Читаем без скачивания Люди трех океанов - Николай Котыш

Но самым любимым занятием стал велосипед. Тайком выкатывал машину на поляну. Потихоньку приноравливался к неспешной езде. Стоило это немалых трудов. Протез упорно не желал вращать педаль. То и дело соскальзывал. А однажды каким-то чудом попал в колесо. Степан упал, и протез подвернулся. Боль, ноющая, немая, отдалась где-то внутри. Лежал недвижно несколько минут. Ползком добрался до куста, вырезал финкой дубовый посох. В сумерках добрался до полковой землянки.

В столовой за завтраком подсел Яровиков:

— Ты что куролесишь в дубняке?

— Ни сном ни духом не видел никакого дубняка, — не моргнув глазом, соврал Степан. Павел Павлович поводил пальцем перед носом капитана:

— Шалишь, следы твоих ног имеют одну особенность…

— Какую такую особенность?

— Слишком большой нажим на пятку и с этаким протягом. Да и велосипед не без следа ездит.

Пришлось признаться. Но не покаяться. Когда боль унялась, вновь отправился на опушку с велосипедом. Повторял пройденное. Уже свободно ездил по прямой, без труда садился и вставал. Теперь надо было научиться скорой езде, поворотам, быстрым остановкам.

Поздним вечером возвращался домой весь в поту, с трясущимися руками, воспаленной култышкой ноги…

Как-то в обеденный перерыв Степан попросил у Зюзина велосипед. Тот посмотрел глазами, в которых было написано: «Машина-то новая… Да и себя пожалейте…»

— Не бойся, Володя. В случае чего новую куплю, — заверил капитан и оседлал машину.

Когда возвратился, у столовой собралась целая толпа, словно человек собирался демонстрировать цирковые трюки. Рудимов притормозил, остановился, поблагодарил Зюзина за услугу. Подошел Яровиков, похлопал по плечу:

— Ну, Степан Осипович, техника пилотирования, считай, проверена. Теперь можно и в воздух. С богом! — На ухо добавляет: — В верхах пробил.

На второй день состоялись «провозные» по кругу. Затем запланировали самостоятельный полет.

Пришло утро. Еще никого нет на стоянке, кроме дежурного. Он не разрешает подходить к самолету. Надо ждать механика. Есть время собраться с мыслями. Рудимов перебирает в памяти подробности пилотажа по кругу, мысленно бросает машину в виражи.

Приходит механик. Степан узнает в нем Галыбердина. Поздоровались. Вспомнив, как когда-то пьяный механик при бомбежке лежал в палатке, Рудимов простодушно поинтересовался:

— Перестал пить?

— Перестал. Нечего пить.

Засмеялись.

— Ну, помоги мне влезть на крыло.

Галыбердин помогает, но бубнит:

— Вы еще ходить не умеете, не то что летать.

— Это поначалу, Галыбердин, — отмахивается Рудимов. — А потом пойдет как по маслу.

— От винта!

— Есть от винта!

Протяжный нажим на стартер. Винт УТ-2 провернулся, качнулся раз, второй. Запахло бензином. Мотор кашлянул и заурчал мягко, доверительно. И вдруг Галыбердин замахал руками, потом скрестил их, что означало: «Выключай!» Рудимов инстинктивно щелкнул по рычагу. Мотор остановился. Механик показал замасленной рукавицей в сторону. К стоянке мчался «козел» — вездеход комполка. Рудимов приподнялся в кабине.

— Сиди, сиди, — остановил подъехавший Яровиков. — Как чувствуешь себя?

— Нормально.

— Далеко не ходи. Дойдешь до гор и назад. Дальше — рискованно: «мессеры» охотятся. Попробуй на виражах, как оно получится.

Степан понял: боится не за самолет, а за летчика.

— Ну, с богом! — Павел Павлович поднял над головой перчатки.

Миниатюрный УТ-2, впрямь как утенок, переваливается с крыла на крыло, послушно катится к старту. Рудимов прилаживает носок протеза в выемку педали. Левая рука привычно ложится на сектор газа. «Ну, пошли», — мысленно говорит Степан своей машине и себе. На разбеге замечает столпившихся у старта людей. По высокому росту и особому, темного цвета, реглану узнает Яровикова. Стартер, отмахнув белым флажком вправо, держит его, как жезл. Звенящий на полных оборотах мотор несет машину по взлетной полосе. Зеленым потоком плывет за бортом трава, мелькают матрос — стартер — и стоящие возле него летчики. Они машут фуражками.

С тревожным нетерпением ждал Рудимов первого разворота. Как-то поведет себя искусственная нога в воздухе? Сможет ли она отклонить чуткую педаль на скрупулезную величину. УТ-2 — машина капризная, требует, как говорят летчики, уважительного отношения к себе, точной координации управления. Малейшая неточность — и «утенок» свалится на крыло, а то и в штопор.

Опасения пока напрасны. Степан делает три круга и три посадки. Лишь на четвертом култышка заныла, как некогда при подлете к Чистополю. Но боль была непродолжительна. Улеглась, едва Рудимов выровнял машину.

Посадка. Степан сруливает с полосы. Навстречу бегут летчики и техники. В кабину потянулись руки.

Через восемь дней Яровиков выпустил Рудимова на «яке». Техникой пилотирования комполка остался доволен, но тут же выговорил:

— Хорохориться незачем. Вижу, что педалями управлять тебе тяжело. А что будет в бою?

Пришли на стоянку. Подозвал инженера:

— Сможете поудобнее педаль сделать, чтобы протез не соскакивал?

Тот долго вытирал паклей руки:

— Что-нибудь придумаем.

Степан стал готовиться к самостоятельному вылету на боевом самолете. Механики Зюзин и Галыбердин устроили на истребителе «техническую революцию». Переоборудовали педали, ножные тормоза, понаставили кнопок, рычагов. Все, что можно было, вывели к ручному управлению.

И вот Рудимов в воздухе на превосходном по тому времени истребителе. Не верилось, что он может столь свободно бросать его в пике, выводить на кабрирование, вгонять в петлю, в преднамеренный штопор, вертеть бочки. Но «як» был послушен.

Возвращался Степан из зоны пилотажа, как с праздничного парада. Глядел на плывущие вровень с бортами облака, на залитую закатным солнцем землю и мысленно благодарил тех, кто помог ему выбраться на эту высоту. «Железный» госпитальный доктор, малец Генка, нашедший Степана в степи, Яровиков, поверивший в его силы, добродушный Володя Зюзин и странный Галыбердин, смастерившие новые педали, — это они вернули ему небо.

Как только Степан вернулся из первого самостоятельного полета, Павел Павлович позвонил командующему военно-воздушными силами. Поставил начальство перед фактом: безногий летчик в полет выпущен. Вместо ожидаемого нагоняя в полк пришла одобрительная шифрограмма:

«Поздравляю Рудимова с возвращением в строй».

— Вот это и называется брешь в верхах, — закруглил Яровиков, зачитав Рудимову бумагу.

За первой пришла вторая шифрограмма: Степана произвели в подполковники и назначили штурманом дивизии.

Когда-то, еще до войны, в авиаполку был неплохой духовой оркестр. В нем Рудимов играл на саксофоне. Давно он забросил музыку. В этот вечер впервые за столько времени прикоснулся к инструменту. Подсели другие музыканты, и сырая землянка наполнилась мелодией вальса.

«ГДЕ ЗИМУЮТ ЧЕРТИ»

— Скажите, что такое прибавочная стоимость?

— ?!

— То-то и оно. А туда же норовите, в ученые…

В воскресенье выдалась нелетная погода. С утра над долиной, где обосновался аэродром, повис душный туман, а к полудню распогодилось — проглянуло солнце. Но тут же пошел дождь. Тягучий, густой, будто приправленный патокой. Летчики сидели в землянке-столовой, постепенно ставшей и полковым клубом. Рудимов, немилосердно окуривая собеседника привезенной из Чистополя махрой, расспрашивал своего бывшего зама, а ныне комэска Станислава Атлантова о переменах в эскадрилье. Шеремет в это время пытал своего дружка Таирова, черного, цыгановатого:

— Джума, а Джума, скажи, почему ты не красный?

— А почему я должен быть красный? — недоумевал Джума, зардевшись от неожиданного вопроса.

— Да хотя бы потому, что ты служил под началом красного черта.

Никто не засмеялся.

— Кто такой красный черт? — обернулся Рудимов, привыкший выручать Таирова, не умевшего отбиваться от шуток. Кузьма укоризненно потряс головой.

— Эх, до чего же неинтеллектуальный народ, — едва выговорил трудное слово и покосился на дверь: не войдет ли кто посторонний? Никто не входил, и Кузьма доверительно зашептал: — Красный у нас один — комдив… Да об этом весь фронт знает…

С визгом распахнулась дверь, — видно, кто-то пинком открыл ее. На пороге появился… Гарнаев. Это было так неожиданно, что всем показалось — комдив подслушал затеянный о нем разговор и явился именно для того, чтобы оборвать его. Шеремет двинулся к комдиву, как лягушка к удаву:

— Товарищ генерал, мы тут вас вспоминали…

— Про волка помолвка, а волк в хату. — Гарнаев остановился у открытой двери, ища кого-то глазами. Атлантов, как старший, начал было докладывать о том, что из-за непогоды эскадрилья отдыхает, но генерал остановил: