Читаем без скачивания Город Эмбер: Побег - Джин Дюпро

— Бабушка! Я вестник!

Когда–то в магазине царил идеальный порядок: каждый моток бечевки, каждая катушка ниток занимали строго определенное место на одной из полок вдоль стен. Все эти веревки и нитки происходили из старой одежды, которая истрепалась настолько, что ее уже не имело смысла чинить. Бабушка распускала шерстяные свитера, распарывала платья и куртки, а потом сматывала нитки в клубки, и люди покупали эти клубки, чтобы штопать свою одежду.

Но теперь в магазине был полный хаос. Длинные пряди спутанных нитей свисали с полок, коричневые, серые и лиловые клубки валялись вперемешку с зелеными и синими. Бабушкиным покупателям иногда приходилось по полчаса искать нужный цвет или выуживать конец нити в безнадежно свалявшемся клубке. Ждать помощи от хозяйки не приходилось: большую часть дня старушка клевала носом за прилавком в своем кресле–качалке.

Там ее и нашла Лина, ворвавшись в лавку со своими новостями. Она сразу заметила, что сегодня утром бабушка забыла причесаться: ее седые волосы торчали во все стороны дикими белыми космами.

Бабушка посмотрела на Лину озадаченно:

— Какой же ты вестник, деточка моя, ты же еще учишься в школе?

— Но, бабушка, сегодня же День предназначения. Я закончила школу и уже получила работу. Я и вправду вестник!

В глазах бабушки мелькнуло оживление, она хлопнула рукой по прилавку.

— День предназначения? Помню–помню! — воскликнула она. — Вестник — преотличнейшая работа! Ты прекрасно справишься!

Из–за стойки, еще не совсем уверенно держась на пухлых ножках, выкатилась Поппи — младшая сестренка Лины. У нее была круглая рожица, веселые карие глазки и хохолок каштановых волос, перехваченных красной ниткой. Поппи протянула ручки старшей сестре. Лина склонилась над малышкой и взяла ее на руки.

— Поппи! У твоей сестры есть классная работа! Ты гордишься мной, Поппи? Ты рада?

Поппи радостно пролепетала что–то вроде «лада–лада–лада!». Лина рассмеялась, подхватила сестренку и закружилась с ней в танце.

Лина так любила младшую сестру, что при одной мысли о ней у нее щемило сердце. У Лины никого не было, кроме Поппи и бабушки. Два года назад, когда сухой кашель в очередной раз опустошал город, она осталась без отца. Несколько месяцев спустя, рожая Поппи, умерла ее мать. Лина тосковала по родителям так же сильно, как любила Поппи. Ощущение полной пустоты и любовь делили ее сердце поровну.

— Когда ты приступаешь? — спросила бабушка.

— Завтра, — ответила Лина. — Я должна явиться в диспетчерскую в восемь.

— Ты станешь знаменитым вестником, — сказала бабушка одобрительно. — Самым быстрым и самым знаменитым.

Взяв с собой Поппи, Лина вышла из магазина и поднялась по лестнице в свою квартиру. Это была маленькая квартира, всего четыре комнатки, но хлама там было столько, что хватило бы на все двадцать. Вещи, которые принадлежали родителям Лины, ее бабушке с дедушкой и даже их прабабке и прадеду, — старые, сломанные, потрескавшиеся, изношенные вещи, которые были штопаны–перештопаны, чинены–перечинены, латаны–перелатаны сотни раз. Жители Эмбера редко выбрасывали вещи. Они использовали все, что у них было, до последней возможности.

Вытертые ковры и половики устилали пол в несколько слоев. Ходить по ним было мягко, но не очень удобно. У одной из стен притулился покосившийся диван с ножками в виде деревянных шаров, на диване громоздились подушки — в таком количестве, что, если вы хотели сесть, часть пришлось бы сбросить на пол.

У противоположной стены стояли два шатких стола, на которых теснились бутылки и тарелки, чашки и миски, валялись вилки и ложки, громоздились кучи старой бумаги, куски веревки, смотанные в неряшливые клубки, и несколько огрызков карандашей. Комнату освещали два торшера и две настольные лампы. В потолок неровными рядами были вбиты крючки, на которых висели пиджаки и платки, ночные рубашки и свитера, а на полках вдоль стен стояли кастрюли и сковороды, банки со стершимися наклейками и коробки с пуговицами и булавками.

Свободные от полок участки стен были украшены чем–нибудь изящным: этикеткой от банки консервированных персиков, букетиком сухих цветов, клочком вылинявшей, но все еще очень красивой лиловой ткани.

Было и несколько рисунков: Лина любила рисовать фантастический город, который часто видела в мечтах. Он был чем–то похож на Эмбер, только дома там были выше и окон в них было больше.

Один из рисунков соскользнул с гвоздика, на котором висел, и упал на пол. Лина подобрала его и повесила на место. Она постояла минуту, разглядывая картинки. Снова и снова все тот же город. Иногда Лина рисовала панораму города, иногда выбирала одно из зданий и изображала его вблизи во всех подробностях. Она выдумывала красивые лестницы, фонари, повозки. Лина пыталась нарисовать и жителей города, хотя людей она умела рисовать не очень хорошо: руки у нее всегда получались похожими на паучьи лапки. А на одном из рисунков было изображено, как жители сказочного города торжественно встречают первого человека, который пришел к ним откуда–то извне, — ее саму, Лину Мэйфлит. И как они спорят, кто первый удостоится чести пригласить ее к себе в гости.

Лина так ясно воображала себе этот город, что порой начинала верить, будто он и правда существует. Хотя, конечно, знала, что это невозможно. Ведь «Книга города Эмбера», которую она читала в школе, учила другому.

«Град Эмбер был построен для нас в начале времен изволением создателей, — так было написано в книге. — Он есть единственный остров света в мире тьмы. И нескончаемый мрак простирается во все стороны за пределами этого града».

Лине приходилось бывать на окраинах Эмбера, у мусорных свалок, окружающих город. За свалками начинались Неведомые области. Никто никогда не заходил туда далеко — или, во всяком случае, никто из ушедших далеко не вернулся обратно. Так что мрак, по всей видимости, и правда простирался во все стороны бесконечно.

Но Лине все равно хотелось, чтобы другой город существовал. В ее воображении он был так прекрасен и так реален. Иногда она страстно мечтала уйти туда и увести с собой всех жителей Эмбера.

Но сегодня Лина не думала об этом. Сегодня ей было хорошо там, где она находилась.

— Погоди–ка, — сказала она, усаживая Поппи на диван, затем пошла на кухню, включила электрическую плитку и открыла сломанный холодильник, в котором прятала от сестренки стаканы и тарелки.

На полке над холодильником, где теснились кастрюли и кувшины и стояли часы с маятником, которые бабушка вечно забывала завести, выстроились в ряд жестяные банки с этикетками. Лина время от времени расставляла банки по алфавиту, чтобы хоть что–нибудь в этом доме можно было найти быстро, но бабушка снова все путала. Ну вот, пожалуйста: арахис опять стоит где–то в конце, а яичный порошок — почему–то в самом начале. Лина открыла банку с детским питанием и банку с консервированной морковкой, смешала то и другое в большой чашке, подогрела и отнесла сестренке.