Читаем без скачивания Колесо племени майя - Александр Дорофеев

Слова порхали, трепетали, как колибри над цветком распустившейся орхидеи. И в конце каждого – приподнятый вздох, будто оно, взмахнув крыльями, улетает. Произнесено, и нет его, улетело. А на смену припорхнуло, щебеча, другое.

Ну, уж коли разговор о птицах, так надо помянуть, что Гереро научился сбивать их на лету, не портя драгоценных перьев. Для этого майя насаживали на стрелу твердый гриб, и птица падала на землю оглушенная.

Кроме того, узнал, как поймать дикую свинью и броненосца, как выследить красного оленя и тапира, что делать, если вдруг повстречаешься на тропе с ягуаром. Большую часть времени он проводил на охоте.

Но кое-какие советы и Рыжебородый давал воинам майя. Показал, как управлять парусами на пирогах, когда идешь против ветра или течения, как плавать морскими саженками, вязать особенно крепкие узлы на веревках и весело танцевать качучу и сарабанду. Сплел из волокон кактуса агавы прочную сеть и поставил в озере. Майя глазам не поверили, увидев, сколько попалось рыбы.

Впрочем, на свой манер они ловили не многим меньше. Перегораживали речку или ручей плотиной и бросали в воду дурманные травы, отчего рыба, засыпая, всплывала на поверхность – только собирай.

Гереро решил удивить их еще больше и смастерил повозку на двух колесах из деревянных чурбачков. Она катилась вполне прилично, хоть и вразвалку, с подскоками.

Однако на жителей города Тайясаля не произвела впечатления. Как будто они увидели что-то знакомое, отчего давно отказались за ненадобностью. Так ребенок, повзрослев, отворачивается от старых игрушек.

В хозяйстве майя не было колеса. Зато в их воображении крутились колеса – небесные и временные, исчисляющие жизнь одного человека, поколений, целых народов и всей нашей Земли.

Вскоре Рыжебородый стал своим человеком на озере Петен-Ица. Расхаживал по городу в белой рубахе с красным узором, вышитым на рукавах, и в коротких, но широких, вроде юбки, штанах-маштле.

У него завелись кое-какие деньги, то есть бобы какао. На городском рынке за десять бобов можно было купить кролика, а за сотню – раба из пленных или сироту, без роду и племени.

Гереро приглянулась старшая дочь ахава Канека. Конечно, на нее никаких бобов не хватило бы.

Но Гереро начал оказывать ей знаки внимания – ухаживал, как мог. Подарил ожерелье из раковин. Потом дюжину красивейших перьев какой-то сказочной птицы, оказавшейся, как выяснилось, петухом местной породы. И вскоре через Эцнаба попросил ее руки и сердца. Неизвестно, какие слова отыскал жрец, но Канек согласился, и Рыжебородый женился на девушке по имени Пильи.

Она была так же нежна и ласкова, как звук ее имени.

Голова в дощечках

Эцнаб

А в 4628 туне Пятого солнца, или в 1514 году от рождества Христова, у Гереро и его жены-принцессы родился сын. Настолько, видно, была сильна папина подсолнечная кровь, что он появился на свет таким же светлым и рыжим. Его так и назвали Шель, что на языке майя означает Белый.

В землю зарыли золу из очага и несколько стрел, чтобы мальчик стал хорошим воином. Жрец Эцнаб бережно положил пуповину в глиняный сосуд, накрыл крышкой и нарисовал какую-то закорючку.

– Лучшее лекарство от неожиданных болезней! – объяснил он Гереро.

Пильи с младенцем очистили паром и пахучими травами в бане.

А затем они целых два месяца-виналя, то есть сорок дней, провели в уединении. Лишь служанка ухаживала за ними, крепко пеленая Шеля, связывая по рукам и ногам, чтобы душа не сбежала.

Пильи млела от восторга, глядя на голубоглазого рыжего мальчика. Он был так похож на отца, словно появился на свет совсем без ее участия.

– Мой голубок, – говорила она, – мой попугайчик, мой совенок, мое солнце…

И эти слова звучали так складно, нараспев, как самая нежная колыбельная.

А когда они вышли к людям, Шелю подарили золотое солнце с пятью изогнутыми лучами, серебряных попугая, голубя и сову, которые остались при нем на всю жизнь. Стоило только поглядеть на них, как сразу обволакивал сладкий, безмятежный сон.

Наступило время Шипе-Тотека – бога весны. Цвели, как сумасшедшие, миндальные и кофейные, манговые и мандариновые, лимонные и апельсиновые деревья, смоковница и папайя, палевые и розовые мимозы, воздушно-лиловые хаккаранды, красные колорины и пурпурные бугамбилии.

Как раз закончилось полукружие в пятьдесят два года длиной, то есть полвека майя, и все обновлялось.

В городе били старую посуду. Крушили древних идолов, чтобы воздвигнуть новых. Перестраивали обветшавшие дома, пирамиды и храмы. Вырывали язычки колокольчикам, отзвеневшим свой срок. Гасили огонь в очагах, а ровно в полночь, встретив созвездие Плеяд на небе, опять возжигали. И жизнь сызнова грела и потихоньку дымилась, двигаясь вперед. Всем казалось, что как-то иначе, чем прежде. Скорее всего, лучше.

А коли так, не обойтись без праздника с музыкой! На городской площади нежно звучали флейты-чиримии, бамбуковые ксилофоны и бубенцы. Барабаны из черепашьих панцирей напоминали о неизбежных грозах. А двадцать воинов в масках орлов и ягуаров пели хором, подражая звукам сельвы.

Под этот торжественный гимн податливую еще голову Шеля стягивали со лба и с затылка дощечками красного дерева. Жрец Эцнаб следил, чтобы прикрутили их, как следует, наилучшим образом.

Гереро ужаснулся, не понимая, что происходит. Ему так нравилась круглая, будто маленький кокос, головка сына.

– Не позволю! – воскликнул он.

Однако Эцнаб, постучав себя по расплющенному лбу, успокоил.

– В таком виде, клянусь, голова думает намного лучше.

– Эх, знать бы раньше, – притворно вздохнул Гереро. – Теперь-то мне вряд ли чего поможет.

– Ну, большинство вполне обходятся тем, что получили от природы, – улыбнулся Эцнаб. – Хотя на их головах не удержится колпак жреца или высокая корона правителя!

По гадательному календарю, определяющему судьбу человека, он вычислял, с каким животным связана жизнь Шеля.

– В час рождения любого ребенка появляется на свет зверек, который будет его вторым «Я» по имени Уай, – пояснил жрец. – Рано или поздно с ним придется общаться – во сне или наяву. Поэтому в доме нужна особая комната для таких бесед.

Не слишком разобравшись в этом втором «Я», Гереро осторожно спросил:

– А о каком звере речь? Так ведь угораздит родиться вместе с каким-нибудь чудищем!

– Все возможно, – спокойно согласился Эцнаб. – От летучей мыши до ягуара, включая змею, паука и крокодила. Но у твоего мальчика хороший спутник…

Первое, что запомнилось маленькому Шелю, – горшок в виде носатого зверька с длинным полосатым хвостом, служившим ручкой.

А еще двенадцать небольших колокольчиков – женских фигурок с чашами на головах. Лишь одна была без чаши. Шель особенно любил и жалел ее, – как же она без чаши, когда у всех других есть?!

Его купали в глиняном полированном корыте, расписанном цветами, птицами и диковинными животными. И он любил нюхать их, трогать и болтать с ними. Это был чудный мир сельвы, в который ему доведется попасть много позже.

Когда Шель впервые увидел себя без дощечек на голове, то сперва растерялся, будто очутился голым посреди улицы.

Но голова его и правда очень хорошо видела, слышала и отлично соображала. В нее приходили такие мысли, которых сам Шель не ожидал. Он понимал все, что рассказывал Эцнаб, и было такое ощущение, что уже знал это раньше – стоило только напомнить. Остроконечная голова, словно кристалл, вбирала солнечные лучи и просветлялась.

– Голова может быть ясной, а человек – темным, если живет одним умом, – сказал как-то Эцнаб. – Без чувств голова холодная, как камень обсидиан. Все соображает, а к чему это, не осознает, не складывает в единое целое. Старайся, мальчик, понимать душой, чувствами. А голова будет помогать. Она – созидатель. Душа – творец. И они двуедины, как наш Цаколь-Битоль.

Цаколь-битоль

Кан

Маленький Шель играл скачущими бобами. За ними можно было наблюдать целый день. Они вдруг прыгали сами по себе – от солнца в тень. В этих бобах жили такие шустрые гусеницы.

Вместе с другими детьми он отыскивал гнезда земляных ос. Большие глиняные шары нагревали на костре, чтобы выползли осиные личинки. Это было лакомство!

Как-то Шелю подарили каучуковые фигурки людей. Эцнаб долго разглядывал их, а потом сказал:

– Как настоящие! Упругие и в то же время податливые…

Он сам решил воспитывать этого рыжего мальчика.

Однажды ранним утром привел Шеля в длинный приземистый дом, где помещалась школа.

Комнатки были крохотные, тесные, как соты, – здесь каялись, укрощая дух и страсти. Только под самым потолком на стенах виднелись оконца, называемые «ик». Через них проникал бог ветра, давая жизнь очагам.

Пройдя длинным, путаным лабиринтом, они очутились в особенно глухой и мрачной, как склеп, комнатушке.

Жрец долго молчал, и Шелю начало казаться, что ничего нет в мире, кроме этой темноты. Он уже забыл, что рядом с ним Эцнаб, и вздрогнул, когда раздался голос.