Читаем без скачивания Новый Мир ( № 3 2006) - Новый Мир Новый Мир

Русская классика началась созданием “Онегина”, разговором об “Онегине” она закончилась. Достоевский в своей Пушкинской речи предстает перед нами не как создатель русской классики, но как ее читатель и толкователь, как “некий индивид по имени Достоевский”. И не приходится удивляться, что мысль его речи развивается все по тем же схемам все того же сплина. Достоевский говорит об Онегине, о Татьяне и — о русском народе, русском начале, русской почве. И оказывается, что русская почва состоит во всемирности и всеприемстве, в универсальной отзывчивости и всепонимании, и если отщепенец Онегин, эта “былинка, носимая ветром”, должен воротиться к русской почве и укорениться в ней, то это должно означать не что иное, как то, что Онегин должен стать “всечеловеком”, а он и так им является и по сути, стало быть, должен рассматриваться как самый почвенный русский почвенник: русская беспочвенность есть русская почва. Татьяна же, эта представительница русской почвы, живет тем не менее в Петербурге (“самом умышленном городе на свете”) и “в малиновом берете с послом испанским говорит”: русская почва есть беспочвенность. Ясно, что речь о Пушкине не стоит вне рамок самой русской классики как художественной литературы, она не просто регистрирует некий способ чтения русской классики, она является прочтением Пушкина в той же мере, в какой и саморазвертыванием, и самоистолкованием русской классики и ее первосмыслов: читатель есть автор, автор есть читатель.

Кем являются в массе своей русские читатели, не-писатели, профаны, в том, что касается их умственной жизни? Они являются либо западниками, либо славянофилами. Но западничество и славянофильство — не проблема теории, это симптомокомплекс сплина. Западник смотрит на Запад, видит эффективность его “начал” и призывает жить в соответствии с этими “началами”. Славянофил тоже смотрит на Запад, тоже видит эффективность его “начал”, но замечает, что эта эффективность проистекает из того, что эти начала у Запада собственные, а не чужие, и призывает жить в соответствии со своими началами. Славянофил, таким образом, оказывается западником постольку, поскольку он является славянофилом. Затем оба оборачиваются и соображают, что своих начал у русских нет, что русские начала заключаются в отсутствии начал, что русские могут жить в соответствии со своими началами только в том случае, если будут жить в соответствии с началами чужими. Славянофил, таким образом, может быть подлинным славянофилом лишь постольку, поскольку он будет западником. Подлинный славянофил обязательно должен быть западником постольку, поскольку он является славянофилом, и славянофилом постольку, поскольку он является западником, отрицать других посредством утверждения себя и отрицать себя посредством утверждения других, быть другим для самого себя и собой для другого, “философом” и “смердом” в одном лице — “неслиянно и нераздельно”.

Кем являются русские в своей исторической жизни? Они являются победителями . Победителями Гитлера, Наполеона, польских интервентов, шведов, турок, татар, но прежде всего — Гитлера и Наполеона. Кроме этого, у них ничего нет, их национальный праздник — День Победы. Главные события национальной истории — Отечественные войны, войны с “басурманами”, тотальные войны “всем миром”, с напряжением всех сил, с мобилизацией всего существа, которые именно поэтому воспринимаются потом как некий праздник и пиршество духа. Но праздник победы — чисто отрицательный, его необходимой предпосылкой является существование того, что служит предметом отрицания, и, поднимая бокалы за великую победу, русские пьют за своих врагов — без них ведь не было бы и победы. Русские вынашивают своих врагов в глубинах своего существа, и такая особенность русской истории, как Отечественная война (непременно с большой буквы), является необходимым следствием сплина как специфической конфигурации русской душевной жизни: эта жизнь такова, что не может не порождать смертельных врагов, с которыми они сплелись в смертельном объятии ненависти, объятии столь тесном, что его уже не отличить от объятия любовного… Ненависть есть любовь, любовь есть ненависть, война — это мир, а мир — это война. Русская история есть перманентная отечественная война. Война внешняя для героя сплина является продолжением его внутренней войны, война с врагом неотличима от войны с самим собой, в полном соответствии с этим перманентная отечественная война не может не находить для себя необходимое дополнение в перманентной войне гражданской — без нее нельзя себе помыслить русскую историю: чем, как не одним из проявлений гражданской войны, было, например, крепостное право?..

Есть такие виды животных, которые при расчленении на две части способны регенерировать недостающую половину, так что вырастают две полные особи. Таковы русские, носители сплина. Если от них отделить потенциальных врагов, они воюют с самими собой, восстанавливая целостность своего бытия, тождественного войне; если от Татьяны отделить Онегина, она породит его из своего собственного существа — во плоти, как мужчина, он ей и не нужен; если от Онегина отделить Татьяну, он все равно будет жить любовью к ней, а если это долго продолжаться не сможет, то он умрет (“Я знаю: век уж мой измерен”); если разделить героя и автора, герой станет автором самого себя, автор станет своим собственным героем, что есть одно и то же и что и составляет суть всей русской классики; если разделить писателя и читателя (“реципиента”), то писатель сам станет своим собственным читателем (“полифонический роман”), а читатель и без писателя исполнит все, что требуется от героя сплина, исполнит как по нотам кровавый роман своей истории, в котором уничтожение другого будет сопряжено с самоуничтожением, а самоуничтожение — с уничтожением другого…

г. Новозыбков (Брянская область).

Зодчество: смена эпох. К пятидесятилетию архитектурной "перестройки"

Новиков Феликс Аронович — архитектор, доктор архитектуры. Родился в 1927 году. В 1950 году окончил Московский архитектурный институт (МАРХИ). Автор московского Дворца пионеров, станции метро “Краснопресненская”, архитектурных комплексов г. Зеленограда, посольства СССР в Мавритании; народный архитектор СССР, лауреат ряда государственных премий. Автор книг “Формула архитектуры” (1984), “Зодчие и зодчество” (Нью-Йорк, 2002; М., 2003). В 60 — 80-е годы неоднократно выступал в “Новом мире” со статьями по проблемам архитектуры. С 1993 года живет в США.

Архитектура стала предметом заинтересованного общественного внимания, средства информации отводят ей столько времени и места, сколько проектам и суждениям о них не доставалось никогда прежде, каждая уважающая себя газета имеет собственного агента в профессиональном цехе, лица архитекторов мелькают на экранах ТВ, кипят страсти по случаю сноса строений, новые сооружения поносятся критикой и венчаются множеством премий. Все это, конечно, хорошо — и делу и зодчим полезно.

Прошло четырнадцать лет постсоветской архитектурной истории. Решительно меняется облик Москвы и других городов. Столь же решительно сносится советское архитектурное наследие. По счастью, минули те времена, когда все сферы искусства, и архитектура в том числе, направлялись партийными установками. Можно с уверенностью сказать, что никто по ним не скучает. И все же в 2005-м российские зодчие отметили 50-летие Постановления ЦК КПСС и Совмина СССР “Об устранении излишеств в проектировании и строительстве”. Есть что отмечать и есть что вспомнить. Пожалуй, это единственный директивный документ советских времен, касающийся культуры, в содержании которого было позитивное начало. Ведь он не только определил судьбы советского зодчества на целых тридцать пять лет вперед, не только вернул его в русло мирового архитектурного процесса, но и направил на решение острейших социальных проблем. В том времени были и удачи, и досадные ошибки, в нем остался след творческих усилий многих талантливых мастеров. Как отнестись сегодня к этому наследию? Как соотносится с советским прошлым нынешняя российская архитектура? Каково ее место в современном профессиональном мире?

Чтобы ответить на эти вопросы, полезно оглянуться на полвека назад, припомнить кое-что, случившееся еще раньше, взглянуть и на то, что сегодня творится в России и за океаном.

Round trip архитектуры

В 1948 году, когда я был студентом 4-го курса МАРХИ, партийное постановление решительно осудило оперу Вано Мурадели “Великая дружба”. Речь шла о формализме в музыке. Живо откликнувшись, архитекторы нашли формализм и в ее застывшей версии. И тогда восьмидесятилетний Иван Владиславович Жолтовский был “назначен” архитектурным формалистом. В ЦДА состоялась жаркая дискуссия, длившаяся четыре вечера, и я собственными ушами слышал суждения старших коллег о зарубежном зодчестве.