Читаем без скачивания Бомба для дядюшки Джо - Эдуард Филатьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«… перепечатать из этой тетради текст, начиная с § 10 стр. 20…, и показать этот материал проф. Харитону и проф. Зельдовичу».
Указанные параграфы — это те самые места, из которых со всей очевидностью следовало, что советские теоретики в своих расчётах ошиблись, тем самым дезориентировав научную общественность. Курчатов как бы хотел напомнить горе-расчётчикам, что тот, кто не умеет как следует считать, должен постоянно об этом помнить!
Однако чем больше размышлял Курчатов над содержанием секретного разведывательного досье, тем больше возникало у него вопросов. Поэтому целая треть докладной записки Молотову посвящена неясностям в «урановом вопросе». Все они выделены в особый параграф:
«§ 3. Вопросы, подлежащие уточнению через разведывательные органы».
Уже по тону фраз, с которых начиналось изложение «неясностей», чувствуется, какое сожаление (и даже лёгкое негодование) испытывал в тот момент писавший:
«Рассмотренный материал совершенно не содержит технических подробностей о физических исследованиях по самому процессу деления и, кроме того, в нём нет даже самых общих данных о содержании работ за весь 1942 год. Получение сведений по проводимому ниже перечню представляет, на мой взгляд, задачу первостепенной важности».
Перечень вопросов, на которые (с помощью разведорганов) Курчатов жаждал получить ответы, с годами будет стремительно разрастаться. Но для начала он ограничился всего пятью пунктами:
«1. Необходимо получить по возможности все технические отчёты по работам проф. Фриша в Ливерпуле и проф. Коварского в Кембридже…
2. Крайне желательно выяснить, какие данные послужили основанием для… утверждения, что число нейтронов, сопровождающих деление урана, равно трём».
3. Ещё в 1941 году фирме «Метрополитен-Виккерс» было поручено сконструировать 20-фазную модель аппарата для разделения изотопов методом диффузии. Необходимо выяснить, выполнена ли эта модель, и какие она дала результаты. Крайне желательно иметь также чертежи и техническое описание модели».
Читая эту часть курчатовского отчёта, Вячеслав Михайлович Молотов наверняка должен был вспомнить о том, что в самом начале 1942 года английские учёные предлагали восстановить научные контакты с коллегами из СССР. Для того, чтобы выведать наши рабоче-крестьянские секреты. А теперь советский физик-ядерщик жаждал проникнуть в тайны британского атомного проекта.
«4. Между июнем и сентябрём сего года… должна была быть проведена детальная разработка машин для завода, подготовлен проект для производства на полной мощности… Необходимо выяснить, ведутся ли и велись ли эти проектные работы. Могло случиться, что дополнительные физические исследования… показали практическую невозможность производства урановых бомб, что немедленно повлекло бы за собой прекращение всех проектных работ по заводу».
И, наконец, в последнем пункте курчатовского «перечня вопросов» звучит уже не просьба, а чуть ли не приказ:
«5. Имеются сведения, что в Америке разработан чрезвычайно простой способ получения гексафторурана на базе нитрата урана. Необходимо получить сведения об этом способе».
Видимо, для того чтобы как-то смягчить свой требовательный напор, Курчатов написал:
«В исследованиях проблемы урана советская наука значительно отстала от науки Англии и Америки..…».
Что же касается самого главного вопроса — относительно возможности создания атомного оружия, то на него Курчатов ответил с крайней осторожностью:
«Имеющиеся в распоряжении материалы недостаточны, для того чтобы можно было считать практически осуществимой или неосуществимой задачу производства урановых бомб, хотя почти и не остаётся сомнений, что совершенно определённый вывод в этом направлении сделан за рубежом».
И всё же, подводя черту под своим отчётом, Курчатов высказывался весьма решительно. Ведь он знал, что от него ждут однозначного вывода:
«Ввиду того, однако, что получение определённых сведений об этом выводе связано с громадными, а, может быть, и непреодолимыми затруднениями; и ввиду того, что возможность введения в войну такого страшного оружия, как урановая бомба, не исключено, представляется необходимым широко развернуть в СССР работы по проблеме урана и привлечь к её разработке наиболее квалифицированные научные и научно-технические силы Советского Союза».
Интересны кандидатуры физиков, которых Курчатов рекомендовал привлечь к «решению проблемы»:
«Помимо тех учёных, которые сейчас уже занимаются ураном, представлялось бы желательным участие в работе: проф. Алиханова А.И. и его группы, проф. Харитона Ю.Б. и Зельдовича, проф. Кикоина И.К., проф. Александрова А.П. и его группы, проф. Шальникова А.И…».
И совсем уже в финале записки затрагивался вопрос о том, кому, по мнению Курчатова, следовало бы возглавить Атомный проект страны Советов: «Для руководства этой сложной и громадной трудности задачей представляется необходимым учредить при ГКО Союза ССР под Вашим председательством специальный комитет, представителями науки в котором могли бы быть акад. Иоффе А.Ф., акад. Капица П.Л. и акад. Семёнов Н.Н…».
Доклад Курчатова Молотову, видимо, понравился. Хотя бы тем, что наконец-то появился учёный, который не отодвигал на далёкое будущее решение атомного вопроса. Да, при этом в чём-то он сомневался, что-то предлагал уточнить, проверить. Но коварным капиталистам не доверял! И, вполне допуская, что они способны ввести в войну «такое страшное оружие, как урановая бомба», рекомендовал «развернуть в СССР работы» по её созданию.
И Молотов наложил на курчатовский отчёт резолюцию: «Тов. Сталину. Прошу ознакомиться с запиской Курчатова… В. Молотов. 28.XI.»
Между тем со дня подписания вождём Распоряжения ГКО № 2352сс прошло уже два месяца, то есть ровно треть времени, отпущенного учёным для подготовки «уранового» доклада.
2 декабря Курчатов покинул Москву и вернулся в Казань.
В этот же день — 2 декабря 1942 года — в далёком Чикаго заработал первый в мире ядерный реактор, Энрико Ферми осуществил цепную реакцию! В Вашингтон по телефону тотчас полетела условная шифрованная фраза: «Итальянский мореплаватель только что прибыл в Новый Свет».
С этого момента на планете Земля начался новый — Атомный век! В это время в Германии Вернер Гейзенберг и Роберт Дёппель тоже пустили атомный реактор (немцы называли его урановой машиной). Результаты превзошли все ожидания! Учёные, как писал позднее Дёппель, убедились в том, что «… да. же простое увеличение размеров урановой машины приведёт к получению энергии из атомов».
А из Москвы в Казань 15 декабря пришла телеграмма от Иоффе, в которой Курчатову поручалось временно возглавить работы по подготовке доклада по урану.
Игорь Васильевич сразу же направился к академику Хлопину, чтобы выяснить, как выполняется всё то, что было поручено РИАНу.
Временный руководитель работ
Война тем временем приближалась к своему апогею. До конца сражений было ещё далеко, но всем уже стало ясно, что никакого блицкрига у Гитлера не получилось. Советский Союз оправился от внезапного нападения и бросил все свои силы на то, чтобы дать сокрушительный отпор захватчикам.
На победу работала вся страна. На одном только Урале танков было построено больше, чем смогли создать Германия и все её союзники. В этот трудовой подвиг немалый вклад внёс нарком боеприпасов Борис Ванников, который в 1942 году был удостоен звания Героя Социалистического труда.
В декабре 1942-го армия, рвавшаяся овладеть Сталинградом (ею командовал генерал Фридрих Паулюс), была полностью окружена.
А в Казани жизнь протекала неспешно и размеренно. 20 декабря Курчатов направил Иоффе письмо, в котором обстоятельно доложил «… о состоянии работ по проблеме и мероприятиях, необходимых для их развития».
Послание начиналось с не очень оптимистичного заявления:
«Работа в РИАНе ещё не получила развития».
Затем перечислялись причины задержек: «… трудности снабжения хлором», «отсутствие шестифтористого соединения», «отсутствие помещения».
Городу Казани, и без того перегруженному эвакуированными предприятиями и учреждениями, было непросто выполнить восьмой пункт сталинского Распоряжения ГКО № 2352сс, который гласил:
«… предоставить <…> в г. Казани помещение площадью 500 кв. м для размещения лаборатории атомного ядра…».
Однако деваться было некуда, и власти Казани решили отобрать помещение у самых безответных граждан города — у детей. Иоффе предложили несколько разных мест «для размещеиия лаборатории».
