Читаем без скачивания Темная сторона сексуальной революции. Переосмысление эпохи эротической свободы - Луиза Перри

Психоаналитик и педиатр Дональд Винникотт писал, что «не существует такой вещи, как младенец. Существует только младенец и кто-то еще». Эту мысль развивает писательница Лея Либреско Сарджент:

Существует огромное количество исключений из правил либеральной теории, считающей независимого индивида базовой единицей общества… Нашим нормальным состоянием является скорее зависимость от кого-то, и именно самодостаточность, напротив, представляет собой исключение. Наши жизни не только начинаются и (часто) заканчиваются состоянием почти полной зависимости, но и на своем протяжении постоянно проходят через периоды более-менее острой нужды[335].

Некоторые феминистки настаивают, что женщины должны совсем отказаться от материнства. Так, например, в своей книге 1979 года «Диалектика пола» Шуламит Файерстоун приводит свое знаменитое рассуждение, что освобождение женщин от патриархата возможно лишь через их освобождение от репродуктивной функции, а для этого мы однажды начнем вынашивать детей вне человеческого тела. Как считает Файерстоун, если женщина не может участвовать в воспроизводстве детей точно так же, как мужчина, ей не нужно вообще вовлекаться в этот процесс.

В определенной степени это возможно как минимум для индивида. Но мы не можем вовсе устранить зависимость одних людей от других, потому что, даже если женщина решит никогда не заводить детей, она все равно однажды состарится и сама попадет в почти детскую зависимость от других. Ведь и сама Шуламит Файерстоун – незамужняя, бездетная и отстранившаяся от семьи в свои поздние годы – осталась под конец жизни очень уязвимым человеком, особенно из-за своего психического заболевания. Какое-то время ее поддерживали друзья и поклонники, но потом группа распалась, потому что ее не удерживали ни брак, ни кровные узы. Ведь общие идеалы и взаимная симпатия – это более зыбкий фундамент для отношений, чем пожизненные обязательства. О Файерстоун никто не заботился, и она умерла дома – совсем одна, в возрасте шестидесяти семи лет. Ее тело было обнаружено только через несколько дней, и экспертиза показала, что она умерла от голода[336].

Немного измененная, фраза Винникотта применима почти ко всем людям на том или ином периоде жизни: «Нет такой вещи, как человек. Есть только человек и кто-то еще». Однако, будучи этим «кем-то», человек лишается части своей собственной свободы – и никто, очевидно, не хочет себе такой участи. Именно поэтому, борясь против институтов брака и материнства, феминистки второй волны ставили себе целью «освобождение женщин» – женщины якобы были в цепях, и эти оковы должны быть сброшены.

Конечно, в этой цели был определенный смысл, так как женщин до сих пор нередко заточают в роль этого «кого-то» – кто постоянно заботится, но сам не получает никакой заботы. Однако был выбран неправильный способ достижения этой цели – индивидуализм, который на самом деле никак не может здесь помочь, ведь само это понятие построено на обмане. В естественной человеческой жизни мы начинаем детьми, зависимыми от родителей, потом сравнительно недолго живем как молодые независимые взрослые, после чего от нас оказываются в зависимости уже наши собственные дети, а потом мы заканчиваем свою жизнь в состоянии, которое Шекспир назвал «вторым детством»[337]. Современная контрацепция позволила нам искусственно растянуть этот период независимой молодости, создав иллюзию, что независимость – это наше стандартное состояние. Но это не так, она – всего лишь краткий промежуток, и у некоторых нет даже его. Быть «кем-то еще» или же нуждаться в «ком-то» – вот наша подлинная человеческая судьба. А это значит, что нам нужно учиться жить с этой судьбой, учиться быть зависимыми друг от друга.

Защита обыкновенного брака

Но зависимость людей друг от друга продолжает быть проблемой для феминизма, особенно в связи с ролью матери. Настолько, что любая помощь, которую готовы предложить женщинам либеральный и радикальный феминизм, будет приходить извне – не из семьи, а из глубин социального государства. На государство – запасного мужа – возлагается задача организовать уход за детьми в форме круглосуточных детских садов. Эта модель удивительно выгодна, ведь вместо одной матери, посвящающей себя одному ребенку (своему ребенку, но это расточительно), запасной муж ставит по одной работнице на большую группу детей (не своих, но это экономно). А матери могут немедленно вернуться на рынок труда и начать приносить налоги, которые пойдут на снабжение этих детских садов.

Этот подход основывается на физическом разделении матерей и детей с целью как можно скорее превратить их в самостоятельные сущности. Свобода женщины максимизируется, а взаимная зависимость, подразумеваемая беременностью, выводится за скобки и сводится на нет. Чего этот подход не предлагает, так это возможности быть со своими детьми и при этом иметь эмоциональную и материальную поддержку.

Некоторые феминистки пытались решить эту проблему созданием новых семьеподобных структур. Например, в своей книге «Женщина-евнух» Жермен Грир описывает «саморегулирующиеся органические семьи», в которых женщины совместно покупают жилье и живут общиной. Отцы в эту общину приходят лишь изредка, чтобы навестить детей[338], а роль матери эти женщины часто «делегируют» друг другу. Пятьюдесятью годами позже другая авторка Софи Льюис напишет свою книгу «Полное суррогатное материнство сегодня», в которой будет призывать к «гестационному коммунизму», при котором «связи между матерью и ребенком легко разрываются, переопределяются, передаются и умножаются».

Социолог Николас Христакис отмечает, что идея коллективного попечения над детьми нравилась не только радикалам 1970-х:

Еще с Античности оно время от времени рассматривалось как желаемое социальное преобразование. Платон полагал, что совместно воспитанные дети будут считать всех мужчин своими отцами и поэтому будут относиться к ним более почтительно. В коммунистических обществах тоже предполагалось общее попечение над детьми. В семье видели угрозу государственной идеологии, потому что она порождала чувство семейной принадлежности, противоречащее тоталитарной идеологии с ее приматом партии и государства[339].

Но, как пишет Христакис, «попытки глубоко преобразовать или свести на нет связь между родителем и ребенком почти никогда не имели долгосрочного успеха». Причины очевидны: люди – это такие животные, чьи предки сумели успешно вырастить своих детей и позволить им выжить, и поэтому естественный отбор поощрял заботливых матерей.

Поэтому, когда социальные структуры распадаются, ребенок оказывается в руках именно того человека, чьи естественные инстинкты биологически побуждают посвящать себя этому ребенку. Шуламит Файерстоун признавала этот факт, когда писала: «Поскольку отношение “мать – ребенок” остается в силе, неудивительно, что при распадении общины все “крестные родители” – в том числе генетический отец – сбегают, и мать остается в безвыходном положении, даже без той защиты, которую давал обыкновенный брак». Конечно, сама Файерстоун видит в этом всего лишь еще одно доказательство репрессивной природы материнства и еще один повод совершенно от него избавиться. Но все равно фраза