Читаем без скачивания Клеопатра - Наталья Павлищева

Клеопатра уставилась на пламя светильника, задумавшись. Она должна отнять у Города Цезаря! Им хватит и других. Цезарь принадлежит миру, который не ограничивается римскими холмами. А она принадлежит Цезарю и готова сложить к его ногам Египет, если тот потребует. Только с условием, что у Гая Юлия больше не будет любовниц. Какой бы ни была Клеопатра разумной, она оставалась женщиной, и сознавать, что диктатор снова ласкает когото другого, для нее было невыносимо.

Правда, приставленный к Цезарю рабшпион утверждал, что диктатор серьезно болен, а потому никаких женщин и пиров, но не на всю же жизнь у него этот недуг?!

Хотя, когда Клеопатра осторожно посоветовалась со своим врачом, тот, делая вид, что не понимает, о ком идет речь, сказал, что падучая на всю жизнь и с каждым годом будет трепать человека все сильнее. Царица фыркнула: это только пока он в Риме! Здесь сам воздух и испарения от Понтийских болот могут принести болезнь!

В чемто она была права, воздух Рима действительно был весьма опасен, лихорадка каждый год забирала немало людей, осенью многие начинали кашлять, а коекто трястись от озноба даже лежа в теплой постели. Но стать причиной падучей это никак не могло, Клеопатра зря ругала Понтийские болота. Цезарь был отмечен болезнью с юности, просто раньше она редко давала о себе знать, а теперь напоминала все чаще, превращаясь в настоящее мучение для гордого Гая Юлия.

Так в литературных трудах и обидах прошло начало осени. Цезарь не вернулся в Город даже к началу Римских Игр. Только за два дня до сентябрьских ид в храм Весты было представлено на хранение его завещание. Диктатор никому и словом не обмолвился о его содержании, но его не спрашивали. Все были почемуто уверены, что Цезарь оставляет наследником маленького сына египетской царицы. Возразить было некому, Клеопатра жила на вилле на другом берегу Тибра и в Городе почти не появлялась, а сам Цезарь все еще находился в Лавике. В Рим он въехал только во время очередного, пятого, испанского триумфа.

Рим радовался несказанно, хотя, если вдуматься, чему было радоваться? Одни римляне убили множество других ради власти диктатора. Это Цезарь считал, что ему должны быть благодарны за прекращение гражданской войны, а в Городе было много тех, кто скорее обвинял диктатора в ее начале.

Письмо было чуть странным, Клеопатра просто требовала, чтобы он обязательно приехал именно 2 ноября!

Что это с ней? Но тон был настойчивым, да и самому Цезарю все же пора в Рим. Приехал и именно в тот день, как она просила.

Только войдя в дом, вдруг понял, в чем дело – у Клеопатры был день рождения! Гостей нет, но в триклинии готовы три ложа и кресло. Для кого? Оказалось, для Птолемея и Хармионы. «Это самые родные для меня люди, кроме тебя и Цезариона».

Конечно, ни Птолемей, ни Хармиона не стали сидеть с ними допоздна, но все было хорошо, много шутили, Клеопатра шутливо вспоминала приключения последних дней, жалела, что Цезаря не было с ними на Римских Играх, говорила, как она скучает по маленькому Цезариону… Ничто не предвещало беды.

И вдруг… Цезарь почувствовал, что у него начинает кружиться голова. Это был явный признак надвигающегося приступа. Куда деваться? Уйти он не успевал, отослать любовницу прочь? Но она сейчас хозяйка дома. Пока размышлял, приступ все же начался.

Клеопатра вовремя заметила, как у Цезаря закатываются глаза и тело начинает сводить судорогой. Она несколько раз видела приступы падучей у родственника, а потому знала, что делать. Крикнув: «Хармиона, врача!» – она подхватила начавшего падать с ложа Цезаря и принялась лихорадочно искать взглядом, чем разжать ему зубы. Тело Гая Юлия изогнулось и начало биться, на губах появилась пена, прикушенный язык кровил…

Приступ был довольно сильный и продолжительный, разжать зубы удалось не сразу, язык он всетаки прикусил, как и губу. После окончания, не придя в себя, Цезарь заснул. Глядя на и без того не слишком румяное лицо любовника, ставшее изза приступа белым, вытирая пот с его лба и кровь и пену с губ, подкладывая под голову и спину подушки, Клеопатра думала о том, что будет, если приступ застанет Цезаря на людях. Конечно, падучая считается болезнью, дарованной богами избранным, но пара таких приступов на форуме или в сенате, и Цезаря перестанут воспринимать как диктатора. Человек с закатившимися глазами, исходящий пеной и бьющийся головой о пол не слишком похож на властелина мира.

И вдруг она поняла, почему Цезарь не торопился в Рим, к ней, а скрылся в своем имении! Если приступы стали повторяться, то любовник просто боялся показать ей свою немощь.

Он проснулся поздно, огляделся вокруг, видно, понял, что произошло, быстро поднялся, собираясь уходить.

– Ты куда? Цезарь, может, полежишь сегодня?

– Не надо меня жалеть!

Клеопатра подошла ближе:

– Цезарь, это не твоя вина, это твоя беда…

Он резким движением забросил конец тоги через руку и снова огрызнулся:

– Не смей меня жалеть!

Повернулся и вышел, ушел, даже не позавтракав.

Клеопатра долго сидела, чуть не плача. Онато думала, что между ними стоит Рим, а между ними встала болезнь. Гордый Цезарь не допустит, чтобы любовница видела его таким беспомощным. Это значило, что он совсем отдалится.

Клеопатра с ужасом вспоминала, в кого превратился родственник, пораженный падучей. Тот стал желчным, злым, раздражительным… глупым, в конце концов. Неужели это ждет и Цезаря?! Почему, ну почему это должно было случиться именно с ним, таким сильным, умным, таким чувственным?! И это тогда, когда Рим уже у его ног!

Худшего, чем ставший беспомощным сильный человек, не придумать. Жизнь развалины, постоянно опасающейся нового приступа, для Цезаря невыносима. И помочь ни Клеопатра, ни кто другой не могли. Боги отметили Цезаря такой болезнью, только в их власти избавить от нее.

Несколько дней он не отвечал на ее записки, потом все же смилостивился.

«Очень занят, приехать не смогу, извини».

Она замерла от горя. Цезарь даже не допускал ее в свою жизнь!

И все же она не сдавалась. Уехать сейчас значило бы выказать ему свое презрение. Временами Клеопатре начинало казаться, что Цезарь обязательно справится с болезнью, что это временно, ведь она не мучила Гая Юлия столько лет!

У нее хватило мудрости не только не напоминать о приступе, но и продолжать писать ему такие же письма, как раньше. Клеопатра даже однажды выговорила за неучтивость:

«Цезарь, я не понимаю, чем провинилась перед тобой. Почему мои советы, мои объятия стали для тебя так нетерпимы?! Ты разлюбил? У тебя новая Эвноя? Имей мужество сам сказать об этом, а не заставляй меня теряться в догадках или исходить от ревности. Если я тебе мешаю в Риме, тоже мог бы сказать, я пойму. Конечно, любовницачужестранка не к лицу диктатору, в таком случае не честнее ли прямо мне посоветовать не претендовать на любовь и внимание всесильного?

Я люблю тебя и приму любое твое решение, но только не молчи. Ты никогда не был так жесток со мной!»

Ему хотелось крикнуть, что причина совсем в другом, но и у него тоже теплилась надежда, что болезнь отпустит, ведь не так часты приступы. Может, он просто устал? Или наоборот, ему не хватает привычной походной жизни?

Цезарь не желал становиться беспомощной развалиной, у него было еще столько задумок!

А сильная Клеопатра плакала, утешаемая Хармионой.

– Ну что ты? Конечно, он не хочет, чтобы ты видела его больным и слабым.

– Это и обидно, значит, не любит. От любимой не стал бы прятаться. Я завидую Кальпурнии, ей можно ухаживать за Цезарем, а мне неет…

– Развела сырость! Ты царица или кто?

Однажды Хармиона поинтересовалась:

– А тыто его любишь или просто обидно, что отказывается от твоей помощи?

– Люблю. Сейчас куда сильнее, чем даже в Александрии.

– Потому что у его ног весь Рим?

– Нет, потому что он Цезарь!

Хармиона услышала, как Клеопатра молит Изиду даровать Цезарю здоровье даже ценой потери его любви, и ужаснулась: царица ради него самого отказывается от своей любви и мечты?! Значит, действительно любит этого старого развратника! Ну почему боги столь несправедливы к ее девочке?! Почему достойный человек, встретившийся на ее пути, обязательно должен быть римлянином, диктатором, а теперь еще и с падучей?

Цезарь всегда считал себя выше лести, но шли месяц за месяцем и льстивые речи уже не были противны, все чаще совпадая с собственными мыслями. Незаметно он поддавался их влиянию.

Окружающие ворчали: у диктатора стремительно менялся характер. На всегда доброжелательного Цезаря временами стало накатывать даже не раздражение – злость! Он привык командовать и привык, чтобы приказы, не обсуждаясь, выполнялись быстро и четко, в этом залог успеха. Такой военный подход к управлению он применил в Цизальпийской Галлии, что быстро принесло результаты. Галлы, почувствовав твердую руку, смирились.

Но это не получалось в Риме. Каждое его распоряжение, каждый закон сначала обсуждались, забалтываясь, и только после окрика выполнялись. Однажды он поинтересовался у Цицерона, что тому не нравится в предлагаемых законах. Оратор честно ответил, что устраивает суть, но не процедура принятия. Вопреки ожиданию Цезарь вспылил: