Читаем без скачивания Любовь неукротимая - Хизер Сноу

– Все хорошо, – ответила Пенелопа, стараясь взглядом отыскать Габриэля. – Мне просто нужно…

– Ведите брата наверх и заприте в его комнате! – приказал Эдвард Деверо. – Поставьте охрану возле обоих выходов!

– Нет! – кричала Пен, стараясь встать с помощью служанки, когда санитары выводили Габриэля из помещения. – Габриэль!

Услышав свое имя, Габриэль лихорадочно завертел головой, пока не нашел того, кто его звал, однако глаза, в которые теперь смотрела Пенелопа, были отнюдь не золотисто-карими. Остались лишь черные зрачки безумца, не способные признать даже самого близкого человека.

Ее Габриэль ушел.

Глава 19

Габриэль прижимал руки к вискам, изнемогая от пульсирующей боли. Он сидел на кровати в своих покоях, где его держали взаперти уже двое суток – насколько он помнил. Для его же блага, сказали ему. В этот раз приступ наступил стремительно быстро и был гораздо сильнее любого из прежних, сказали они. И Бромвич верил. Боль в голове, тошнота и дрожь во всем теле служили тому подтверждением.

«Я ударил Пенелопу».

Резкая боль сковала его сердце. Он бы никогда не сказал этого раньше, но слава богу, что приступ произошел сейчас. Случись он завтра, послезавтра, на следующей неделе или в следующем году – какая разница, – Пенелопа была бы связана узами брака с безумцем. Хорошо, что ей удалось избежать этой ужасной участи.

Сердце сдавил очередной спазм боли, сильный, резкий, тяжелый; Габриэль предположил на миг, что эта боль не пройдет никогда. Она навсегда поселится в его сердце, пугающая, как меч палача, – заставляющая трепетать в ожидании долгой мучительной казни. Именно это ждет Бромвича в будущем – ноющая, неугомонная боль, просыпающаяся всякий раз, когда перед его взором предстанет Пенелопа, – и так будет каждый день, до самой его смерти.

Ощущение бремени, обрушившегося на него с самого утра вчерашнего дня, сегодня оказалось еще более острым. Его жизнь! Все теперь кончено, и Бромвич знал это. Все планы, мечты и стремления ушли вместе с его свободой. Все, что осталось в его жизни, – это томительное ожидание момента, когда безумие захлестнет его разум целиком, и тогда от прежнего Габриэля не останется ничего. Теперь он совсем один. Вероятно, всего несколько недель назад Бромвич не воспринял бы это так тяжело, как сейчас, когда его поманила надежда на лучшее.

Габриэль корчился от ноющей тяжести в груди, словно его душу, как грязное белье при стирке, сдавливали, перетирали и стискивали; дышать мешал ком, образовавшийся в горле. Если в будущем его ожидают лишь одиночество и полное помешательство, то нужна ли вообще эта жизнь?

Этот вопрос не давал ему покоя, навязчивый голос нашептывал Габриэлю, что если он не хочет терпеть эту душевную муку, то и не нужно. Голос твердил, что у него есть выбор. И что он может покончить с этой проклятой жизнью до того, как его лишат выбора.

Бромвич поднял голову, услышав голоса из коридора. Он прислушался, но не узнал говорящего и не разобрал ни единого слова. Но потом он услышал голос Эдварда.

– …что также возможно. А слушание уже завтра.

– Завтра не сегодня, – услышал Габриэль другой голос, очень напоминающий голос графа Стратфорда. – А теперь откройте эту проклятую дверь.

Габриэль резко встал и едва не согнулся от внезапно усилившейся боли. Почему же Стратфорд пришел сюда? Неужели Пенелопа ему все рассказала?

Дверь отворилась. В комнату проскользнула Пенелопа. Она едва ли не подбежала к Габриэлю и остановилась близ него, раскрыв объятия.

– Габриэль, – проронила она, прильнув к нему, и голос ее сейчас казался Бромвичу особенно сладким – вероятно, звуков прелестней он в жизни не слышал.

Он не смог сдержаться и обнял ее в ответ, уткнувшись лицом в ее волосы и вдыхая цитрусовый аромат, самый родной его сердцу запах. Габриэль закрыл глаза и вновь глубоко вдохнул, точно стараясь навеки запечатлеть это восхитительное благоухание.

Но вскоре – слишком скоро – она отстранилась и взглянула ему в глаза. Бромвичу показалась, что сама его душа вывернулась наизнанку, когда он увидел ее лицо. Яркая рана, с дюйм длиной, красной полосой рассекала лоб любимой женщины. Тонкая и неглубокая, но от нее мог остаться шрам. Господи, он изуродовал ее прелестное лицо!

– Я боялась, что больше не увижу тебя, – сказала Пен; взгляд ее казался обеспокоенным, но одновременно выражал облегчение. – Я пыталась попасть к тебе вчера весь день, но твой проклятый братец даже на порог пустить меня отказывался.

Габриэль чуть не задохнулся от гнева, осознав, как мерзко поступает его родной брат. Как он мог так обойтись с Пенелопой?! А Пен… наплевав на свою гордость и честь, старалась пробиться к нему через оскорбления и унижения, несмотря на то, что Габриэль сделал с ней… Бромвич с трудом сдержал дрожь от ненависти к самому себе.

– Но теперь я здесь, – продолжила Пен, взяв его за руку. – И я заберу тебя с собой.

– Что? – Габриэль отдернул руку. Она взглянула на него с осторожностью, и огонек упрямства загорелся в ее взоре: именно так она смотрела на него, когда уговаривала сесть в карету за лесом, чтобы бежать из Викеринг-плейс.

У Бромвича перехватило дыхание от закипающих чувств, таких противоречивых. Он был, бесспорно, счастлив, что любимая приехала за ним. Пенелопа столько для него сделала, без ее участия он, вероятно, остался бы без тени рассудка. Но вновь пойти с ней? От одной мысли об этом ему хотелось кричать.

– Пен, ты не можешь просто так похитить меня отсюда, – начал он.

Она упрямо вздернула подбородок.

– Я и не собираюсь тебя похищать. Мне пришлось хорошо постараться, но я забираю тебя отсюда совершенно легально. Я уговорила Джеффри убедить солиситора суда справедливости, что содержание тебя под замком незаконно, покуда тебя официально не признали невменяемым. Мы пришли сюда в сопровождении представителей закона. Так что собирайся, нужно спешить. У нас еще много дел перед завтрашним слушанием, нет времени на пустые беседы.

Душа его ликовала. Пен готова была горы свернуть, когда Габриэлю понадобилась помощь. Но рассудок находился во власти мрачной реальности.

– Ты действительно думаешь, что у нас остались шансы доказать мою адекватность?

Пенелопа опустила глаза, но лгать не стала:

– Нет. После того, что произошло в гостиной на глазах всех этих людей, комиссию вряд ли сможет что-то переубедить.

Хотя Габриэль заранее знал ответ на свой вопрос, вопреки его ожиданиям эти слова ранили его сильнее, чем собственное осознание безысходности.

– Совершенно справедливо. Ведь я сумасшедший.

– Я не верю в это.

Бромвич почувствовал, что ее упрямство начинает его раздражать.

– Проклятье, Пен! Когда же ты откроешь глаза и взглянешь в лицо фактам? – Его взор вновь остановился на ссадине, уродующей лоб Пен. Рана уже начала заживать, но кожа вокруг нее приняла болезненный фиолетовый оттенок, и Габриэль еще сильнее возненавидел себя.

– Когда они будут действительно что-то значить! – в гневе прокричала она. – Это был рецидив. Не больше.

– Рецидив? – прорычал он, не сводя глаз с ее лба. – Я мог убить тебя! Ты подумала, что с тобой стало бы, толкни я тебя сильнее? Что было бы, ударься ты об этот чертов стол не лбом, а виском? А если бы я задушил тебя? Или сломал шею? – Образ бездыханной Пенелопы, лежащей у его ног, молнией сверкнул в сознании Габриэля, отчего у него подкосились ноги. – Рецидив? – Он фыркнул, не веря своим ушам.

Пенелопа округлила глаза, слушая его монолог, но, кажется, эта пламенная речь не оказала желаемого эффекта.

– Рецидив, – медленно повторила она. – Такое бывает даже в самых удачных случаях. А на этот раз… – Ее голос дрогнул, глаза увлажнились.

Гнев Габриэля моментально отступил – он не мог видеть ее слез.

– …это моя вина, Габриэль, – продолжила Пен, и одинокая слеза скользнула вниз по щеке. – Мне не следовало заставлять тебя так углубляться в воспоминания, заново переживать все кошмары своего прошлого, особенно по пути в карете, где ты и без того с трудом держал себя в руках. Я должна была прекратить. А теперь… видишь, что я сделала с тобой. – Ее губы задрожали.

Проклятье! Габриэль ведь знал, что Пен будет винить себя, если что-то пойдет не так. Его сердце сжалось от боли. Он в очередной раз проклял себя за то, что согласился поехать с ней. Если бы прошлое можно было вернуть, Бромвич никогда не сбежал бы из Викеринг-плейс – лишь ради того, чтобы спасти Пенелопу.

Он шагнул к ней и обнял за плечи.

– В этом нет твоей вины, Пен. Ты старалась вылечить меня всеми возможными способами.

– Тогда пойдем со мной, – не отступала Пенелопа.

– Зачем? – спросил Габриэль, отпуская ее. – Слушание состоится завтра. Все кончено.

А если и нет, Бромвич не позволит себе быть в обществе Пенелопы – этот «рецидив» может повториться в любой момент.

– Но остается шанс все изменить, – не сдавалась она. – Мы можем попробовать уговорить твоего брата отменить или по крайней мере отложить заседание на определенный срок. Ты поселишься в коттедже где-нибудь вдали от города, в тихом и уютном месте, где мы продолжим лечение. Это займет некоторое время…