Читаем без скачивания Кто стреляет последним (не вычитано!) - Николай Наумов

-- Так и знал, так и знал! -- воскликнул Мамед. -- Почему, думаю, долго нет? Час нет, два нет. Искать хотел. Не могу искать -- один остался.

-- А не с бугра ли, где бочка пустая валяется, он стрелял, Мамед? Мамед задумался.

-- Вчора, колысь одного хлопчика ранило, я чув: оттиля пальнул, от бички, -- подал голос Морозюк, -- тильки левее да к их укреплениям ближе.

-- Так, так! -- обрадованно подтвердил Мамед.

Теперь задумался Игнатьев. Лежа под кустом шиповника, чуть было не ставшим для него и Морозюка роковым, и загадывая, где находится вражеский снайпер, он и тогда подумал, что опасность пришла оттуда, с этого пустынного, присыпанного снегом бугра с темной бочкой посередине. Да, да, и чуточку дальше, метров на двадцать, и в створе с бочкой. Это впечатление совпадало с мнением Мамеда и Морозюка. И но-иенькая санинструктор, которую тоже задела пуля, го-иорила Тайницкому о том же... А почему бы, собственно, немцу не устроиться там? Место удобное. Шестерых за три дня -- куда удобнее!

-- Свет у вас есть какой? -- спросил Игнатьев. -- Только так, чтобы незаметно...

В стене блиндажа была глубокая, как нора, ниша для отдыха, и Морозюк, шурша соломой, зажег там засунутую в ящик самодельную коптилку из гильзы бронебойного снаряда.

-- Займемся геометрией, -- сказал Игнатьев.

Подвинувшись в лаз, Игнатьев гвоздем нацарапал на притоптанном глиняном полу схему расположения батальона, отметил кружками то место, где они отлеживались с Морозюком, блиндаж бронебойщиков и бочку. Затем через нее процарапал прямую линию, обозначавшую предполагаемое направление вражеских выстрелов в сторону первого кружка. Потом прочертил -- "тильки левее да к их укреплениям ближе" -- линию к блиндажу. Две бороздки скрестились.

Игнатьев воткнул в пересечение гвоздь: -- Вот!

Морозюк, с любопытством наблюдавший за ним, так и крякнул:

-- Оно!

Игнатьев усмехнулся:

-- Это, солдат, гвоздь, а попробуй возьми его пулей...

-- Це правда...

Они помолчали, следя за тусклым пламенем коптилки.

-- Стой! Кто идет? Кто идет, говорю? -- встрепенулся вдруг Мамед, хватая автомат и высовываясь наружу. _ Второй раз говорю, третий стрелять буду!

Погасив свет, Игнатьев и Морозюк тоже вылезли из ниши.

-- Все в порядке, -- успокоил их Мамед. -- Пароль отвечает.

К ним быстро приблизилась неясная тень.

-- Кто такой? -- окликнул Мамед.-- Почему не знаю?

-- Не такой, а такая, -- послышался в ответ женский смешок. -Принимайте медицину, хлопчики, Зина я, Смирнова, санинструктор. -- И, сползая по ступенькам, передразнила Мамеда: -- "Почему не знаю?". Кто это у вас незнайка такой?

Она присела на корточки, расстегивая повешенную через плечо сумку.

-- Я бинты принесла, йод, вазелин от мороза и еще кое-что. Да, чуть не забыла, хлопчики: с сегодняшнего вечера принимать по две таблетки кальцекса. Для профилактики. От гриппа.

-- Так на войне, я чув, хворобы не бывает! -- Морозюк с неудовольствием принял из рук Смирновой небольшой сверток.

-- Вы чуйте, что я говорю! -- оборвала она. -- Для профилактики, соображай.

В небе совсем близко громко хлопнула белая ракета. Зина, невольно отшатнувшись к стене, изумленными глазами проводила мерцающую светящуюся дугу.

Игнатьев увидел ее лицо и уже... не видел ничего, кроме этого лица, по которому торопливо скользили смутные блики... И даже когда ракета погасла и тьма снова поглотила их, он видел это лицо...

-- Я пойду, -- сказала Зина.

Он встрепенулся. Хотел что-то сказать, а что -- и сам не знал теперь...

Она сказала: "Пока!" -- и растворилась в ночи. Только скрипнул снег под ногами.

Игнатьев живо представил себе холм с бочкой, расположение роты Петрухина. Да, если бы ему самому предложили выбрать на этом холме позицию, он, Игнатьев, устроил бы ее ближе к вершине. Игнатьев представил даже, как бы он оборудовал ее окоп с вогнутым к середине бруствером, чтобы при стрельбе не выделяться над холмом, а для отхода -- траншейку, выводящую за вершину холма: ушел туда -- и ищи-свищи...

Только бы не сбежал фашист, не спугнуть его раньше срока...

-- Вот что, Мамед, -- сказал Игнатьев. -- Слетай к лейтенанту Петрухину, скажи: Игнатьев с "рассвета к бочке выйдет, просит, мол, взводных предупредить и прикрыть огнем, когда потребуется. И еще скажи: прошу траншею дальше бугра не трогать пока. Иначе немец услышит-увидит и тягу даст. Усвоил?

-- Усвоил, товарищ старшина, -- глаза Мамеда сверкнули. -- Вы -- к бочке, они -- прикрыть, траншею за бугром не копать. А вы его, немца, -тук, и нет немца, да?

-- Видно будет...

Мамед убежал. Снег под его ногами скрипел долго. У девушки шаг был легче..;

Снайперские сборы долги. С удивлением наблюдал Морозюк за тем, как тщательно Игнатьев обматывал винтовку марлей, туго и аккуратно натягивал каждый виток.

-- Чего смотришь? Делай то же. Это тебе не зайцев хлопать, солдат.

Игнатьев внимательно перебрал маскировочный халат Морозюка и отбросил его.

---- Грязный. Снег-то выпал только что... У меня запасной халат есть, его наденешь. И на рукавицы мои чехольчики примерь.

Придвинув коптилку, он с неудовольствием рассматривал Морозюка, когда тот, считая себя экипированным, объявил о своей готовности.

-- И" куда спешишь, солдат? Если на тот свет, то мы с тобой еще успеем. Гляди-ка, это что?

Пришлось Морозюку, забывшему перебинтовать брезентовый ремень винтовки, снова взяться за работу. Халат Игнатьева был ему узок, и завязки, заменявшие пуговицы, неплотно стягивали грудь: когда Морозюк приседал, в прорезь была видна шинель.

-- Снимай, -- сказал Игнатьев. -- Полотенце есть? Покажи. Чистое? Подшивай. Ты весь, до пятнышка, должен сливаться с местностью, а она белая. Уразумел?

Когда Морозюк, уже порядком уставший, казалось, сделал все, Игнатьев, к великому изумлению солдата, заставил его прыгать. Блиндаж был низкий, и Морозюк встал на четвереньки.

-- Не таращи глаза, -- ухмыльнулся Игнатьев, -- слышишь, звякает у тебя в кармане?

-- Це табакерка...

-- Сразу две беды. Идешь в снайперы -- о куреве забудь. Он, немец, тебе прикурить и так даст. А "музыкальные" табакерки и все такое громкое только покойники с собой берут.

Но и это было не все. Принялись за уяснение зада

26

чи. Потом договорились о сигналах: левым глазом моргнет старшина -смотреть влево; правым -- туда гляди; оба закроет...

-- Уперед, значит? -- переспрашивал Морозюк.

То же и с ногами: куда повернет старшина носок сапога -- туда, получается, и очи навостряй. И пальцы "а варежках в ход пошли -- как поднимет, и плечи -- каким как пожмет, и голова -- куда как наклонит...

Тем временем вернулся Мамед:

-- Приказ передал. Порядок будет. Комроты привет говорит!

Игнатьев и Морозюк залезли в йишу, чтобы поспать. Мамед остался наверху у противотанкового ружья, он должен был разбудить их перед рассветом.

Они бесшумно проползли под проволочным заграждением. Игнатьев поразился легкости движений своего напарника. Как многое значит для человека настроение! Страх парализует. А сколько сил дает решимость!.. Морозюк рассказал, что на этом участке мины никем еще не установлены, и они поползли вверх, теперь уже по ничейной полосе.

Прежде чем отойти от блиндажа, Игнатьев остано-пил Морозюка:

-- Прости, друг, забыл спросить: зовут как?

-- Иваном... А вас я знаю: Николаем. По батько-"и: Яковлевич, Якыч, значит.

-- Точно, Иван.:: А твое отчество?

-- Петро батько був.

-- Пошли. Как поползем -- в снегу постарайся вы-наляться. Для маскировки,

-- Разумию...

Вот и бочка, опрокинутая на бок. Возле нее намело сугроб, пахнущий бензином. Где-то впереди, если расчеты были верны, находилась вражеская засада...

Дальше они действовали, как договорились еще там, в блиндаже.

Кругом было тихо. Сбоку, в полукилометре от них, (протарахтела автоматная очередь, но выстрелы звучали, казалось, лениво и сонно.

Морозюк стал окапываться в сугробе.

Игнатьев ощупал холодное, мохнатое от инея тело бочки. Днищем она была обращена к противнику. "Повезло!" -- отметил Игнатьев. Еще лучше, что в днище оказалось несколько пробитых пулями дырок. Значит, высверливать их припасенным буравчиком не надо. Теперь, забравшись в бочку, можно будет видеть все.

Конечно, придется сидеть, скрючившись. А мороз! И железо у бочки не броня: вон дырки какие! Заметит немец -- припечалишься. А что поделаешь?.. Вот бы возмутился комбат, обнаружив его здесь. Лопатку-то Игнатьев передал Морозюку.... И, вспомнив Тайницко-го, Игнатьев стал руками разгребать неширокую канавку от бочки вниз -- на случай, если нужно будет наружу выползти...

Молва возвела на зайцев напраслину: де и глупы они, и трусливы. Зря! Ведь вот разбежалось подальше от фронта другое зверье, улетели птицы. А что это привлекло внимание Морозюка на запорошенном снежной крупой жнивье? Да он, обыкновенный зайчишка! Ковыляет неторопливо вдоль линии фронта, услышит выстрел -- замрет, а там опять -- прыг да скок, от куста к кусту или вытянется столбиком и глядит кругом, кося глазами.