Читаем без скачивания Сердечные струны - Ребекка Пейсли

— Зачем тебе вздумалось вывалиться?

— Упала, пытаясь помешать тебе застрелить Иоанна Крестителя. Ты…

— Целый час я разглядывал чертовы песчинки на траве, чтобы найти его! С какой стати нужно было делать все это, а потом убивать? — Боже, можно ли привыкнуть когда-нибудь к тому, что у нее напрочь отсутствует здравый смысл?

Она, кивнув, убрала волосы с глаз.

— Да, да, конечно, ты прав. Зачем стрелять в Иоанна Крестителя, но я… я запаниковала, Роман, не могла здраво рассуждать, все случилось так быстро, не поняла, что ты… — Она заглянула ему в глаза. — Что это за предмет, в который ты стрелял?

Роман видел, что индеец скрылся в лесу, но его исчезновение ни в коей мере не уменьшило его тревоги. Воин без лошади — что-то абсолютно необычное для команчей. И совершенно ясно: копье — его единственное оружие.

Не имея ни лошади, ни оружия, воин наверняка попытается добыть их любым способом.

— Проклятие! — разозлился Роман. — Утром отбивался от стаи койотов, не подозревая, что вскоре придется бороться с воином команчей.

— Роман?

— Разбил в щепки копье команчей, которым воин собирался убить Иоанна Крестителя, возможно, из страха, так как сильно сомневаюсь, что ему когда-нибудь раньше приходилось видеть африканского попугая, а индейцы… ну, подозрительно относятся ко всему, чего не знают.

— Воин команчей? — Теодосия окинула взглядом окрестности, но не увидела никаких признаков индейца.

— Как ты его увидел? Где…

— Солнечный луч блеснул на металлическом острие копья, так обнаружил себя и воин.

— Ты… попал в копье? — прошептала она, словно в молитве.

— А как бы ты себя чувствовала, окажись воин убитым?

— Что? Нет. Нет, конечно. Не пережила бы, если бы это случилось. Но ты…

— Целился в копье, зная, что воин приготовился метнуть его.

Невозможно постичь его равнодушия, — Боже милостивый, попасть в летящее копье с расстояния, по крайней мере, в сотню ярдов! Другой бы на его месте зачислил себя в герои, но не Роман, приученный применять выработанное в общении с природой искусство в случае острой необходимости, а когда отпадала в этом нужда, забывал, словно рубашку, отслужившую свой срок.

Восхищенная произошедшим, она обняла его, Роман тут же отстранился.

— Ложись в повозку.

Теодосия вздрогнула. Его голос напоминал звук, издаваемый колесами, когда те наезжают на кучу гравия, и поняла: возражать не следует. Едва опустившись на постель, сооруженную для нее в повозке, почувствовала несколько нервных толчков, и до нее дошло, что Роман снова заметил индейца.

— Оставайся здесь, — распорядился он. Пальцы, сжимающие ружье, побелели. Воин команчей, вышедшей из леса с маленьким свертком вруках, направлялся прямо к повозке.

Приближаясь к белому мужчине с заряженным ружьем, индеец демонстрировал то ли немыслимую храбрость, то ли глупость, а скорее всего отчаяние, думал Роман. Он напрягся, соображая, что предпринять для защиты Теодосии.

Наконец, пришелец остановился возле повозки, опустился на колени и медленно положил сверток на землю; не сводя черных глаз с вооруженного бледнолицего, стоящего перед ним, развернул его и поднялся.

Роман увидел младенца, лежащего среди тряпок.

— Что бы это значило? — пробормотал он, когда ребенок заплакал.

Растревоженная звуком детского плача и ругательством Романа, Теодосия поднялась. Стоящее перед ней существо привело ее в полное замешательство: без всякой одежды, кроме набедренной повязки из оленьей кожи, он смотрел прямо в ее глаза. Захваченная врасплох, девушка отвела глаза и взглянула на ребенка — малышу было примерно месяца четыре, и, слушая его плач, она испытала прилив жалости.

— Роман, — чуть слышно сказала она, — ребенок…

— Наверное, сын воина, — ответил Роман. — Мать, должно быть, умерла.

Преисполненная состраданием, Теодосия стала спускаться с повозки, держась за голову, но вдруг остановилась — воин заговорил.

— Маманте, — выкрикивал он, положив руку на грудь. — Маманте.

— Должно быть, его зовут Маманте, — решила Теодосия. Также положив руки на грудь, сообщила: — Я — Теодосия, а этот мужчина — Роман. Скажи же ему, кто мы.

— Ты только что сделала это, Теодосия. А теперь возвращайся в повозку.

Маманте указал на мустанга, впряженного в повозку.

— Ему нужна лошадь, — предположила Теодосия.

Маманте похлопал себя по животу, затем, присев на корточки, опустился перед ребенком.

— Он хочет съесть мою лошадь, — добавила Теодосия.

Роман подавил желание рассмеяться.

— Зачем ему есть твою лошадь, когда ее можно использовать по прямому назначению, а еду получить от нас. Последний раз прошу, возвращайся в повозку.

Роман не двигался, показывая, что не собирается помогать команчи. Теодосия поднялась на колени.

— Разве ты… не согласен дать ему все, в чем он нуждается?

Не придавая значения жалостливым ноткам ее голоса, Роман сосредоточенно разглядывал воина — темные синяки на груди и животе Маманте свидетельствовали о его поражениях: с висящими по бокам руками и опущенными плечами индеец представлял собой мужчину, лишенного силы и гордости.

Передав ружье Теодосии, ее телохранитель вытащил нож из ножен на бедре, приняв борцовскую стойку.

— Не собираешься же ты драться ножом с невооруженным человеком!

— Не вмешивайся, Теодосия.

Времени для дальнейших возражений уже не было: соперники отошли от ребенка, чтобы начать поединок.

Роман выбросил руку с кинжалом, едва не задев лица Маманте, ринулся вперед, ударил головой в живот индейца, заставив его согнуться; тот, не успев перевести дух и выпрямиться, снова оказался на земле от сильного удара ногой в бок; растянувшись на спине, сжимал горсть земли, закрыв глаза; прошло несколько долгих мгновений, прежде чем начал подниматься на ноги; тяжело дыша, принялся ругаться, словно пьяный, размахивая кулаками.

Теодосия ощутила приступ тошноты.

— Роман, прекрати это безумие! Ты же убьешь его!

Получив еще один удар кулаком в челюсть, Маманте закружился и опять упал. Снова поднявшись с земли, стоял, не двигаясь, согнув спину, низко свесив голову.

Словно не удовлетворившись своим явным превосходством и предоставляя противнику последнюю возможность, Роман двинулся к плачущему младенцу, — подойдя к нему, остановился, жестоко ухмыляясь.

Страх на какое-то мгновение прижал Маманте к земле; вдруг, собрав всю ярость, издав резкий воинственный клич, воин прыгнул вперед, оттолкнув бледнолицего от ребенка.

Удержавшись на ногах, Роман поднял кинжал прямо над головой противника, ожидая его реакции. Индеец молниеносно схватил и стиснул его запястье.