Читаем без скачивания Мой сводный кошмар (СИ) - Ручей Наталья
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Блондинка отбрасывает окурок, выдыхает дым, задрав голову и привлекая внимание к своей шее. А заодно едва заметно трется своим бедром о мое. Приглашение, долго толковать не приходится.
- Оторвемся… - понизив голос, воркует она.
Плавно разворачивается, приоткрывает призывно губы, но бросает взгляд на машину и хмурится:
- Ой… а вдруг у него что-то важное? Вдруг что-то более интересное намечается. – Кивает на тачку и капризно интересуется. - Это кто у тебя там?
- Никто.
Хочу добавить, никто – в том смысле, что ей не из-за чего волноваться, нечего переживать, что останется сегодня неудовлетворенной. Но просто не успеваю.
Она качается ко мне, практически наваливаясь, почему-то хохочет. Довольно долго и громко. Так громко, что заглушает не только шум улицы, но и рок в машине, который я так и не выключил, а теперь из-за смеха не слышу.
Прикладывает палец к моим губам, а своими скользит по моему подбородку, кусает мочку уха и выдыхает довольно:
- Тогда поехали. Тем более, что «Никто» больше нет.
Дальнейшее сливается в бесконечный кошмар, один из тех, когда свято надеешься, что спишь, и уверяешь себя, что спишь, и терпишь, зная, что однажды проснешься. А я понимаю, что все, что происходит со мной сейчас – явь. И я смотрю на экран, где переплетаясь, стонут в оргазме два человека, и где один из них – я.
- Ты – шлюха, - жаркий шепот, и сразу же руки, некогда любимые руки, ползут мне под блузу. А я вырываюсь. Я не хочу так. Но они сильнее, и юбка моя задирается к талии, а мужские ладони ползут выше, к трусикам. Нежно гладят, едва прикасаясь. Пожалуй, так нежно не было даже в наш первый раз.
- Красные, - с упоением выдох.
Да, сегодня надела. Любимый цвет моего мужа. Мужа! А не того, кто пытается возбудить меня силой!
- Яр, не надо…
Не слышит. Руки его, оставив трусики, коварно ползут под блузу, рывком распахивают ее, заставляя пуговички жалко стучать по полу. Или то мои слезы?
- Пожалуйста, Яр…
- Я хочу, чтобы ты кончила, - пальцы его сжимают мои соски, вопреки ожиданиям, нежно. Так нежно, что невольно мелькает мысль попросить большего. – Хочу услышать, как ты кончаешь. Со мной. Мы ведь оба знаем теперь, что ты можешь.
Смешок, и мне слышится горечь в нем, но плевать, потому что мне горче. Я пытаюсь остановить вторую руку, что уверенно заползает мне в трусики. Тоже нежно, чудовищно нежно. Был бы он грубым, у меня были бы силы сражаться, а так…
Тихий стон для него подсказка, и он слушает мое тело, но не слова, что срываются с губ. Я прошу, выгибаясь в его руках. Прошу прекратить, насаживаясь на длинные пальцы. Я тону в удовольствии, вопреки логике, вопреки тому, что чувствую: со мной не Яр сейчас – незнакомец. А он рад. Он доволен. Он ждет, и я почти оправдываю его ожидания, но когда до вспышки остаются микросекунды, яростно отпихиваю его и омерзительный ноутбук в сторону.
- Прекрати!
- Ты не кончила.
- Прекрати!
Надвигается грозовой тучей, загоняет меня в угол, между плитой и столом, между острыми шкафчиками. Усмехнувшись хитро, ловким движением поднимает и усаживает на деревянный стол для разделки. Его губы так близко, глаза горят обещанием, но я не хочу, а обещаниям больше не верю.
- Почему нет? – облокачивается по обе стороны, и дышать практически невозможно.
А меня терзают другие вопросы. Почему он безумно красив даже в эту минуту? Почему мое сердце все еще бьется?
Ладонь самовольно ложится на его скулу, поднимается к волосам пшеничного цвета, но безвольно падает вниз. Не могу… не надо… Я так люблю его волосы, что если дотронусь, позволю все. Прячу разочарованный выдох, и говорю как есть:
- Потому что ты меня предал.
Он с минуту смотрит на меня так, будто я говорю на китайском, а он пробирается через незнакомые буквы. А потом заходится резким смехом, а я в каком-то упоении рассматриваю ворот его красной рубахи, поднимаюсь взглядом от горла к подбородку, впалым щекам и глазам цвета ночи, опускаюсь к загоревшим запястьям. Ему идет красный цвет: они с властью неразделимы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Замечает мой взгляд, но понимает по-своему, в привычной для этого дня извращенной форме.
- Предал?! Я?! Тебя?! Ну конечно! Я – лев, а ты – бедная овечка!
Хватает меня за горло, но не душит, осторожно поглаживает кожу. Смотрит в глаза с упреком и какой-то детской обидой и спрашивает нежно:
- Зачем?
Начинаю оправдываться – он не слышит, повторяет как заведенный:
- Зачем… снова?
И отходит к бутылке. А я перевожу дух, одергиваю и без того слишком короткую юбку, дав себе зарок, что с этого дня только брюки и джинсы, они не задираются так предательски быстро. Края блузы придерживаю руками, пуговицы искать бесполезно. Слабость не позволяет резво соскочить со столика, голова кружится, и тошнота… Кажется, маленький сопротивляется вместе со мной такому обращению папы…
Нет, не думать о нем… Папы нет… Он сам от нас отказался…
Тошнота усиливается, но все-таки мне удается достать пятками пол, не вырвав при этом. А Яр не выпускает бутылку. Глоток – взгляд на экран и в мою сторону. Никогда не видела его пьяным. Впрочем, так странно… язык у него не заплетается, то есть, он больше под эффектом наркотиков, чем алкоголя. Но зачем? Никогда не думала, что он может…
Взгляд мой упирается в монитор, где по новой идет прежний ролик.
Впрочем, я многого не предполагала. Например, что когда-нибудь смогу вытерпеть прикосновения другого мужчины… А я вона как – громко… даже во сне. Мне становится так смешно, что от непролитых слез режет глаза. Неужели не видит? Неужели не понимает, что там все не настоящее? Тело мое, но звуки, стоны – подделка. А Макар… Макар, увы, настоящий. Тот, который так волновался сегодня, что между нами с Яром случилось. Тот, который приносил мне отвары, от которых хотелось спать. Тот, который потрахивал меня, пока не было мужа.
- Засмотрелась? Хочешь – сделаю громче?
Не могу узнать в том, кто ко мне приближается, своего мужа. Хищник. Голодный, злой, сильно обиженный: зрачки как две черные дыры буравят меня, обдавая липким страхом и холодом. Мне нужно было уйти раньше. Нужно было уйти, а не затевать голливудских разборок. Кому я пыталась все объяснить? Яру? Но его сейчас нет. Со мной его оболочка, а в ней странные наркотики с алкоголем. Разве после дозы человек не хохочет? Разве не весел?
А что принял он?
Или…
И вдруг я отчетливо понимаю, что его, как и меня, подставили. Я не знаю откуда – я просто знаю и все!
- Яр! – вскрикиваю, когда хватает меня за плечо, а второй рукой вдавливает в свое тело. Возбужден, но я не чувствую ответного возбуждения. Меня лихорадит от неизбежности, а за спиной отчетливо слышу, как хихикает смерть. Что, изменим пословице? Не надышимся перед смертью, так натрах…
Глава 42
Фонари окрашивали снег в мутно-желтый цвет, холодный ветер противно продувал через куртку и набрасывал на лицо капюшон, медленно падающие снежинки раздражали навязчивой мокротой, и…
Остановилась, подняла голову вверх, изумленно рассматривая, как осыпаются белые хлопья, закрыла глаза.
Неподалеку слышались голоса - кто-то, как и я, возвращался с работы, но если и удивлялся, заметив, что я стою вот так, под фонарным столбом, с задранной вверх головой и закрытыми глазами, все равно проходил мимо.
И правильно. Наверное, правильно, что чужое людям безразлично.
Благодаря этому у меня была возможность отрешиться от настоящего - от того, где снег от фонарей мутный, где зимний ветер противный и где снежинки нервируют. И ненадолго нырнуть туда, где фонари светят золотом, где ветер не страшен и незаметен и где снежинки вызывают умиление и улыбку…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Мы с Кириллом зимой познакомились, в один из таких вот, заснеженных дней. Казалось бы, мегаполис, а стоило упасть снегу чуть больше нормы – и все, катастрофа. Маршрутки ехали медленно и с сильным опозданием, но все же ехали. А вот на трамвайной линии образовалась поломка, и многие оттуда поспешили к нам. Так что ничего удивительного в утренней давке не было. Удивительным было, что мне повезло впихнуться в первую же маршрутку. И тем не менее, даже осознавая степень везения, я не испытала приятных чувств, когда сзади кто-то сильно прижался.
