Читаем без скачивания Орлы и звёзды - Александр Антонов

Я только махнул рукой, мол, чего с вас неучей взять? Бокий вздохнул.

— Да, охранники из нас не получились. Признаю. Виноват.

— Ладно. Рассказывай, что дальше было.

— Дальше, скрутили мы убийцу, и дружков его, что заступаться полезли, тоже арестовали. Как на митинге объявили, что адмирал застрелен в спину, так матросы тут же потребовали выдать им убийцу. Ну мы, понятное дело, самосуда не допустили. Из членов Совета по-быстрому создали трибунал. Тот прямо на митинге вынес смертный приговор, и шлёпнули, значит, гада у ближайшей стены. Вот и всё.

— Молодцы! — развёл я руками. — Какие же вы молоды. Устроили заседание трибунала прямо на митинге. Ты когда-нибудь про суд Линча слышал?

— Читал, — буркнул под нос Бокий.

— Ничего общего между вашим трибуналом и судом Линча не обнаруживаешь? Одни, понимаешь, прокуроры и никакой защиты!

— Зато потом уже ни одного офицера в Гельсингфорсе не убили, — заявил Бокий.

Ну да. Суд народный – суд правый. Примерно в таком ключе и станут в последствие действовать «выездные тройки», если мы, конечно, допустим их появление в этом мире.

— Сколько всего офицеров было убито в эти дни в Гельсингфорсе? — спросил я Бокия.

— Шесть человек, — неохотно ответил он.

— Шесть в Гельсингфорсе, четыре в Кронштадте, два в других местах, — сделал я нехитрый подсчёт. — Плохо, конечно, но резнёй это всё-таки назвать нельзя, как ты думаешь?.. — повернулся я к командиру Первого отряда особого назначения.

Ёрш смотрел на свои руки и улыбался.

— …А поводом для веселья тем более! — возмущённым тоном закончил я.

Глеб, разумеется, был неправ. Улыбался я совершенно по другому поводу, слабо вникая в разговор товарищей. Романтика революционной борьбы, кровь правая и неправая, даже убийство командующего флотом – всё ушло на второй план, поблёкло в лучезарном сиянии Наташиных глаз…

Мы познакомились в военно-морском госпитале Кронштадта, куда я зашёл проведать мичмана Берсенева. Организм у парня оказался крепким, раны, к счастью, не тяжёлыми, моряк быстро шёл на поправку. Первый раз я навестил мичмана ещё 1 марта. Врачи уже не опасались за его жизнь, но были обеспокоены угнетённым его состоянием. Мы проговорили тогда целый час – больше не позволял мой плотный график. Вернее, говорил я, а он больше слушал. На другой день я застал его ковыляющим по коридору. Он явно обрадовался моему приходу, да и выглядел во всех смыслах получше. Рассказал, что его навестили моряки с «Грома». Пожелали скорейшего выздоровления и возвращения на корабль. Что-то меня в его словах насторожило, и я спросил моряка прямо: «Не хочешь возвращаться на «Гром»? Берсенев не ответил и отвёл подозрительно блеснувшие глаза.

В следующий раз я вырвался в госпиталь через день после последнего посещения, и застал Берсенева в обществе очаровательно создания. Она смотрела на меня полными ожидания глазами и, одновременно, держала мичмана за руку. Уж не знаю почему, но мне это не понравилось.

— Знакомься, Наташа! — воскликнул, увидев меня, Берсенев. — Это тот самый товарищ Ежов, который спас мне жизнь.

Девушка вскочила, обняла меня за шею и крепко поцеловала в губы. Сделала она это неумело, тут же смутилась своего порыва, отпрянула, пряча глаза и бормоча благодарности за спасение жизни брата. Брата! — вот что извлёк я из её бессвязного лепета. Остальные слова значения уже не имели.

— А у меня для вас, Вадим, хорошие новости, — с улыбкой произнёс я, адресуя слова Берсеневу, а улыбку его сестре. — Завтра я возвращаюсь в Петроград и забираю вас с собой. Врачи не возражают, чтобы вы долечились там. С вашей службой я тоже всё уладил. Вот приказ Кронштадтского Совета рабочих, матросских и солдатских депутатов: откомандировать мичмана Берсенева в распоряжение штаба Красной Гвардии города Петрограда.

Вадим прочёл бумагу. Я был рад видеть улыбку на его лице. А что же Наташа? Она, наконец, подняла на меня глаза. В них плескалась благодарность и… — я так хотел, чтобы мне это не почудилось, — в них плескалась любовь…

— Эй, Николай, ты где? — вернул меня к действительности, бесцеремонно ворвавшись в мои грёзы, голос Васича.

Я поднял на него глаза.

— Ну наконец-то ты снова с нами, — с сарказмом произнёс начштаба. — Поведай теперь о своих «подвигах», чтобы товарищ Бокий не чувствовал себя единожды виноватым.

Я посмотрел на Глеба Бокия и что-то не заметил на его лице чувства вины. Зато на нём отчётливо проступало желание послушать о чужих недочётах. Не смею, товарищ, вам в этом отказать!

— В Кронштадт мы прибыли вовремя, — я решил опустить лишние подробности, — быстро взяли город под контроль, но полностью избежать жертв нам не удалось. Два морских офицера погибли, пытаясь организовать сопротивление силами чинов полиции, жандармерии и воспитанников Морского Инженерного училища. Один был убит бандитами на собственной квартире. Ещё один – командир 1 Балтийского флотского экипажа Стронский – был растерзан ещё до прибытия к месту событий красногвардейцев Кошкина. Живым его у толпы отбить не удалось. Зато были спасены жизни других офицеров, ожидавших там же своей участи.

— Убийц арестовали? — спросил Васич. Он уже знал, как было дело, но старался для Бокия.

— Не сразу. Толпа бы не отдала их без боя. Но Кошкин запомнил тех, кто находился возле тела Стронского. Мы их потом арестовали потихой.

— И вскоре выпустили.

— Не мы, — отклонил я реплику начштаба. — Их освободили по распоряжению Кронштадтского Совета.

— Как так получилось? — удивился Бокий.

— Автоматически. Как исполнивших приговор. Стронский посмертно был приговорён к смертной казни.

— Вы слышали, товарищ Бокий? — язвительно воскликнул Васич. — Какова формулировочка: казнить посмертно! Это ж надо было такое удумать!

— Не я же её придумал? — Я хоть и понимал шаткость своих позиций, но пытался огрызаться. — Такой приговор вынес революционный трибунал, назначенный Кронштадтским Советом.

— А ты, юрист и комендант крепости, не смог их вразумить!

— Я пытался, но таких разве вразумишь? Они и Вирену вынесли смертный приговор, заочно.

— Вот тут ты молодец, — расщедрился на похвалу Васич, — успел отправить старика к нам на посиделки. Теперь Петроградский Совет ведёт переговоры с кронштадтцами об отмене этого приговора.

— Эти два приговора я оспорить не сумел, — под тяжестью неопровержимых доказательств вынужден был признать я. — Но зато сумел предотвратить вынесение подробных вердиктов в адрес других офицеров.

— И каким оригинальным способом! — добавил начштаба. — Продолжай, пожалуйста. А вы, товарищ Бокий, слушайте и учитесь!

Стараясь не обращать внимания на вернувшийся в голос Васича сарказм, я продолжил:

— В тот день по распоряжению Совета был устроен суд над арестованными офицерами. Хотя, правильнее было бы называть их задержанными. Это были те офицеры, кому матросы отказали в доверии. Их судьбу решал революционный трибунал. Как я понял, приговоры был уже вынесены заранее, путём закулисных договорённостей, а трибунал их только озвучивал. Потому и начали с дел простых. Для большинства офицеров ограничились порицанием и вернули их на корабли. Части офицеров было предложено незамедлительно убираться «к чёртовой бабушке». Это не мои слова – это цитата из приговора. Потом пришёл черёд серьёзных разборок. Около двадцати офицеров разных должностей и званий трибунал явно готовился пустить в расход. Пришлось применить хитрый ход.

— Ты слышал? — фыркнул Васич. — Ход он применил! Чем рыть ходы, надо было прямо сказать: хотите посадить их по замок? — сажайте, но про смертные приговоры забудьте! Ты же был комендант. У тебя под рукой не менее полка было!

И даже поболе. Но положиться я мог только на роту красногвардейцев и два броневика. Остальные мои подчинённые могли мне в этом случае и не подчиниться. Вот такая выходила грустная тавтология. И Васич об этом прекрасно осведомлён, но предпочитает этого не показывать. Ладно. Я коротко вздохнул и продолжил.

— Короче, обратился я к трибуналу с речью. «Ответьте мне на такой вопрос – спросил я у судей. — Если вы о кнехт ногу зашибёте – вы его спилите и выкинете за борт? Нет. Вы оставите его на месте, потому как кнехт вещь на корабле полезная. А разве от офицера на корабле пользы нет?» – «Ты это брось! — ответило мне сразу несколько голосов. — Кнехт к тебе по разным мелочам цепляться не будет, и в морду кулаком тыкать не станет!» – «Согласен, — продолжил я гнуть своё. — Но зато человека перевоспитать можно». — «Этих не перевоспитаешь, — ответили мне. — Разве что их в матросскую шкуру зашить». — «А что? Хорошая идея, — потянул я за ниточку, которую матросы, сами того не ведая, дали мне в руки. — Пусть господа офицеры на себе испытают, каково это быть матросом на российском военном флоте! По командам я их распределять не предлагаю. Там вы их враз удавите. — Ответом мне был дружный гогот. — А вот собрать их всех на одном корабле, где они будут и за офицеров, и за матросов, — это, как мне кажется, идея стоящая. Глядишь, через месяц-другой что-то до них и дойдёт».