим увидел, что едва ли не всю правую сторону её лица покрывал темнеющий буквально на глазах синяк, припухающий у виска и спускающийся почти до подбородка.

— Тебе, пожалуй, прыгать сейчас трудно будет, — фальшиво-бодрым голоском сказал Максим, изображая из себя какого-то экранного героя, но просто не находя других, собственных слов в такой необычной для него ситуации. — Да и клуба уже нет…

Танька, видимо, не до конца понимая слова парня, хотела кивнуть, но сморщилась и опять, было, склонилась к асфальту, но из желудка уже нечему было выходить, и она просто поперхала, покашляла надрывно, а потом, переводя дыхание, спросила:

— И чего дальше-то?

— Пойдем, ко мне отведу, — пожал плечами Максим, сам еще толком не понимая, что же, в самом деле, надо предпринимать. — Там отлежишься, может, полегче будет, не в больницу же тебя сдавать…

— Ладно, — смиренно согласилась Танька, утомленная бесплодными позывами к очищению желудка. — В больницу, в самом деле… нельзя…

Таким, как она, или даже сам Максим, нечего было делать в дешевой больничке, единственной на весь заводской район, где из медикаментов в изобилии присутствовал только йод старых, имперских запасов, а из персонала — дряхлые, бесполезные уборщицы с ужасающим характером и совсем юные врачи, практикующиеся на безответных пациентах.

— Тогда цепляйся крепче, — посоветовал Максим, сам плотно и сильно обнимая девушку за талию.

Кое-как передвигая ногами и постоянно цепляясь каблучками за трещины старого асфальта, Танька заплетающейся походкой зашагала рядом с Максимом подальше, подальше от продолжавших гореть обломков клуба. За спинами обнявшейся, будто настоящие влюбленные, парочки резко тормозили машины, водители которых остановились поглазеть на остатки строения, собирались кучками любопытствующие прохожие. Где-то далеко-далеко, едва ли не на границе промышленного района, послышались булькающие звуки пожарных сирен, а из-за поворота появилась тройка не спеша шагающих полицаев с короткими дубинками и блестящими, никелированными наручниками у пояса. Даже завидев пожар, обломки клуба и начинающуюся образовываться поблизости толпу, стражи правопорядка не стали торопиться… потому что первыми оказались на их пути и привлекли внимание Максим и Танька… но после короткого, профессионального осмотра издали, полицаи не стали подходить к парочке, привычно заметив облеванный край танькиной юбчонки, трезвые, злые глаза Максима и его неброскую, простую одежду пролетария. С таких, как эти, получить было нечего, даже если и прихватить в участок «за нарушение общественного порядка», да еще был реальный риск попасть под очередной блёв явно перебравшей дешевого вина или новомодной дури девицы, а это уже будет порча казенного имущества без особой на то необходимости, и химчистку начальник участка может и не оплатить…

Так что, Максим проволок девушку мимо полицаев без волнительных вопросов и разъяснений и тут же свернул за угол дома, чтобы уйти с центральной улицы и проходными дворами пробраться к своему жилью. Здесь, в пустоте едва освещаемых солнышком дворов, то и дело сходя хоть и с плохонького, но асфальта на утоптанную землю, Танька совсем сбилась с ноги, едва удерживаемая теряющим силы Максимом. Она вполголоса слабенько ругалась, но так, что ей мог бы позавидовать и иной мужик, то и дело сгибалась пополам, отхаркиваясь и кашляя, но все-таки упрямо передвигалась. «Оказывается, есть в ней что-то… упорное, нашенское… — с легким, абстрактным удивлением подумал пролетарий. — Подыхает, а ползет вперед… надо же, никогда бы не подумал…»

Когда Максим увидел в одном из двориков пустую, относительно чистую лавочку, он посчитал это подарком судьбы. Кое-как усадив Таньку и пристроившись с ней рядом, Максим достал свои хорошие сигаретки и с облегчением закурил, отдыхая и переводя дыхание. Танька, медленно то открывая, то закрывая глаза, но, похоже, ничего не видящая вокруг, принюхавшись, хрипловато спросила, не поворачивая головы:

— Куришь? дай дернуть пару затяжек, может, легче будет?

— Легче не будет, у тебя сотрясение, да еще и контузия, наверное, — ответил Максим, повторяя когда-то слышанные в каком-то фильме или вычитанные в какой-то книге чужие слова, но сигаретку девушке передал.

Она с трудом, едва попадая неверными движениями рук в нужное место, пристроила фильтр между опухшими от удара губами, затянулась, и тут же склонилась к краю скамейки, едва не выронив сигарету, под приступом удушающего кашля. Максим придержал Таньку, что бы она окончательно не сползла с лавочки, и перехватил из её рук и неторопливо докурил свою сигарету, ожидая, когда утихнет кашель, и девушка будет способна двигаться дальше.

— Пошли, что ли… — сказал пролетарий, через силу поднимая себя и следом девчонку с такой уютной и удобной лавочки. — Надо идти…

3

Привыкшая за пятнадцать последних лет своей богемной и разъездной жизни спать в чужих постелях, Ника отлично придремала на широком, в меру мягком, упругом и очень удобном гостиничном ложе и проснулась от неожиданного, громкого и почему-то тревожного грохота за двойной, звуконепроницаемой по обещаниям, рамой гостиничного окна. На обычный грозовой гром это было как-то не очень похоже, да и полуденное небо за окнами, пусть и подернутое осенней паутинкой облаков, казалось чистым и безмятежно спокойным. Лениво, как сытая, довольная собой и жизнью, маленькая, ухоженная кошечка, блондинка потянулась, разминая слегка застывшие во сне мышцы и прислушиваясь, как она привыкла, к собственным, первым возникающим после сна желаниям. Невнятная тревога, вызванная разбудившим её грохотом за окном, моментально спряталась куда-то на задворки сознания, и Ника почувствовала себя хорошо отдохнувшей, выспавшейся и — голодной. И это чувство, чувство голода, заставило её, будто и в самом деле маленькую хищницу, легко вскочить с постели, привычно зайти наощупь домашние туфельки на высоченных, так любимых девушкой каблуках и пройти в маленькую, пристроенную к спальне ванную комнатку, вторую в номере, оборудованную только умывальником, биде и унитазом.

Тщательно и неторопливо умывшись, Ника ощутила, что готова сейчас слопать целиком жареного бегемота небольших размеров и, чтобы не откладывать исполнение такого экзотического желания в дальний ящик, она поспешно прошла через спальню в небольшую, уютно оформленную пусть и все в том же «техно»-стиле гостиную.

— Интересно, что это тут грохочет средь бела дня, как бутылки в мусоропроводе? — лениво, изображая из себя избалованную людским вниманием, капризную блондиночку, спросила Ника, едва появившись на пороге гостиной.

Расположившийся на удобном кожаном диванчике, которому предстояло стать его основным пристанищем на ближайшие дни, Мишель неторопливо отложил в сторонку книжку в ярком, пестром переплете и поглядел на девушку. Спала Ника всегда голой, каким-то загадочным образом ухитряясь раздеться даже после самой жуткой, кромешной пьянки, и сейчас, ни мало ни смущаясь присутствия Мишеля, она даже не подумала накинуть на свое точенное, изящное тело хоть какую-нибудь одежку. Впрочем, обнаженную Нику навидалась большая часть совершеннолетних и не очень мужчин и в метрополии, и в провинции, но вот такой — без сценической раскраски лица и, зачастую, тела на нее могли посмотреть разве что очень близкие друзья.

— Не искушай меня без нужды… — чуть насмешливо пропел Мишель строку старинного романса, разглядывая девушку без того особого «возжелания», что обыкновенно зарождалось в глазах большинства мужчин, и только после этого ответил на вопрос: — Похоже на какой-то взрыв на окраине городка… тут же огромная промзона, оставшаяся с лучших времен Империи… военное производство… надеюсь, на наших планах этот взрыв никак не отразится…