Читаем без скачивания Бомба для дядюшки Джо - Эдуард Филатьев

Несмотря на столь однозначно отрицательные отзывы, Балезин всё же написал специальную записку «о необходимости немедленно начать эти работы» и передал её своему шефу.

Кафтанов поспешил показать подготовленный документ вождю.

«Сталин спросил его:

— Во сколько это обойдётся, если мы начнём эти работы?

— Мы прикидывали, — ответил Кафтанов, — возможно, миллионов 20.

— Этим можно рискнуть, — ответил Сталин».

Такой предстаёт та давняя история в воспоминаниях Степана Балезина. Получается, что Атомный проект страны Советов начался с его, балезинской, записки, которую Кафтанов показал председателю ГКО:

«… буквально в течение двух дней мы получили ответ из ГКО о том, чтобы уполномоченный ГКО немедленно организовал работы по использованию атомной энергии».

Стало быть, выходит, что человек, с которого всё началось и есть Степан Балезин.

Но так ли это?

Ведь Сталин, как известно, никогда не принимал окончательного решения по важным государственным делам на основании одного случайного разговора или прочтения одной единственной записки.

У председателя ГКО было множество других источников информации, в том числе и по урановой теме.

Сталин наверняка обсуждал этот вопрос с Лаврентием Павловичем Берией.

Интересовался мнением главы армейской разведки Алексея Павловича Панфилова.

Расспрашивал и Ивана Ивановича Ильичёва, который в августе 1942 года сменил Панфилова на посту начальника ГРУ Генштаба Красной армии.

Но ни Берия, ни Панфилов, ни Ильичёв мемуаров не оставили. А свято место, как известно, пусто не бывает. Вот и появились многочисленные «инициаторы» и «застрельщики» советского Атомного проекта. Среди них — уже известный нам Г.Н. Флёров, засыпавший своими письмами руководство страны, и Л.Р. Квасников, стоявший во главе научно-технической разведки наркомата государственной безопасности… Были и другие претенденты в «самые первые».

Секретное «Распоряжение» правительства

Итак, осенью 1942 года Сталин принял, наконец, решение по «урановой проблеме». И дал соответствующее распоряжение.

Кому?

Одному из своих ближайших соратников.

В то время вторым человеком в стране Советов был Вячеслав Михайлович Молотов, бывший глава правительства, ставший перед самой войной народным комиссаром иностранных дел. Ему вождь и поручил разобраться с урановыми делами.

Молотов, как мы знаем, в физике не был силён. Поэтому он стал искать, кому бы передать сталинское поручение. Единственным из членов ГКО, кто изучал химию, а стало быть, мог отличить один атом от другого, был Кафтанов, стоявший к тому же во главе Научно-технического совета при ГКО. Молотов вызвал его и дал указание подготовить проект соответствующего распоряжения.

Кафтанов, в свою очередь, привлёк к этому делу вице-президента Академии наук А.Ф. Иоффе и вместе с ним и с группой своих помощников принялся сочинять текст секретного документа.

Вскоре документ был готов. Он получил номер — 2352сс (буквы «сс» означали «совершенно секретно») и 28 сентября 1942 года был представлен Сталину.

Сегодня этот день считается днём рождения российской атомной отрасли, хотя ни о какой «отрасли» речь в Распоряжении ГКО не шла. Оно всего лишь предписывало:

«Обязать Академию наук СССР (акад. Иоффе) возобновить работы по исследованию осуществимости использования атомной энергии путём расщепления ядра урана и представить Государственному комитету обороны к 1 апрелю 1943 года доклад о возможности создания урановой бомбы или уранового топлива».

И всё!

Ничего более от Академии наук не требовалось.

Поэтому далее в восьми пунктах Распоряжения перечислялись мероприятия, которые, по мнению руководства страны, должны были обеспечить выполнение важного правительственного задания. Документ скреплялся подписью:

«Председатель Государственного комитета обороны И. Сталин».

Таким образом, учёных просили всего лишь дать ответ. Прямой и неукоснительный. «Да» или «нет»? «Возможно» или «невозможно»?

На все раздумья и опыты-эксперименты (если таковые потребуются) отводилось шесть месяцев.

Но вернёмся к Распоряжению ГКО № 2352сс.

Есть в дате его подписания одна небольшая нестыковка. Документ подписан за неделю до того, как к вождю поступила самая главная «урановая» бумага — «совершенно секретный» документ за № 1720/б. Он был подписан народным комиссаром внутренних дел Союза ССР Берией 6 октября 1942 года. На документе — пометка: «Разослано т. Сталину, т. Молотову». Содержит это «главная бумага» не только подробный анализ того, как обстоят дела с ураном за рубежом, но и не менее подробные рекомендации:

«Исходя из важности и актуальности проблемы практического применения атомной энергии урана-235 для военных целей Советского Союза, было бы целесообразно:

1. Проработать вопрос о создании научно-совещательного органа при Государственном комитете обороны СССР из авторитетных лиц для координирования, изучения и направления работ всех учёных, научно-исследовательских организаций СССР, занимающихся вопросом атомной энергии урана.

2. Обеспечить секретное ознакомление с материалами НКВД СССР по урану видных специалистов с целью дачи оценки и соответствующего использования этих материалов».

В качестве главных атомных специалистов назывались всё тех же Капица, Скобельцын и Слуцкий.

Как известно, с чекистами спорить бессмысленно. И всё же попробуем поставить под сомнение дату, стоящую на этом секретном документе: 6 октября. Ведь прошло уже больше недели, как Сталин подписал Распоряжение № 2352сс — восемь дней! А Берия приносит вождю бумагу с анализом ситуации и рекомендациями.

Так опоздать!

И кому?! Лаврентию Павловичу?

В подобный промах главного чекиста страны невозможно поверить!

Скорее всего, мы имеем дело с самой элементарной опечаткой.

В самом деле, рассуждая логично, следует признать, что Сталина должны были ознакомить с этим письмом задолго до подписания Распоряжения. То есть где-то в начале сентября! Так оно, наверное, и было на самом деле. И одним письмом дело вряд ли ограничилось. По заведённым тогда правилам Берия обязан был представить вождю свой, чекистский вариант Постановления правительства. И наверняка представил его.

Но Сталин подписал другой проект. Тот, что был составлен комитетом Кафтанова. В подписанном документе ни о каком «научно-совещательном органе», на создании которого настаивали энкаведешники, речи не шло. И фамилии рекомендуемых физиков (Капица, Скобельцын, Слуцкий) не упоминались. Кафтанов предложил другие кандидатуры: академиков Иоффе и Богомольца, а также профессора Ланге.

Доктор Фриц Фрицевич Ланге в подписанном вождём Распоряжении упоминался дважды. Сначала — в пункте втором:

«2. Академии наук УССР (акад. Богомолец) организовать под руководством проф. Ланге разработку проекта лабораторной установки для выделения урана-235 методом центрифугирования…».

Затем — в пункте третьем:

«3. Народному комиссариату тяжёлого машиностроения (т. Казаков) изготовить на казанском заводе подъёмно-транспортного машиностроения „Серп и молот“ для Академии наук СССР к 1 января 1943 года лабораторную установку центрифуги по проекту проф. Ланге, разрабатываемому в Академии наук УССР».

В дальнейшем события развивались так, что все трое: Иоффе, Богомолец и Ланге — были оттеснёны на задворки Атомного проекта. Сегодня мало кто помнит, что именно им осенью 1942 года Сталин поручил разгадать ядерную загадку.

Впрочем, за консультациями по урановым вопросам обращались тогда ко всем, кто был хоть сколько-нибудь компетентен в атомных делах. Интересовались и мнением академика Вернадского, который находился в эвакуации в казахском местечке Боровое. Сохранилось письмо, которое Владимир Иванович написал 9 ноября 1942 года:

«Необходимо серьёзно и широко поставить разработку атомной энергии актин-урана Для этого Урановая комиссия должна быть реорганизована и превращена в гибкую организацию…

Мы должны быстро решить вопрос, стоим ли мы, как я и некоторые другие геохимики и физики думают, что мы стоим перед новой эрой человечества — использования новой формы атомной энергии или нет».

Ничего конкретного в своём письме Вернадский не предлагал. Более того, он сам задавался теми же вопросами, что стояли перед руководством страны: «да» или «нет», «возможно» или «невозможно»? Но при этом упорно настаивал на том, чтобы все ядерные дела в СССР возглавляла созданная им Урановая комиссия.