Читаем без скачивания Флоузы - Том Шарп

— Мне нужна твоя помощь, — сказал он. — Надо перенести старика в постель. Бедренные суставы у него неподвижны, поэтому надо осторожно заносить его на поворотах.

Додд начал было протестовать и сопротивляться, но, в конце концов, они вдвоем оттащили старого Флоуза, облаченного в его красную фланелевую ночную рубаху, в постель, где он и сидел, шумя на весь дом и призывая Всевышнего спасти его душу.

— Согласись, он почти как настоящий, — сказал Локхарт. — Жаль, что мы поздно начали записывать его тирады.

— Жаль, что мы вообще стали их записывать, — пьяно возразил Додд, — и хорошо бы еще, чтобы он не двигал так челюстью. Мне это напоминает золотую рыбку, которая страдает астмой.

— Но глаза хороши, — радовался Локхарт. — Я их вытащил из тигра.

— Я и сам догадался, — ответил Додд и вдруг перешел на Блейка: — «Взгляд тигриный горит в ночи. Кто зажег этот взгляд, скажи?»

— Я, — гордо заявил Локхарт, — а сейчас я сделаю для него каталку, чтобы он мог сам передвигаться по дому. Я буду управлять ею по радио. Так никто не усомнится в том, что он жив. А у меня будет время проверить, не отец ли мне этот Боскомб из Аризоны.

— Боскомб? Кто такой Боскомб? — удивился Додд. — И с чего ты взял, что он был твоим отцом?

— Он много писал матери, — ответил Локхарт и рассказал, как к нему попали эти письма.

— Только зря потратишь время, гоняясь за этим человеком, — сказал Додд, выслушав рассказ. — Мисс Дейнтри была права. Я припоминаю этого коротышку. Ничтожество, на которое твоя мать не обращала никакого внимания. Ищи ближе к дому.

— Он — единственная зацепка, которая у меня есть, — ответил Локхарт.

— Если, конечно, ты не можешь предложить более вероятного кандидата.

Додд отрицательно покачал головой:

— Нет, но вот что я тебе скажу. Старая сука поняла, к чему ты клонишь, и знает, что старик помер. Если ты уедешь в Америку, она найдет способ выбраться из дома и уведомить Балстрода. Ты сам видел, что она выкинула в ту ночь. Эта баба отчаянно опасна. А итальянец, который сидит внизу, видел все, что мы сделали. Этого ты не учел.

Локхарт посидел какое-то время молча, размышляя над услышанным.

— Я собирался отвезти его назад в Манчестер, — сказал он наконец. — Он тоже не знает, где был.

— Да, но он видел дом и наши лица, — возразил Додд, — и, если еще эта баба начнет трепаться, что из ее мужа сделали чучело, полиция быстро сообразит, что к чему.

Таглиони в погребе насоображался уже настолько, что ничего больше не соображал. Он сидел в окружении пустых бутылок из-под портвейна и заплетающимся языком, но достаточно громко утверждал, что он — лучший потрошитель в мире. Обычно он не любил пользоваться этими словами, но сейчас язык отказывался ему повиноваться, и произнести «таксидермист» он бы не смог ни за что.

— Опять он расхвастался, — сказал Додд, когда они с Локхартом остановились у ведущей в погреб лестницы. — Тоже мне, лучший в мире потрошитель. По мне, так у этого слова достаточно много значений. Даже слишком много, я бы сказал[22].

Миссис Флоуз в полной мере разделяла его неприязнь к этому слову. Репертуар Таглиони приводил ее в ужас. Особенно сейчас, когда она была привязана к той самой кровати, на которой когда-то «накачивал» ее муж, ныне сам набитый всякой дрянью. Ее настроение еще сильнее портил и сам старый Флоуз. Додд поставил кассету, обозначенную как «История семьи: откровения». Благодаря Локхарту и его смекалке в электронике кассеты могли сейчас звучать безостановочно, автоматически перематываясь в нужный момент. Кассета была рассчитана на сорок пять минут, три минуты занимала ее перемотка. Миссис Флоуз приходилось практически непрерывно и одновременно слушать доносившееся снизу пьяное бахвальство Таглиони и идущие из комнаты по другую сторону лестницы бесконечные повторения историй про Палача Флоуза, про восходящего на костер Епископа Флоуза и про Менестреля Флоуза. Последняя история сопровождалась пением куплетов из его песни, сочиненной, когда он сидел под виселицей. Эта-то часть и донимала миссис Флоуз больше всего.

Повесьте за ноги меня,Чтоб видеть мог весь свет,К чему приводит голова,Коли ума в ней нет.

Первая строфа была достаточно плоха, но остальные были еще хуже. Она уже не меньше пятнадцати раз прослушала требование Менестреля вернуть ему его член, даже разорвав для этого пополам зад сэра Освальда, ибо Менестрелю невтерпеж отлить. Вдова сама была сейчас примерно в таком же состоянии: член ей был ни к чему, а вот отлить было действительно невтерпеж, и ждать больше она уже не могла. А Локхарт и Додд весь день сидели в кухне, обсуждая, что им делать дальше, так что докричаться до них было невозможно.

— Нельзя отпускать итальяшку, — говорил Додд. — Уж лучше избавиться от него совсем.

Но мысли Локхарта работали в более практическом направлении. Многократно повторенная Таглиони похвальба, будто он — лучший потрошитель во всем мире, и, по меньшей мере, двусмысленность подобного утверждения дали Локхарту богатую пищу для размышлений. Странным казалось ему и отношение ко всему этому Додда. Его уверенность в том, что Боскомб из Аризоны не был ни любовником мисс Флоуз, ни отцом Локхарта, звучала убедительно. Когда Додд что-то утверждал, это всегда в конце концов оказывалось правдой. Безусловно, он не врал Локхарту, по крайней мере, не делал этого никогда раньше. Сейчас он столь же категорически утверждал, что в письмах не может быть никакого намека на возможного отца Локхарта. О том же самом его предупреждали и мисс Дейнтри, и старая цыганка: «Бумага и чернила не принесут тебе добра». Локхарт признавал этот факт, но без Боскомба у него не было вообще никакой возможности найти своего отца до того, как распространится известие о смерти его деда. В этом отношении Додд был прав: миссис Флоуз знала о смерти мужа и сделала бы эту смерть всеобщим достоянием, как только оказалась бы на свободе. Наконец ее истошные вопли, заглушившие и семейную хронику старого Флоуза, и зловещие утверждения Таглиони, вынудили Локхарта прийти ей на помощь. Отпирая дверь ее комнаты, Локхарт слушал ее мольбы о том, что она лопнет, если ей не дадут немедленно отлить. Он отвязал ее, и миссис Флоуз галопом понеслась на улицу в уборную. Когда она вернулась и вошла в кухню, Локхарт уже принял решение.

— Я нашел отца, — объявил он. Миссис Флоуз негодующе уставилась на него.

— Врешь, — ответила она. — Ты лжец и убийца. Я видела, что вы сделали с дедом, и не думай…

Локхарт не стал ничего доказывать. Вдвоем с Доддом они затащили миссис Флоуз в комнату и снова прикрутили ее к кровати. Но на этот раз они еще и заткнули ей рот кляпом.

— Я тебя предупреждал, что старая ведьма слишком много знает, — сказал Додд. — А поскольку она жила ради денег, то она без них не помрет, как ты ей ни грози.

— Значит, надо опередить ее, — сказал Локхарт и направился в погреб.

Таглиони, допивавший пятую бутылку, смотрел налитыми кровью глазами, видя Локхарта как будто в тумане.

— Лучший такси… потрошитель в мире. Я. Это я, — бормотал он. — Назовите что хотите. Лиса, фазан, птица. Я выпотрошу и набью. А сейчас я выпотрошил человека. А, каково?

— Папочка, — сказал Локхарт и обнял Таглиони за плечи, — дорогой мой папочка.

— Папочка? Чей, мать вашу, папочка? — спросил Таглиони, слишком пьяный, чтобы понять ту роль, которая ему отныне отводилась. Локхарт помог ему подняться на ноги и повел его вверх по лестнице. На кухне Додд стоял у плиты с кофейником. Локхарт усадил таксидермиста на скамью, прислонив его к спинке так, чтобы тот не падал, и попытался сосредоточить его внимание на внезапно открышемся отцовстве. Но у того все плыло перед глазами. Лишь через час, влив в него добрую пинту кофе и впихнув хороший бифштекс, таксидермиста удалось немного протрезвить. И на протяжении всего этого времени Локхарт называл его «папочкой». Именно это и выводило итальянца из себя больше всего.

— Какой я тебе папочка, — возражал он. — Не понимаю, о чем вы это тут говорите.

Локхарт отправился в кабинет деда и открыл там сейф, спрятанный за полкой с книгами. Вернулся он с сумкой из моющейся замши. Он показал Таглиони, чтобы тот подошел к столу, а затем вывалил перед ним содержимое сумки. Тысяча золотых соверенов раскатилась по добела выскобленному дереву. Таглиони с изумлением уставился на них.

— Что это за деньги? — спросил он. Он взял со стола одну из монет и попробовал ее на зуб. — Золото. Чистое золото.

— Это все твое, папочка, — сказал Локхарт.

Таглиони в первый раз проглотил слово «папочка».

— Мое? Вы расплачиваетесь со мной золотом за то, что я сделал чучело?

Локхарт отрицательно покачал головой:

— Нет, папочка, кое за что другое.