Читаем без скачивания Котёл - Ласло Варгаши

Приблизительно так рассуждали киевляне, пропустив таким образом бандеровские идеи дальше на восток. Немаловажную роль сыграла и такая особенность, как жалость киевских старушек, барский взгляд жителей столицы, их любовь к подушкам, простыням и мягким кроватям под бочком молодой супруги и жаркой любовницы. А что творилось на улице, мало кого волновало. Что-то подобное в свое время было и в столице России Петербурге. Вошла кучка бандитов во главе с Лениным, переодетым в дамское платье и благополучно захватила власть, а горожане в это время мирно почивали. А когда очнулись, уже было поздно, уже надо было съезжать с уютных квартир, ночевать в подвалах вместе с женами и маленькими детишками и ждать пули в затылок от вчерашних освободителей.

Жители любой столицы ошибочно считают себя выше остальных провинциалов, им кажется, что на провинциала всегда можно прикрикнуть, и он опустит голову, и попросит прощения. Житель столицы всегда выглядит презентабельно, у него чисты ногти, белые ручки, отглаженная рубашка с галстуком и соприкасаться с провинциалом, от которого может дурно пахнуть, считает выше своего достоинства.

Конечно, это далеко не все причины того, что киевляне приняли бандитов, грубых, неотесанных, малограмотных, дурно пахнущих пастухов Прикарпатья, как своих родных сыновей, вернувшихся после службы в армии. Бандеровцы отличались щедростью, благо карманы всегда были оттопырены американскими долларами, ведь дядя сэм выделил на эти цели пять миллиардов долларов.

На Майдане, огороженном металлическим забором, колючей проволокой, матрасами, старыми диванами, мешками с песком, было всегда не меньше пятьсот человек, а то доходило и двух — трех тысяч. Киевские старушки, да и представители прекрасного пола вообще вереницей тянулись на майдан, несли яйца, сало, хлеб, колбасы и любимые галушки.

Бандеры, не скупясь, награждали их долларами.

По выходным дням и мужское население Киева посещало Майдан ради интереса и в этих ребятах в масках, уже взрослых, оставивших свои семьи в Галичине, было что-то необычное, романтическое, загадочное и мужественное, пахнущее овечьим сыром и дохлой кониной. Далеко не всякий киевлянин, ни с того, ни с сего оставит семью дома и пойдет на Майдан. Это практически вызов государству. А они пошли, рискуя жизнью.

Потом бросилась в глаза не только романтика, но и некий шик вместе с революционной романтикой: революционеры ни в чем себе не отказывали, значит, они получали зарплату и немалую, каждый день. Потом просочилась информация, что на эту революцию, а точнее путч, Америка бросила пять миллиардов долларов в два раза больше, чем на Оранжевую революцию 2004 года. Значит, эти мужья галичане, не просто так приехали сюда с палками и заточенной арматурой, да коктейлями Молотова. Кроме того, они необыкновенно собраны, дисциплинированы, мобильны. Это единый кулак — мощный кулак, способный нокаутировать и москалей, если понадобится. Отрежь ему левую ногу, он начнет передвигаться на правой.

Словом, галичанские бандеровцы поневоле сроднились с киевлянами. Если киевляне не выходили на улицы с флагами и транспарантами в поддержку бандеровцев, то в этом не было необходимости. Стоило майдановцам бросить клич, и уже через двенадцать-пятнадцать часов вся Галичина была в Киеве. Центральные улицы и площади заполнялись народом — дышать нечем. Много раз собиралось так называемое Вече. Шизонутая, оскопленная толпа была слишком агрессивна и трудно управляемая.

О киевлянах никто не вспоминал, их никто не приглашал: бал правила Галичина. И тут жители Киева уступили, а когда галичане вернулись домой, оставив революционеров одних, тут-то столичные жители ринулись в бой. На Майдан стали прибывать обученные молодчики из Польши, Волыни, Тернополя и даже из Черновцов. Майдан разросся. Стало холодать, усилились морозы, потребовались дрова. Киевляне взяли топоры в руки, взгромоздили электропилы на столичные плечи и ринулись пилить деревья. Киевтранс с радостью выделил шестьдесят КАМАЗов, заправленных топливом. Жители столицы быстро освоили секреты заготовки дров. Повалив дерево в том числе и в парке (когда Украина станет полностью независимой от давления москалей, вернее, когда отряды имени Степана Бандеры будут шествовать по Красной Площади в Москве), деревья в парках вырастут снова. Поваленную сосну или березу, освобождали от веток, пилили бревна восемьдесят сантиметров длиной, раскалывали на четыре, на восемь, на двенадцать частей, а потом грузили на КамАЗ. Груз беспрепятственно прибывал на главную площадь страны и там разгружался.

Если бы потребовалось, все леса вокруг Киева в радиусе сто километров, были бы спилены и сожжены на Майдане. Это ли не сдача столицы кучке революционеров-!!

В Киеве, такого не было ни в одной столице мира, врачи, грубо поправ клятву Гиппократа, оставляли умирать молодых ребят, одетых в милицейскую форму, не оказывая им никакой медицинской помощи. Они лечили раненых бандитов. Если на улице Грушевского умирал раненый боец, одетый форму Беркута, а кто-то из живых вызывал Скорую, эта Скорая не приходила. Тот, кто вызывал врача, не зная ситуации, на вопрос: откуда звонят, отвечал: боец Беркута. Хорошо, ждите. И можно было ждать неделю. Зато бандитов, если даже на руке была царапина, Скорая с воем летела на Майдан, грузила раненого и увозила в больницу.

Те сотрудники правоохранительных органов, которых все же удалось поместить в больницу без руки или без ноги, умирали на больничной койке: к ним врачи не подходили, не давали обезболивающие уколы, лекарства. Раненые погибали от заражения крови.

Люди в белых халатах с каким-то бездушно-благородным выражением на своих обезьяньих лицах могли постоять над корчившимся от боли молодым человеком, потом набрать простой воды в шприц и дать укол.

— Ничего, молодой, выживешь.

Особенно тяжело приходилось тем, кто был из других областей и к нему, раненому, истекающему кровью, некому было приехать из родственников. Но попадались и киевляне, а у любого киевлянина в кровати сиделкой была мать, сестра, тетя, бабушка. Через них и просочилась правда о «гуманности» киевских врачей. Стали появляться сообщения на сайтах с просьбой к жителям Киева «Возьмите несчастного в семью! парень умирает, у него гангрена, а врачи отказываются его лечить, потому что он бывший представитель власти».

Великие друзья украинцев поляки и другие западные швабы конечно же читали эти сообщения, но делали вид, что ничего не происходит.

Американский ястреб Джон Муккейн прилетел в Киев, ему долго слюнявил руку украинский президент, а потом этот Муккейн со специально оборудованной для него площадки, смотрел в ночной бинокль на Майдан, заполненный бандеровцами. Даже со стороны шеи видно было его торжествующую улыбку. Вот, кто пойдет на штурм москалей, говорил он себе. А ведь мог бы посетить хоть одну больницу, где умирали невинные мальчики. Но мораль, а точнее отсутствие морали, не позволили ему это сделать.

Когда неонацисты захватят власть в стране, никого из преступников в белых халатах не накажут, наоборот, наградят.

6

Два дня спустя после начала путча, президент собрал совет безопасности. Он находился в хорошем расположении духа, как всегда был вежлив, жал всем руку, спрашивал, кто, как провел вчерашний вечер, посетовал на ухудшившуюся погоду, а потом спросил:

— Ну что будем делать- На главной площади маленький бунт, а точнее мирная демонстрация. Что скажет министр МВД- Насколько я знаю, на Майдане ставить палатки запрещено, не так ли Виталий Захарович?

— Захарченко, — нахмурив брови, сказал министр, но встал, вытянул руки по швам, как положено военному, несмотря на то, что у него с президентом были и внерабочие отношения. Он часто сидел с ним за одним столом, был его надежной опорой днем и ночью.

— Садитесь, садитесь, мы тут все свои. Вы просто скажите, что вы думаете по этому поводу.

— Я думаю: надо позвонить Попову мэру Киева. Пусть он даст распоряжение: убрать палатки и тогда начальник МВД города Киева Прошибайло пошлет сотню беркутовцев и вопрос будет решен. Положительно, разумеется. Я думаю, это надо бы сделать, не откладывая в долгий ящик. Костер подожжен, кружки воды хватит, а когда разгорится во всю мощь и ведра мало.

— Маленький пожар не заливают струей воды, пусть тлеет, а может и сам потухнет при неблагоприятной погоде. Или все…распужать их, негодников. Кто думает иначе?

— Кто может думать иначе после президента- спросил министр обороны Зубов. — На то он и президент: думать за всех и думать правильно к тому же.

— Тогда что ж! так тому и быть, — сказал президент и нажал на кнопку вызова. Вошла Анна Герман, напудренная, накрашенная, надушенная французскими духами, да так, что члены совета безопасности уже собирались чихать.