Читаем без скачивания Расслышать умерших - Франсуа Брюн

В результате получается настоящее детективное расследование, долгое и тщательное, с находками и тупиками. В его ходе Жюльену удалось узнать не только фамилию своего собеседника, но и самую суть его печальной истории на земле. Ален Тесье рос в приюте. В двадцать лет он работал мальчиком-лифтером в одном отеле. Мечтой его жизни была верховая езда, он бредил лошадьми. Но, как и многим другим, ему при жизни пришлось довольствоваться мотоциклом. Так он и погиб. Поль Мисраки смог найти отель, в котором юноша работал, и поговорить с людьми, хорошо помнившими Алена Тесье и его страсть к лошадям. Когда Жюльен стал получать сообщения от Алена, тот уже обрел счастье, поскольку смог реализовать свою мечту:

«Земной мир – не лучшее место, знал бы ты, насколько лучше здесь! Можно все время любить, смеяться, видеть прекрасное. Это рай, каким его представляют, когда мечтают об исполнении желаний, и даже еще лучше. Я, например, мечтал научиться ездить на лошади; и вот мечта вознесла меня на лошадь, и все удалось… Мотоцикл, это и была моя лошадь. Ну а мне нужны были настоящие лошади. И вот теперь они у меня есть!»[296]

Но и тут происходит все та же эволюция. Чуть позже Жюльен, т. е. Мисраки, обращается к Алену:

«Расскажи о твоих лошадях.

– Ален. – Лошади, лошади, это уже устарело. Сейчас меня занимает кое-что другое, и это гораздо интереснее лошадей. Знаешь, меня занимают люди. Можно им делать добро, и это так захватывающе, что уходишь в процесс с головой. Что может быть лучше, чем ощущение сделанного добра! Ох, говорю тебе, это упоительно!»[297]

Итак, на новом витке духовной эволюции, лошади исчезли.

Добавим еще здесь, что жители этого расположенного за смертью мира, похоже, очень заняты!

«Испытываемая вами радость для нас оборачивается настоящим трудом; у нас есть команды, которым Бог поручил следить за нуждами людей… Ваши радости часто стоят нам кропотливой работы по выполнению воли Божьей… Все лишь призыв, который притягивает и отталкивает силы, иногда наши попытки вести вас в нужном направлении, ни к чему не приводят. Когда речь идет о жизни тех, кто оступился и сбился с пути, тут разгораются настоящие баталии; и те, кому поручено такое дело, стараются больше всех…»[298]

В итоге, наши умершие не всегда выходят на связь по нашему желанию. Бывает так, что они слишком устали для этого, как это было, например, с Роланом де Жувенелем:

«А если я тебе признаюсь, что у нас тут тоже бывает сон, и что мне хочется спать? Ты опоздала (так!). И я оставил сообщение для тебя одному своему другу, но это легкое существо испарилось, так и не выполнив мою просьбу»[299].

Порой их могут задержать какие-нибудь важные дела, требующие присутствия всех. Это может быть или общее собрание, или общий праздник. Но обычно они оставляют кого-то одного для связи, на случай крайней надобности.

Вот таким образом Жюльен (о котором мы только что говорили) однажды вечером не смог мыслью встретиться с Аленом Тесье. Вместо него был кто-то другой, и состоялся необычный диалог:

Оттуда: «Добрый день. Ты предпринимаешь попытки с полудня до четырех. Но здесь сейчас никого нет, все ушли.

Я: Кто говорит?

– Служащий.

Я: И куда все ушли?

– На задание. Это не здесь.

Я: А ты что делаешь?

– Я на дежурстве, на случай крайней необходимости. Но у тебя не такой случай, тебе ничего определенного не нужно, нет никакой срочности.

Я: И все же, спасибо.

– Не за что»[300].

То же самое случилось и с мадам Симоне в Реймсе, но на этот раз во время сеанса магнитофонной записи. Ей часто приходилось помогать семьям, впавшим в отчаяние, например, родителям, потерявшим кого-то из детей. В тот вечер речь шла о мадам Г., маме юного Оливье. Когда эта дама была у мадам Симоне, она сама научилась делать магнитофонные записи. Но до сих пор ей удалось записать лишь несколько сказанных шепотом слов: «Мама, мамочка моя…» Предоставим теперь слово самой мадам Симоне, ведь, чтобы воссоздать эту сцену во всей ее подлинной простоте, крайне важны психологические подробности:

«У меня настоятельное желание вызвать юношу сегодня вечером; и если что-то получится, то завтра я передам его матери кассету. Сейчас около десяти вечера. В работе небольшой магнитофон моего отца. Но, похоже, что все напрасно: проходит четверть часа, но никого до сих пор нет… Оливье не появляется; а жаль, мне бы так хотелось доставить эту радость мадам Г… Да и помимо всего прочего: этим вечером я не записала ничего, только царившую в доме тишину; со мной не разговаривают; они что, все заняты?.. Хоть бы какое-нибудь мимолетное “добрый вечер”… Я уже так привыкла к этим вежливым знакам внимания… Я упорно продолжаю; и я правильно сделала: внезапно, словно издалека, но отчетливо становится слышен голос моего отца:

– Сегодня вечером здесь никого нет, Моника. Позови в другой раз»[301].

Итак, первые этапы, когда мы начинаем покидать этот мир, действительно соглашаться с тем, что мы его покидаем, все еще очень похожи на нашу земную жизнь. Наши заботы, наши желания, а значит, и наши возможности все еще очень ограничены. Действует все тот же закон абсолютного уважения к нашей свободе. Да и сам этот закон лишь вытекает из глубинного строения мира, миров, и означает, что в любой миг то, что у нас внутри, определяет собой то, что снаружи.

Некоторые будут бесконечно тормозить свою эволюцию. Нам рассказывали о людях, которые продолжают жить в версальском дворце, словно сейчас все еще XVIII век. Конечно, они не чувствуют себя несчастными. У них есть мир, который их устраивает. Но, если сможете, постарайтесь поднять планку своих желаний. Начинайте прямо сейчас!

Снова процитирую Альбера Пошара:

«Ваши представления об астральной жизни все еще, не смотря ни на что, слишком материальны. Вы хотите, чтобы это было продолжением земной жизни. И вы, конечно, найдете там нечто похожее, и все из-за обусловленного нашими привычками механизма, о котором я говорил вам, механизма, действующего на первых порах. Но постепенно эти привычки теряют свою подпитку – ведь потребность в их поддержании со временем ослабевает… Чтобы содержать тело в форме, усилий не нужно. Больше нет физических чувств, так что пункт о деятельности тоже не актуален…

Но зато каждое эмоциональное движение усилено до такой степени, что становится трудно выразимым – и это сразу переводит основания нашей витальности в совсем иной план… Мы живем преимущественно в субъективном… Свою жизненную субстанцию мы находим сейчас именно в чувстве… Однако все мы находимся во Вселенной, и каждое ее измерение – наше, например, – оказывается отражением всех остальных. Как только вы поймете этот момент, перед вами сразу раздвинутся горизонты. Скажем пока только, что у фактов и образов земной жизни здесь имеются свои дубликаты».

А чуть выше он замечает:

«<…> в измерении, ближе всего прилегающем к земле. Души здесь все еще насквозь пропитаны земными условиями, которые они только что покинули. Вот потому-то здесь так много учреждений и сооружений в точности таких же или очень похожих на те, что есть на Земле.

Такие вещи полезно знать, но не стоит при этом преувеличивать их значение…

Мы умираем сначала в одном, затем в другом мире. Но субстанция становится все более прозрачной и светопроницаемой, а значит все более послушной воле. Поэтому вопрос “смены” одного мира на другой становится вопросом “воли”»[302].

Это все та же тайна объективного проецирования наших мыслей и чувств, к которой мы еще не раз вернемся в следующих главах.

VI

В сердцевине добра и зла

1. Наша мысль, хотим мы того или нет, предопределяет нашу судьбу

В Евангелиях Христос снова и снова призывает людей владеть своими мыслями и чувствами. «…Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф 5: 28). Кто скажет брату своему: «”безумный”, подлежит геенне огненной» (Мф 5: 22). А оскверняет человека вовсе не приставшая к рукам грязь, пусть даже мы проглотим ее, но то, что «из сердца исходит – сие оскверняет человека» (Мф 15: 18). Отцы-пустынники уделяли особе внимание такому «хранению сердца». Когда древнеегипетские папирусы изображают суд над душами как их взвешивание, то на чаше весов там оказывается именно сердце, как вместилище и мыслей, и чувств одновременно. А на другой чаше весов находится перо Маат, истина-справедливость.

Мы уже успели заметить во всех свидетельствах о мире ином творческую силу мысли, которую можно использовать добровольно и во благо. Похоже, что мысль, на основе, конечно, некоего силового поля, производит и строит то, чего мы на самом деле хотим, что просим ее построить.

Как мы успели уже заметить, часто бывает достаточно одного лишь имплицитного желания. В моменты, когда мы невнимательны и немного «пассивны», у нас может возникнуть бессознательное желание вернуться к своему привычному земному окружению, и одного этого окажется достаточно для того, чтобы творческая сила этого подспудного желания оказалась действенной и тотчас же создала вокруг нас такое окружение.