Читаем без скачивания Дубровинский - Вадим Прокофьев

Это пока еще вопрос теоретический, но как повеселели пассажиры! Они поудобнее устраиваются на полках, лезут в баулы, выкладывают всевозможную снедь, улыбаются и даже не прочь пуститься в долгие дорожные беседы.

Виктор Павлович Ногин и Дубровинский понимающе переглянулись. Иосиф Федорович только что перебрался в вагон к Ногину. Ну конечно же, жандармы более всего интересовались бородкой Ногина и пенсне. Два таких криминала на одной физиономии! Дубровинский может похвастаться лишь одним – начинающей лысеть со лба головой. Но и эту «уличающую примету» нетрудно скрыть под шапкой.

Вскоре явился и Михаил Николаевич Покровский. Хмурый жандарм к нему придирался, и он не понимает, что развеселило его спутников? Слава богу, проскочили, а ведь как жандармы вились вокруг! Московский приват-доцент никак не привыкнет к «всевидящему оку». А уж кому-кому, а старому революционеру пора бы научиться на, «всевидящие» надевать шоры.

Еще полчаса – и Куоккала.

Дачный поселок на берегу Финского залива. Уютный. Дорогой. Раскинулся в заснеженном сосновом лесу, на высоком холме. А внизу замерзший залив и вольница для ветров. Здесь, у кромки льда, вечно метет колючая поземка и тоскливо, тревожно шумят сосны.

Где-то здесь снимает дачу «лощеный инженер» Красин. Дубровинский давно не видел Никитича и рад предстоящей встрече.

Тут рядом и репинские «Пенаты». К художнику они заходить не будут – слишком много там толчется народа, да и времени в обрез.

Если все благополучно, то уже сегодня представители Москвы, Петербурга, Центрального района, а также и редакции «Пролетария» смогут встретиться на «Вазе».

Неказистый домик с мезонином башенкой, веранда. Она пустует зимой, и только разноцветные стекла весело щурятся вслед угасающему солнцу, напоминая о тепле, лете и цветах. О цветах напоминает и что-то вроде большой вазы перед верандой. А может быть, маленького фонтанчика на высоком постаменте – не разобрать, все занесло снегом.

Когда входили в воротца, Ногин показал на деревянный барельеф вазы. Это было единственное украшение, которым отметил свою дачу хозяин-швед. Хорошо протоптанная тропинка в снегу. Еще бы, дача эта никогда не пустует. Ее снял у шведа большевик-врач Гавриил Давидович Лейтейзеп-Линдов. Низ заняли Ульяновы, наверху разместились Александр Богданов и еще несколько товарищей. Оставаться в Питере больше было невозможно. Шпики обложили Ленина со всех сторон.

Покровский остановился у ворот, близоруко вгляделся в барельеф.

– Но позвольте, Ильичи живут под королевским гербом?

В этот момент ни Дубровинский, ни Ногин не были склонны заниматься династической геральдикой. Им предстояла встреча с Лениным. Но в Покровском заговорил дух историка. Он определенно уверен, что хозяин дачи, швед, назвал свое владение «Вазой» в честь шведской королевской династии Вазов.

Может быть… Иосиф Федорович не слушал приват-доцента. Они с Ногиным уже ввалились в узенький коридорчик, отделявший комнаты. У Ногина сразу запотели стекла пенсне, и он беспомощно тыкался, держа пальто в руках и стараясь пристроить его куда-либо на вешалку. Но вешать было некуда, и вышедшая из комнаты Крупская указала на стул.

Все уже собрались в просторном кабинете Ильича. Дубровинский огляделся – железная кровать, небольшой стол, два стула, а по стенам стоят садовые скамейки. Их, видимо, внесли недавно, оттаивая, они подтекают лужицами у ножек.

Три дня совещались большевики, готовясь к V съезду. Нужно было заранее сформулировать, обсудить и уточнить резолюции по всей повестке дня заседаний съезда. Проекты резолюций предлагал Ленин. Четкие, ясные, точные формулировки Ильича приводили в восторг Дубровинского. Ему тоже приходилось не раз писать резолюции. Но никогда не удавалось их так великолепно сформулировать. Дубровинский чувствовал себя гораздо лучше на трибуне. И ему было неважно, стоит ли он за кафедрой в университете или на ящике в цехе, на площади или, на худой конец, на придорожной тумбе под открытым небом.

Он не был литератором, но и оратором, во всяком случае блестящим, его нельзя было назвать. Но именно на людях, в живом общении с ними, он находил нужные слова, интонации, движения. Это было творчество трибуна, умевшего моментально зажигаться и знавшего, что умеет зажечь, повести за собой.

Ленин вел за собой иным – мыслями, неопровержимой логикой правоты, умением охватить все и сразу выделить главное.

…И когда вдруг раздался чей-то скрипучий, скучный голос, Дубровинский словно с разбегу стукнулся о глухую стену. А голос скрипел, голос пророчествовал – «революция кончилась, и нечего ожидать нового подъема, оживления работы. А потому и все эти блестящие резолюции нежизненны». Дубровинский так и не разглядел, кому принадлежал голос.

Ленин не успел ответить. Все заговорили разом. И больше всех горячился Ногин. Он так отчитывал маловера, что только пух летел. Ленин был доволен – можно и продолжать. Но Виктор Павлович увлекся. И конечно же, заговорил о профсоюзах. Это его любимая и больная тема. Ведь IV съезд РСДРП как-то очень уж невнятно высказался о работе в профсоюзах. С одной стороны, меньшевики за нейтральность профсоюзов, их беспартийность впредь и на будущее, а с другой – они прибирают их к своим рукам. Этого никак нельзя допустить.

Дубровинский уже давно приобщен к профсоюзной вере, и Ногин считает это своей заслугой. Виктор Павлович уверен, что такое приобретение – большой залог успеха.

Иосиф Федорович поддержал Ногина. Да, профсоюзы необходимо подчинить идейному руководству большевиков и резолюцию в этом духе тоже необходимо принять на съезде.

Ленин согласен, но он напоминает москвичам, что уже имеется пункт, согласно которому члены партии должны входить в профсоюзы, связывать их с партией. Ногин и Дубровинский настаивают на более точной резолюции.

Договорились на том, что Виктор Павлович подготовит проект.

Прощались тепло и ненадолго. Ленин рассчитывал увидеть обоих в Копенгагене в апреле.

Когда-то Желябов, прощаясь с Александром Михайловым, пошутил: «Не говорите „до скорой встречи“, не произносите „до свидания“, лучше скажите: „счастливо“ или „всего вам доброго“».

Это была грустная шутка. И она прозвучала буквально накануне ареста Михайлова.

Да, скорая встреча не состоялась. И в Копенгагене Дубровинский так и не побывал.

Вернувшись из Куоккалы в Москву, он вновь окунулся в работу по подготовке V съезда партии.

Московская партийная организация избрала Иосифа Федоровича одним из своих делегатов на съезд.

11 марта 1907 года Дубровинский проводил районное собрание в Замоскворечье.