Читаем без скачивания Уже мертва - Кэти Райх

Я уставилась на пятый снимок. Мышцы моего желудка почему-то сжались. Я потянулась к телефону.

23

Не бывает ничего пустыннее, чем здание учебного заведения по завершении занятий. Именно такими я представляю себе последствия взрыва нейтронной бомбы: свет вклю чен, фонтанчики с водой продолжают журчать, звонки звенят по расписанию, компьютерные мониторы светятся… А людей нет. Никто не утоляет жажду, никто не спешит в аудиторию, никто не стучит пальцами по клавиатурам. Царит катакомбная тишина.

Я сидела у кабинета Паркера Бейли в здании Монреальского университета. Закончив работу, я направилась в спортзал, позанималась там, купила кое-что из бакалеи в супермаркете «Провиго», вернулась домой и съела вермишель с соусом из моллюсков. Для продукта быстрого приготовления оказалось довольно вкусно. Даже Верди понравилось. Теперь я с нетерпением ждала Бейли.

Если бы я сказала, что в помещении кафедры биологии тихо, это было бы равносильно утверждению: «кварк маленький». Я сидела в полном одиночестве. Прочла все брошюры, все объявления, все перечни предстоящих докладов. Дважды.

В миллионный раз я взглянула на часы: двенадцать минут десятого. Проклятие! Он уже должен был прийти, его последнее занятие кончилось в девять. По крайней мере так сказала секретарша. Я поднялась на ноги и принялась расхаживать взад и вперед по коридору. Четырнадцать минут десятого! Черт!

По прошествии еще четверти часа я решила махнуть на свою затею рукой, закинула на плечо сумку — и тут откуда-то донесся шум раскрывающейся двери. Спустя мгновение из-за угла появился человек с огромной стопкой тетрадей в руках. Шерстяная кофта на пуговицах и без воротника выглядела ужасно. На вид ему было лет сорок.

Увидев меня, человек остановился. Выражение его лица ничуть не изменилось. Когда я начала было представляться, верхняя тетрадь с его стопки полетела вниз. Мы оба дернулись, чтобы поймать ее. Ему этого делать не следовало. За первой тетрадью, естественно, последовала бо́льшая часть стопки, рассыпаясь по полу, подобно конфетти в рождественскую ночь. На протяжении нескольких минут мы вместе собирали тетради. Потом он внес их в кабинет и водрузил на стол.

— Простите. Я… — произнес он с сильным французским акцентом.

— Все в порядке, — ответила я тоже по-английски. — Наверное, я вас напугала.

— Да… нет. Следовало перенести эти тетради в два захода. Но я всегда беру все сразу и постоянно что-нибудь да уроню.

Его английский был явно не американским.

— Это тетради для лабораторных работ?

— Да. Я только что провел занятие по этиологической методологии.

Мужчина соединял в себе все краски заката. Кожа бледно-розовая, щеки малиновые, усы и ресницы янтарные, а волосы — цвета ванильных вафель. Он производил впечатление человека, который на солнце не загорает, а только обгорает.

— Звучит интригующе.

— Мне бы хотелось, чтобы и всех их это заинтриговывало. Чем могу?..

— Меня зовут Темпе Бреннан, — сказала я, доставая из сумки визитку. — Ваш секретарь посоветовала прийти к вам именно в это время.

Пока Бейли рассматривал карточку, я объяснила, зачем пожаловала.

— Да, я помню этот случай. Я сильно расстроился, потеряв ту обезьяну. Может, присядете? — предложил он неожиданно.

И, не дожидаясь ответа, принялся убирать какие-то книги и бумаги с зеленого винилового стула и складывать их на пол рядом с другими кипами. Воспользовавшись удобным моментом, я огляделась. По сравнению с его каморкой мой кабинет — стадион «Янки».

Каждый кусочек стены, не завешанный полкой, обклеен плакатами с изображением какого-нибудь животного. Я увидела колюшку. Цесарку. Мартышку. И даже африканского муравьеда. Помещение напомнило мне о кабинете импресарио, выставляющего напоказ в качестве трофеев любое доказательство своих связей со знаменитостями.

Мы оба сели: Бейли — за стол, уперев колени в раскрытый выдвижной ящик, я — на только что освобожденный стул для посетителей.

— М-да, я тогда сильно расстроился, — повторил он, тут же переводя разговор в другое русло. — Вы антрополог?

— Гм. Да.

— Часто имеете дело с приматами?

— Раньше часто, а теперь все реже и реже. Я сотрудник антропологического факультета университета Северной Каролины. Время от времени читаю курс по биологии приматов или их поведению, но в последнее время это случается крайне редко. Я слишком занята судебной работой.

— Понятно. — Он махнул в воздухе рукой с моей визиткой. — А на чем вы специализировались, занимаясь приматами?

«Интересно, кто кому должен задавать вопросы?» — подумала я.

— Меня увлекали механизмы возникновения и протекания остеопороза, в особенности взаимосвязь между поведением больного и процессом развития болезни. Животных, а именно макак-резусов, мы использовали в качестве экспериментальных моделей, изучая способы воздействия на социальную группу, создавая стрессовые ситуации и управ ляя ходом разрежения костного вещества.

— В дикой природе вы работаете?

— Только на островах.

— О? — Янтарные брови заинтересованно изогнулись.

— На островах Пуэрто-Рико. На протяжении нескольких лет я проводила занятия и на острове Морган, что у побережья Южной Каролины.

— Говорите, вы используете в работе макак-резусов?

— Да. Доктор Бейли, я хотела спросить, не можете ли вы рассказать мне поподробнее о той исчезнувшей обезьяне?

Бейли проигнорировал мои слова:

— Как так вышло, что вы переключились с обезьяньих костей на трупы?

— И то и другое взаимосвязано. От основной проблемы — биологии скелета — я не ушла.

— Верно, верно.

— Я спросила у вас про ту обезьяну.

— Да-да. Про обезьяну. Собственно, тут почти не о чем рассказывать. — Он потер одной ногой о другую, подался вперед и на что-то посмотрел. — Я пришел однажды утром и обнаружил, что клетка пуста. Возможно, кто-то забыл запереть ее на замок, вот Альса — так звали обезьяну — и сбежала. Она была ужасно умной и феноменально ловкой. Потрясающие у нее были ручки! Мы закрыли все ворота, осмотрели здание, сообщили о пропаже охране кампуса. Но Альсу так и не нашли. А потом я увидел статью в газете.

— А для каких целей вы ее использовали?

— С Альсой работал не я, а одна аспирантка. Меня главным образом интересуют обонятельные системы коммуникации, используемые животными, но я занимаюсь и другими вопросами.

По тому, с какой интонацией Бейли произнес последнюю фразу, я поняла, что о том же самом ему уже доводилось разговаривать сотни раз. Разглагольствования ученых о «моем исследовании» прекрасно мне знакомы. У каждого из нас на случай встреч с новыми людьми, вечеринок и других подобных мероприятий заготовлена упрощенная версия своего проекта.

— Чем занималась та аспирантка?

Я не желала слушать, что интересует самого Бейли.

— Она занималась языком. — Он криво улыбнулся и покачал головой. — Пробовала обучить современного примата речи. Имя Альса мы дали этой обезьяне не случайно. Это аббревиатура от «л’Аперантисаж де ля Лангдю Сэнж Америкэн». Альса. Мэри-Лиз собиралась дать квебекский ответ Пенни Пэттерсону, а Альсу планировала сделать самой знаменитой южноамериканской обезьяной. — Бейли поднял руку, резко опустил ее и саркастически фырк нул.

Я изучающе всмотрелась в его лицо. Оно выглядело не то уставшим, не то удрученным.

— Кто такая Мэри-Лиз?

— Моя бывшая студентка.

— И каких результатов ей удалось достичь?

— Почти никаких, ведь у нее было слишком мало времени. Она не проработала над проектом и пяти месяцев, когда обезьяна исчезла. — Его улыбка сделалась еще более кривой. — А после исчезновения обезьяны она и сама ушла.

— Ушла из университета?

Бейли кивнул.

— Почему?

Он выдержал длинную паузу.

— Мэри-Лиз была способной девочкой. Уверен, она смогла бы стать магистром. Ей нравилось заниматься наукой. Смерть Альсы стала для нее серьезным потрясением, но не думаю, что именно по этой причине она ушла.

— По какой же тогда?

Он принялся рисовать ручкой небольшие треугольники на одной из тетрадей на столе. Я не торопила его с ответом.

— У Мэри-Лиз был жених, которого раздражала ее работа в университете. Из-за него-то она, скорее всего, и ушла. Я видел этого типа пару раз на вечеринках. Он показался мне каким-то жутким.

— Что вы имеете в виду?

— Не знаю… Было в нем что-то антисоциальное. Цинизм. Грубость. Антагонизм. При встречах с ним у меня возникало такое ощущение, что он своевременно не впитал в себя представление об элементарных… навыках, понимаете? Этот парень производил впечатление человека, выросшего в полной изоляции от остальных людей, не наученного общаться с обществом. Что бы ты ему ни сказал, в ответ он закатывал глаза и ухмылялся.