Читаем без скачивания Обноженный - В. Бирюк

Напомню: в «Святой Руси» репутация человека есть юридически значимая величина. В здешнем судопроизводстве различаются два типа свидетелей: кто может что-то сказать по сути рассматриваемого конфликта, и кто может охарактеризовать личности участников вообще.

«Восстановление справедливости» в епископском суде маячило Акиму если не «вышкой», то»… лет строго режима с конфискацией» — однозначно. А меня прихлопнут как муху, просто за компанию. По обычной здесь формуле: «с чадами и домочадцами».

Для княжеского суда у меня были хоть какие-то аргументы! Даже двух видов.

Смысловые, типа:

— Вот — тысяцкий. На подворье — бывал, сам — видал, с вдовой — разговаривал.

И «задушевные»:

— А помнишь, княже, как я для тебя святыню великую, частицу Креста Животворящего, у Евфросинии Полоцкой спёр?

Понятно, что я так не скажу: это себе же — смертный приговор! Но Ромочка, Благочестник — светлый князь Смоленский Роман Ростиславович — не дурак. И без слов всё прекрасно понимает.

За мою услугу он отдарился Акимовым боярством. Тема, вроде бы, закрыта. Но…

Отношения между бывшими подельниками несколько сродни отношениям между бывшими супругами:

   «Пускай мы другие, но мы не чужие,   Друг другу так много открыв».

Возникшая от этого некоторая… зависимость от меня — его не радует. Придавить бы меня… — да без вопросов! Но вытаскивать на публичный суд… А я там начну, чисто по глупости и всего окружающего недогонянию, подмигивать да хмыкать, намекая на «особые отношения»…

Поэтому Благочестник тоже не хотел видеть меня под своим судом.

Имущественный иск повис: все ждали епископского суда по делу «об удочерении бедной вдовицы».

Кастрату, при нынешнем устойчивом положении в епархии, по большому счёту — плевать на спорное майно. А вот вопрос власти… Осадить возгордившегося новоявленного боярина, «указать место» возомнившему о себе невесть что аристократу, напомнить, что все мы «рабы божьи», а церковники — первые из слуг Его перед лицом господним…

Ничего не должно делаться в епархии без церковного благословения. Да ещё перспектива восстановления попранной справедливости, защиты сирых и малых, сирот и вдовиц… благое, богоугодное дело…

Суд пойдёт не о недвижимости, а о моральности. Чистота помыслов, благонамеренность и благочестивость, соответствие заповедям, апостолам и отцам церкви… Мне на этом поле ввязываться в драчку… очень чревато…

Судилище, узилище, покаяньбище…

Если на княжеское подворье я имел хоть какой-то ход, то на епископское — увы. Я не могу не только повлиять на решение, я даже не могу узнать подробности происходящего! Какие аргументы выдвигает противная сторона, что будет убедительным доводом?

Элементарно: как обращаться? Ваше Преосвященство? Преосвященнейший Владыка? Ваша милость господин судья…?

Задавать вопрос судье в суде запрещено. Это я помню по первой жизни. А вот нужно ли перед началом судоговорения поцеловать судье ручку? Если он — пастырь, Владыка — нужно, если судья — нет. А если — «два в одном»? Куча непонятных деталей.

За «деталями» пришли прямо ко мне. Прямо поутру.

— Ты — раб божий Иван, сын Акимов?

   «Только встанет над Россией утро раннее   Золотятся над рекою купола…»

С дороги-то ещё не выспались, полночи разговоры разговаривали, только глаза продрали, а тут уже служка епископский на моём дворе бородёнкой трясёт. Вот же, не спится судейским!

— Владыко, епископ Смоленский Мануил, дай, господи, ему многие лета, велит тебе, Ивашке Рябинёнышу, идти к нему на двор, на почестный суд.

— Я… эта… ну… Тьфу, блин! Я — всегда! К Владыке — всеми фибрами и рёбрами! Со всем почтением и припаданием! Только… мы ж с дороги… хоть бы одежду приличную… а то… к самому-то — и вот в этом, в грязном, дорожном… Не по чести будет. А, может, зайдёте, угоститесь, чем богаты? С утра-то, поди, на пустой желудок, службу-то править…

— Мда… это можно… Показывай. Да не скачи ты так — к владыке тебе на третий день — истцов пока нету, «сам» — делами ныне занят. Ну, где тут у тебя что? Карасики жареные? Ага… про бражку вашу всякие чудеса рассказывают… вижу. Ну, господи боже, иже еси на небеси, хлеб наш насущный дай нам днесь. И чего до хлеба гоже — давай нам тоже.

Выяснить что-либо конкретное у жрущего на халяву в три горла служителя культового правосудия не представлялось возможным.

— Тама… тебе — всё скажут… с тебя — всё спросят… как владыко скажет — так и будет.

Ой как нехорошо! Я-то уже привык к другому: «как я скажу — так и будет». В чьей-то воле ходить, чьих-то слов ждать… Справедливость по здешнему… Как-то мне… тошненько…

— Так я же ещё отрок! Мне ж в суд ещё рано!

— Эхе-хе-хе… Это тебе по «Русской Правде» — рано, а по «Уставу Церковному»… Крещёный? Вот и достаточно.

Сочувственно-пренебрежительный взгляд поверх миски и многозначительная реплика:

— Зря ты с казначейшей в прошлый год так пошутил. Эхе-хе-хе…

Что?! Да причём здесь это?!

Пытаюсь расколоть дяденьку — фиг. Хмыкает, сморкается в рушничок, смачно хрустит рыбьими костями, но… как партизан. Прихватил пол-каравая и, чуть покачиваясь, удалился. Напоследок, уже в воротах, погрозил пальчиком:

— На третий день. Прям с рассвета. Чтоб у епископского двора. Смотри у меня.

И — по-шпындыхал.

Хамло. Крапивное семя. Какая-то шестёрка в какой-то местной опиумокурильне для туземцев! Мне, стольному бояричу! Эксперту по сложным системам…!

Ваня! Гонор — убрал, думать — начал. Бьют-то не по паспорту с дипломом, а по морде да по спине.

Хрень какая-то. Надо разобраться что у них против нас есть… Лезть туда, не зная аргументов противника, не имея рычагов влияния, без предварительного анализа и подготовки заготовок…

Снова подземная тюрьма. Как в Киеве было. Саввушкино научение… Не хочу под землю! Не пойду в поруб! Не-ет!!!

Ванька! Без истерик! Ведро колодезной воды на голову… Во-от! Раз ведро воды на голову вылилось — значит, голова ещё есть. Логично. Используй. Думай.

Если мне нет ходу на епископское подворье, то чего ж мне не сходить туда, куда пускают — на подворье княжеское?

А зачем? — А поглядим. Воз — пощупаем, воздух — понюхаем, слухов — послушаем.

— А ну-ка, тройку запрячь! Едем быстренько.

За прошедший год ничего не изменилось. В смысле: на воротах Княжьего Городища такие же мордовороты в бородах и в железках. С тем же полным пренебрежением ко всякому туристу:

— Ты хто? Зван? А кем? Ну, жди: мальчонку пришлёт — пустим. А сами — не. Мы тута, для охраны порядка. А сбегать — другие. Жди.

Час внимательного разглядывания воротных стражников на жаре… Я так досконально даже голых киноактрис не разглядывал!

Наконец, мимо пробегает слуга. Что-то морда знакомая…

— Эй, постой-ка. Ты ж, вроде, у Гаврилы служишь? Сбегай, скажи, что Иван Рябина у ворот ждёт.

Слуга умильно улыбается:

— Да-с. Сей момент-с. С превеликим удовольствием…

И не двигается с места.

— Так иди. Чего ждёшь-то?

— А… м-м-м… благодарность? За труды-то…

— Факеншит! Сколько?

— Дык… как известно… ногату — до, ногату — после.

И смотрит… презрительно: посельщине-деревенщине такие простые вещи — и объяснять приходится! Это ж все знают!

Не могу вспомнить примеров постоянного мздятства коллег-попаданцев. Предполагаю, что многим из них доводилось «дарить барашка в бумажке» в своём времени. Но, попав в средневековье, где исполнение практически любых должностных обязанностей есть легальный и общепринятый способ взятковымогательства, где должность просто официально даётся «в корм»… скромно умалчивают.

Попандопулы всех времён и народов! По вашим стопам пойдут другие! В разных странах и эпохах. Им надо знать. Мздите сильнее! Тотальнее и детальнее.

И — тщательнее: ритуал взяткодательства — один из древнейших и сложнейших, сравним с брачной церемонией или похоронами. Отмечается даже в стаях шимпанзе. В социумах хомосапиенсов оттачивается до высокого искусства. Масса оттенков мимики, интонации, моторики… Набор и последовательность произносимых слов, взглядов, улыбок, подмигиваний, поклонов, полупоклонов, намёков на поклон…

Из самого элементарного: незаметно уронить ассигнацию, заложенную просителем между листами прошения в ящик стола, как делают различные персонажи русской классики, уже — искусство. А с серебряным дирхемом, например, так не поработаешь.

Но какие мастера, иллюзионисты-манипуляторы, вырастают на «Святой Руси»! Я только показал слуге монету, и она — оп-опа… в момент. Вполне по Ларисе Мондрус:

   «Без любви любовь бывает.   На Руси так часто это.   Вот в руке моей монета   Вот она была и нету».

Чуть позже, поздоровавшись с Буддой-Гаврилой, я, всё-таки спросил: