Читаем без скачивания Весь сантехник в одной стопке (сборник) - Слава Сэ

– За ней! – скомандовал Кеша и озвучил пару наблюдений о дружбе женщин с техникой. Наше корыто не завелось. Прокатная контора подсунула нам покойничка. В отличие от Кати, мы разбираемся в технике и сразу сделали несколько важных предположений.

– Скорей всего, бензонасос, – сказал я.

– Или свечи, – возразил Кеша.

– А может быть, кстати, клапан бензопровода. Там предохранитель нужен на шесть ампер. Если сгорел, то всё.

– Удивительно. Она не разбирается, но уехала. А мы всё знаем – и стоим.

Стали звонить Некрасову. Он сбросил звонок, просто приехал. Выскочил, прошёлся вдоль пустой улицы с ключом и домкратом. Идиот. Заметил нас, побежал через дорогу. Раппопорт замахал рукой, желая прогнать жениха назад, к машине.

– Уехала она, уехала! – кричал он. – Давай за ней! Нет! Стой! Нас возьми!

Катя проскакала пять кварталов и всё-таки почуяла неладное. Когда мы её нашли, незнакомый толстяк с красной шеей уже откручивал её «фольксвагену» копыто. Кажется, чтобы выйти замуж, ей достаточно выйти на улицу и щёлкнуть пальцем. Мы остановились поодаль, стали любоваться. Катя казалась тихим ангелом, замершим на краю океана, где вместо воды – грехи и опасности. Беззащитная такая, ранимая. Алексей запыхтел, ему не нравился добровольный автослесарь.

– Выглядит смущённой, – сказал он.

– Ей неловко за избыточно прекрасные ноги, – предположил я.

– Удивительно всё-таки, как одной лишь позой женщина выражает целую страницу психологического текста, – заметил Иннокентий. Он совсем не расстроился. Он обязательно что-нибудь ещё придумает, на мои деньги.

– А что, на фразу «ищу спонсора» психологи расходуют целую страницу?

– Ты, Севастьян, грубишь, потому что ревнуешь. В её позе множество смыслов. Я вижу сразу три только в глазах и положении плечей. А есть же ещё талия. И ноги, кстати.

– Озвучь, пожалуйста, смыслы. Интересно.

– Изволь. Первый – благодарность. Катя глазами показывает, какой молодец этот добровольный Винни-Пух. В следующей жизни он родится милым тушканчиком. Второй смысл в плечах – чопорная гордыня. Она знает, как действует магия её красоты – колесо само собой поменяется на исправное. Третий, самый точный смысл, в наклоне головы – снисходительность. Катя разрешает этому человеку менять колесо. Таких хоббитов тьмы и тьмы. Все с домкратами и баллонными ключами. А она – одна.

– А ноги?

– Он на них смотрит. Думаю, он будет помнить эти двадцать минут у этих ног, пока дядюшка Альцгеймер не постучится в черепушку. Заметьте, она подошла достаточно близко, чтобы мужчина впал в транс. Но не настолько, чтобы он потерял сознание. Лишь колесо встанет на место, она сделает шаг назад – и толстяк очнётся непонятно где, на обочине, в странной позе.

Всё так и вышло. Конечно, она улыбнулась и что-то приветливое сказала спасителю. На прощание. Потом села и уехала. А он остался стоять с перемазанной рожей. Вот так и со мной будет. Однажды утром я её не увижу – и всё.

Передумал гадить

Миллионер Семён Борисович захотел узнать, как всё прошло. Не-не, говорит, по телефону не надо, встретимся за ужином. Настроение у всех было – так себе. В честь итальянской пьесы, с которой всё началось и в которой женщины куда менее капризны, Некрасов заказал кьянти и пасту. По лицу его было видно, насколько здесь не Италия. Раппопорт пилил стейк так, будто это плоть того красавца из института физкультуры, что увёл первую Кешину любовь. Кеша сказал:

– Жирная пища подавляет депрессию. Свинина – лучший наш друг в минуты неудач.

Я заказал утку в медово-томатном соусе. Ждал долго. Принесли какую-то мумию ящерицы с помидорами. Не знаю, сколько протянет мир, в котором так ненавидят уток.

И только Семён Борисович был весел. Хлюпает свой сырный суп. У него диета. Он хочет нравиться юным шалавам не одним только кошельком.

– Что думаете предпринять? – спросил богач. – Может, всё-таки организуем нападение? Мои охранники – золотые ребята. Могут сами себя отдубасить, но со стороны покажется, будто всех положил Алексей. Очень достоверно.

– Нет… Катя не купится.

– Тогда пожар? Никто не знает, этот дом застрахован?

Миллионерский масштаб завораживал. Я хотел в шутку предложить землетрясение и цунами, но Семёну Борисовичу могла понравиться идея. Непонятно тогда, как отговаривать.

– Предлагаю свернуть проект, – сказал я.

– Чего это? – обиделся Лёша.

– Потому что надоело. Надо книгу сдавать, а у меня ведро черновиков. И не в обиду Алексею, признаков успеха я не вижу. То есть, признаю, Алёша был хорош, но – не сработало. Да и нехорошо всё это. Подло.

– А я считаю, мы правы и дела идут хорошо, – упёрся Некрасов.

– Послушайте, я всё затеял. А теперь передумал. Как заказчик проекта, я его закрываю!

Раппопорт отложил вилку, посмотрел синим взглядом и сказал:

– Ты ревнуешь. Это значит, дела идут отлично. И, вопреки твоему больному разуму, я рекомендую продолжать. Все согласны?

Леша и Семён Борисович кивнули. Я встал и взмахнул рукой для убедительности.

– Тогда я объявляю предприятие банкротом! Никто не получит ни копейки!

– Ну, Севочка, деньги вообще не проблема! – заметил любитель психологии Семён Борисович.

– А я всё Кате расскажу!

Иннокентий азартно хлопнул в ладоши.

– Не расскажешь! Ты втрескался по самое это самое. Развенчание интрижки – самоубийство. Расскажешь – потеряешь её навсегда!

В ответ я сказал такое, чего сам от себя не ожидал:

– Только попробуйте её обидеть. Зарежу! Всех троих!

Повернулся и ушёл. И ящерицу-утку доедать не стал.

Странное

Постучалась в дверь, говорит:

– Скажи: «Выходи за меня замуж».

– Выходи… нет, стой. Чего это?

– Всё понятно, – говорит она и уходит вниз. Я хожу по комнате, сажусь, вскакиваю, дёргаю себя за нос и уши. Открываю окно, там дождь. Выставляю голову под капли, делаю пять глубоких вдохов. Потом спускаюсь в кухню, подхожу, встаю на колено.

– Катя, выходи за меня замуж.

– Не выйду.

Тут я поднимаюсь, тоже говорю «всё понятно» и возвращаюсь в кабинет. В этот день я точно ничего больше не напишу.

Работа

Джин Фаулер сказал: «Писать – легко. Нужно лишь сидеть и смотреть на чистый лист, пока на лбу не выступят капли крови». Конечно, это не так. Фаулер слукавил, сильно преуменьшив тяготы нашей профессии.

Во-первых, вы никогда ничего не напишете, если проверите почту или новости. Тут же встретится потрясающая информация о подорожании квартир в Гватемале. Потом сведения о концептуальной «тойоте», рейтинг купальников, мультик про кота и муху. Через шесть часов, измочаленный и злой, вы уйдете на кухню. Будете жарить картошку и рыдать от собственной никчёмности.

Теперь предположим, у вас стальная воля. Вы с вечера сломали телевизор. Вы настолько разумны и рациональны, что раздавили каблуком прибор – домик, в котором гномики добывают интернет. Сегодня (это клятва) вы напишете минимум пять слов. И пока они не напишутся, вы будете сидеть в этой позе, на этом стуле, перед этим монитором. Даже если придётся так просидеть остаток жизни. Скоро вы научитесь не замечать смены сезонов, соседей, тортов, семейных чаепитий. Станете путать утро с вечером и маму с папой. За обедом повадитесь говорить тексты своих персонажей, перестанете бриться, в чужих речах будете слышать только дурную стилистику. На стену приклеите два плаката. Один с главным правилом индийских литераторов:

«Сократить фразу на одну краткую гласную – такая же радость, как родить сына».

Второй – с пословицей, которая без единого местоимения, наречия и прочих паразитов описывает целую жизнь:

«В девках сижено – плакано, замуж хожено – выто».

По-хорошему, после этой пословицы все писатели мира должны бы прекратить писать. Потому что литературы совершеннее не бывает. Но мы всё равно пишем, ибо совести у нас нет.

Неспособность писать ведёт к истерикам и срывам. Домашние нас избегают и, выходя в коридор, приговаривают: «Кажется, ушёл». Вы угробите сердце кофеином и сигаретами, растолстеете. Если повезёт, не слишком прославитесь. Потому что с популярностью приходит абсолютная немота. И подбор нужного слова превращается в роды корабельного якоря.

И всё лишь затем, чтобы получить десяток писем от поклонниц. Каждая назовёт вас гением, признается, что жила во тьме, но теперь всё расцвело и колосится. Вы перевернули жизнь, впустив в неё свет. Во втором письме читательницы расскажут забавные факты из своих молодостей. В третьем дружно спросят, какие женщины вам нравятся. Через два месяца и триста посланий все они назовут вас лжецом, мерзавцем и самовлюблённым павианом. Потом просят прощения. Снова расскажут о себе, уже поинтимней, иногда с фотографиями. И так по кругу. А что вы не участвуете в переписке, они даже не заметят.