Читаем без скачивания Дракула, любовь моя - Сири Джеймс

— Благодарю, — ответила я, с облегчением узнав, что его не встревожило мое отсутствие.

— С вами все в порядке? — Он с участием глядел на меня.

— Абсолютно, — солгала я. — Хотя… я думала о бедняжке Люси и обо всем, что вынес Джонатан.

— Вот как. Мне понятна ваша печаль. Я прочел ваш дневник и больше половины записей вашего мужа. Я ошибался, миссис Харкер. Вы оба немало вынесли. Я должен был сразу довериться вам, ведь Люси отзывалась о вас так хорошо. — Он обошел вокруг стола и встал рядом со мной. — Вы сказали, что хотите узнать, как умерла Люси.

— Да.

— Предупреждаю, это ужасная история, но если вы еще хотите ее услышать…

— Хочу, доктор.

— В таком случае мои фонографические записи в вашем полном распоряжении.

После ужина мы вернулись в кабинет доктора Сьюарда, где он усадил меня в удобное кресло рядом с фонографом. Врач открыл большой ящик, в котором в определенном порядке располагалось множество полых металлических цилиндров, покрытых темным воском, но, вместо того чтобы выбрать один из них, замер, пораженный внезапной мыслью.

— Знаете, я веду этот дневник уже много месяцев, но мне только сейчас кое-что пришло в голову. Я ведь понятия не имею, как выбрать нужную часть. Боюсь, вам придется прослушать все с самого начала, чтобы найти отрывки о Люси.

— Ничего страшного, доктор. У меня впереди вся ночь, а спать совсем не хочется.

«Мне отчаянно нужно как-то отвлечься от мыслей о мистере Вагнере», — добавила я про себя.

Доктор Сьюард вставил первый цилиндр в устройство и настроил его, показав, как запускать и останавливать запись, если мне захочется прерваться.

— Первые шесть цилиндров вас не ужаснут и смогут поведать кое-что из того, что вы хотите узнать. Но после… — Он не закончил, вместо этого протянул мне папку с разрозненными бумагами. — Несомненно, в рассказе будут пробелы. Эта переписка, имеющая отношение к делу, может показаться вам интересной. Артур Холмвуд — ныне лорд Годалминг — вернул мои письма, чтобы мы могли вести летопись всего, что случилось. У нас также есть несколько страниц дневника Люси, включая запись, которую она составила за несколько ночей до смерти, — рассказ о волке, который ворвался в окно ее спальни.

— Страницы дневника Люси? — Я открыла папку и просмотрела ее.

Меня охватила буря эмоций, когда я нашла страницу со знакомым почерком подруги.

— Советую читать в хронологическом порядке, не то, боюсь, вы ничего не поймете.

Доктор Сьюард с мрачным видом пересек комнату, сел спиной ко мне, словно пытаясь выделить гостье немного личного пространства, и вернулся к чтению.

Хотя мне не терпелось прочесть слова Люси, я на время отложила папку ради фонографа, поднесла металлическую вилку к ушам и начала слушать. Первая часть дневника доктора Сьюарда была длинным и неприятным наблюдением за одним из его пациентов — психически неуравновешенным мужчиной по фамилии Ренфилд, который питал склонность к ловле и пожиранию мух, пауков и маленьких птичек. Но я впервые в жизни слушала машинную речь и ловила каждое слово.

Следующие несколько часов я вставала с кресла только для того, чтобы поменять цилиндр. Похоже, этот безумец Ренфилд — с которым мне вскоре предстояло познакомиться — представлял большой интерес для доктора Сьюарда. У мистера Ренфилда чередовались припадки доброты и жестокости. Однажды ночью он сбежал из лечебницы в лес, где перебрался через высокую стену в Карфакс — заброшенный дом по соседству.

Когда его нашли, он прижимался к двери старой часовни за домом и вопил:

— Я пришел, чтобы служить тебе, повелитель! Я твой раб. Ты наградишь меня, потому что я буду верен. Я давно почитал тебя издали. Теперь, когда ты рядом, я жду твоих приказаний!

Произошел еще один схожий случай, не менее странный. Когда мистера Ренфилда поймали, он немедленно успокоился при виде большой летучей мыши, бесшумно летящей по залитому лунным светом небу. В свое время эти происшествия озадачили доктора Сьюарда. Теперь, когда мы знали, что упомянутый дом принадлежит Дракуле, я невольно задавалась вопросом: неужели граф находился в часовне? Вдруг мания, одолевшая безумца Ренфилда, непостижимым образом соединила его с графом?

Затем рассказ перешел на милую Люси. Эта часть была для меня самой интересной. Фонографические дневниковые записи доктора Сьюарда перемежались с его перепиской с Артуром Холмвудом и другими. Слезы струились по моему лицу, когда я слушала страдальческий голос доктора Сьюарда, излагающий подробности мучений Люси в последние недели ее агонии.

Ах! Если бы я была рядом, чтобы помочь ей! Если бы только четыре замечательных человека, которые заботились о ней, знали то, что нам известно сейчас о природе недуга Люси и о личности ее врага! Все они блуждали во мраке, не считая доктора Ван Хельсинга разумеется. Но его усилия пропали втуне, он не осмелился высказать свои ужасные подозрения, пока не получил доказательств.

Доктор Ван Хельсинг провел Люси четыре переливания крови, взяв ее сначала у лорда Годалминга, затем у доктора Сьюарда, у себя и наконец, когда, казалось, больше некого было просить, у мистера Квинси Морриса, богатого молодого американца из Техаса. Тот тоже любил Люси до умопомрачения и примчался, получив телеграмму от своего старого друга, лорда Годалминга. Четыре переливания крови всего за десять дней! Невероятно! Каждое из них будто ненадолго возвращало ее к жизни, но к утру Люси снова выглядела больной и обескровленной. У нее пропал аппетит. Она становилась все более слабой и худой. Наконец стало ясно, что девушка умирает.

Когда глубоко опечаленные мужчины собрались у смертного ложа Люси, она погрузилась в сон, но затем настала странная перемена. Глаза больной распахнулись, тусклые и холодные. Когда она открыла рот, стало видно, что ее клыки заметно острее остальных зубов.

Мягким, чувственным голосом, какого мужчины прежде от нее не слышали, Люси произнесла:

— Артур! Любовь моя, я так рада, что ты приехал! Поцелуй меня!

Пораженный такой метаморфозой, Артур тем не менее охотно наклонился, чтобы поцеловать невесту.

Тут Ван Хельсинг схватил его за шею и швырнул через всю комнату с криком:

— Ни за что! Ради спасения вашей и ее души!

Пока доктор Ван Хельсинг стоял между ними, подобно разъяренному льву, лицо Люси исказила судорога ярости, мелькнувшая, словно тень. Затем моя подруга моргнула и обрела прежнюю милую, невинную прелесть.

Она прикоснулась к доктору Ван Хельсингу своей бледной тонкой рукой и еле слышно сказала:

— Мой верный друг! Мой и его! Прошу, берегите Артура и подарите мне покой!