Читаем без скачивания Всяко третье размышленье - Джон Барт

В безусловно тихое, но моросливое, вполне английское субботнее утро позднего сентября — в первый день листопадов и 77-ю годовщину того, как уже было отмечено, дня, в который материнское чрево извергло Джорджа Ирвинга Ньюитта в Бриджтаун (штат Мэриленд, США), — он и спутница его жизни проснулись в несколько тесноватой, но уютной комнате, снятой ими в домашней гостинице — «ночлег и завтрак» — стратфордского-над Бриджтауна, весело полюбили друг дружку в честь дня рождения в ее (маловатой для нас, амариканцев) двойной кровати, «позавтракали» английским чаем и ячменными лепешками и, отдав таким образом дань Н-и-3, перешли, укрывшись под прокатными зонтами, по соединяющему Б-таун со Стратфордом мосту в «На», как мы его теперь называли. Будучи теми, кто мы суть, мы отказались от «шекспировской» экскурсии, состоявшей из посещения сначала дома, в котором Бард родился, затем того, в котором он умер, и, наконец, места его последнего упокоения в церкви Святой Троицы, предпочтя прогуляться по ним самостоятельно, без чьего-либо присмотра. Надо сказать, нам обоим люба прикосновенность — в прямом смысле этого слова — к вещам и предметам, которые мы почитаем: не к картинам, конечно, но к тому, что вряд ли понесет ущерб (по нашему, пусть и не музейных присмотрщиц и экскурсоводов, мнению) от редкого и уважительного контакта с человеческим телом. В Испании, например, обходя несколько десятилетий назад дом-музей Сервантеса в Алькала-де-Энарес, ДжИН позволил себе буквальным образом посидеть за тем, что было, как уверил рекламный буклет, письменным столом мастера, — просто-напросто втиснув свое гузно в то самое кресло, коему дон Мигель оказывал честь ею собственным, когда писал «Дон Кихота», — и умилился так же, как умиляется Истинно Верующий, прикоснувшись к бронзовому подрубу мантии, в которой стоит на постаменте статуя его святого покровителя. Подобным же образом и Аманда, когда мы были в Кентербери, ласкала, на протяжении всей прекрасной Вечери, гранитные стены кафедрального собора, свидетельствуя почтение не БдефисГу[13], но великолепной архитектуре, музыке и произведениям иных искусств, вдохновленным различными Его религиями — наряду с Крестовыми походами, инквизицией, джихадом и тому подобным. Когда нам говорят с укором, что и такие уважительные, почтительные прикосновения способны — в течение долгого времени — навредить святыне, мы отвечаем словами, которые услышали некогда от такого же, как мы, туриста, увидевшего, что ступни мраморного Иисуса на знаменитом старинном распятии истерты поцелуями верующих: «Если губы могут сделать такое с камнем, представляете, что может сделать камень с губами?»

Случай дать образцовый ответ на сей вопрос скоро уже — все течет, все изменяется — выпадет (отметьте последнее слово) автору этих строк. Мы шатаем по симпатичнейшей стратфордской Хенли-стрит, мелкий дождичек погружает в уныние все вокруг, но не наши души, мы приближаемся к деревянно-кирпичному дому, в котором 23 апреля 1564 года или около того (День святого Георгия, не будь я Джорджем! — впрочем, точная дата неизвестна) появился на свет Мастер, — Манди, по ее обыкновению, ничего дорогой из виду не упускает, супруг же ее, по его обыкновению, усердно читает туристский путеводитель да записывает кое-что в блокнотик, каковое занятие, по Ее мнению, мешает ему видеть многое из того, что следует увидеть, а по Его, позволяет сохранить массу подробностей для наших будущих отсылок — начиная с номера полюбившейся нам комнаты в «Кентербери-Лодж» и кончая музыкальными номерами, столь превосходно исполненными хором и органом в ходе вышеупомянутой Вечери. И случилось так, что внимание Дж. вследствие сего раздвоилось: один, так сказать, глаз его смотрел в путеводитель, описывавший дом, к которому они уже подходят вплотную, другой — на предмет этого описания, отчего пострадало, по крайней мере метафорически, его пространственное зрение, — и в результате Дж. И. Ньюитт неправильно оценивает необычайно высокие ступени дома, промахивается ступней мимо одной из них, теряет равновесие, восстанавливает оное, но с изрядным перебором, оступается и оскальзывается или оступается, шагнув вперед, и оступается снова, отшагнув назад, и наконец падает ничком — от его стараний устоять на ногах карта, путеводитель и блокнот разлетаются в разные стороны — и врезается лбом в закраину ступени, обдирая попутно левую ладонь и правый локоть и корежа, но не ломая вконец носовую перемычку его безоправных очков.

Испуганные вскрики жены, стоящего у дверей билетера и туристов всяческих национальностей — впереди и сзади падшего! Каковой встает, встряхивается и произносит: «Все в порядке, со мной все в порядке», а Манди между тем осматривает его, проверяя, так ли оно на самом деле. Совместными усилиями они устанавливают не только названные попутные повреждения, но и — более серьезное и потенциально чреватое последствиями, а именно: из приложившегося к ступеньке лба хлыщет кровь, она струится под покривившимися очками, стекая с ноздрей к губам и подбородку (подобно многим старичкам, ДжИН ежедневно глотает разжижающий кровь аспирин, а с ним и витаминно-минеральные пищевые добавки, предохраняющие от тромбов и ударов, и потому любые его царапины и порезы кровоточат обильнее, чем то было бы в противном случае). «Все в порядке», — снова пытается он уверить жену, надеясь и более или менее веря, что это и вправду так, во всяком случае, будет так, если поразмыслить (зрело), едва лишь глубокую рану на лбу, из которой и кровь, приостановленная комком карманных «клинексов», течет уже не столь обильно, должным образом прочистят и забинтуют.

Здесь, на месте, ничего сверх основного комплекта средств оказания первой помощи не имеется, сообщает нам чрезвычайно участливый билетер, однако «в нескольких кварталах отсюда» есть «хорошая аптека». Девушка-экскурсовод приносит названный комплект, мы, чтобы воспользоваться им, удаляемся в ватерклозет для посетителей, между тем как билетер возвращается к проверке билетов, а девушка к экскурсантам. Паре марлевых тампонов удается замедлить кровотечение, но не остановить совсем, рану полностью стерилизованной никак не назовешь, и мы решаем временно отложить намеченное нами на день рождения Джорджа поклонение месту нарождения Уилла и включить в наш маршрут указанную нам аптеку, а там услужливый дежурный фармацевт не только продает нам запас потребных в таких случаях перевязочных материалов, но и бесплатно осматривает рану, прочищает ее антисептическими тампонами, сам производит перевязку и объявляет, что, на его взгляд, наложения швов рана не требует, но все же объясняет, как мы сможем добраться, если сочтем необходимой помощь настоящего врача, до ближайшего травматологического пункта Государственной службы здравоохранения.

— Вообще-то, заглянуть туда стоило бы, — сообщает свое мнение Манди.

И Джордж почти соглашается с ней, хотя на деле — на деле — никуда заглядывать не хочет: лоб почти уже не болит; кровотечение удалось, похоже, остановить; погнутая оправа выказала готовность разогнуться практически до прежнего ее состояния. Несколько позже — в Н-и-3 или где-то еще — мы снова прочистим и перебинтуем рану; пока же он предпочел бы увидеть и сделать то, ради чего мы так далеко забрались. Назад на Хенли-стрит, в шекспировские места, — идет?

— А как считаете вы? — спрашивает она у столь услужливого фармацевта.

Тот выпячивает подбородок, пожимает плечами, подмигивает и сообщает, что он на нашем месте именно так и поступил бы, хотя его супружница точно была бы против. Предупреждая нас, впрочем, что последствия серьезного ушиба головы — интракраниальное кровотечение и прочее в том же роде, да? — проявляются иногда спустя немалое время, так что при первых же признаках головокружения, мигрени — чего угодно — мне лучше быстренько потопать в больницу.

Согласен. И как бы ни тревожила нас более или менее такая возможность, мы все же совершаем наиприятнейшую прогулку, посвященную и дню, и месту рождения: возвращаемся к помечающей середку Хенли-стрит статуе Шута (от которой начинается большинство пеших экскурсий по городу), а от нее и к Месту Рождения, где уделяем на сей раз особое внимание ведущим к его входной двери высоким ступеням крыльца. Билетер приветствует нас как старых знакомых, делает комплимент много более опрятной, хоть на ней уже и проступают кровавые пятна, головной повязке Дж., мы поднимаемся по не менее крутой лестнице на второй этаж дома и ступаем по тем самым половицам, на которых осваивал искусство хождения маленький Бард, затем покидаем дом и, миновав Бридж-, Хай- и Чепел-стрит, проходим по застроенной в восьмом столетии улице Олд-Таун к могиле Шекспира, а от нее неторопливо движемся вдоль Эйвона и канала, останавливаясь там и сям, чтобы переменить повязку, поглотить ленч, пописать или просто поумиляться нашей близости к человеку, которого Манди называет «Королем августейшего английского»[14], и местам, в которых протекала его беспорядочная семейная жизнь: женитьба в восемнадцать лет на двадцатишестилетней Анне Хатауэй (уж три месяца как беременной), с которой он приживает еще двух детей и от которой сбегает, чтобы сделать карьеру в Лондоне, но к которой более или менее возвращается, разбогатев и рано уйдя на покой, и завещает ей прославленную «вторую по качеству кровать», чтобы затем умереть в свой 52-й день рождения.