Читаем без скачивания Главная тайна горлана-главаря. Книга 1. Пришедший сам - Эдуард Филатьев

Подлинный за надлежащим подписом».

В записке, которую обнаружили при обыске, был адрес Петра Петровича Лидова, которого, как мы помним, Маяковский выбрал своим защитником на будущем суде.

Протокол, составленный поручиком Якубовским – документ официальный, поэтому он по-деловому сух. А воспоминания Исидора Морчадзе о том же июльском дне, написанные годы спустя, достаточно эмоциональны:

«Звонок. Входит Володя, сразу поняв, что попал в засаду полиции. Ведёт себя вызывающе, издевательски, зло смеётся и подтрунивает над полицией…

Попавшие в засаду сидят за столом, в числе их сижу и я. Полиция приглашает Володю к столу. Начинается его допрос.

Вдруг он быстро встаёт, вытягивается во весь рост и издевательски шутливым тоном говорит приставу, который пишет протокол дознания:

– Пишите, пишите, пожалуйста: я, Владимир Владимирович Маяковский, пришёл сюда по рисовальной части (при этом он кладёт на стол все рисовальные принадлежности, как-то: краски, кисти и т. д.), а я, пристав Мещанской части, нахожу, что виноват Маяковский отчасти, а посему надо разорвать его на части!

Этот каламбур, сказанный экспромтом, вызывает у всех присутствующих взрыв хохота».

Маяковский не просто насмехался над полицейскими, он использовал для своей насмешки рифмованные фразы, на что Исидор Морчадзе обратил особое внимание:

«Владимира Владимировича Маяковского я хорошо знал, любил и уважал, как чистого, искреннего и стойкого революционера, но ни я, и никто другой не замечал за ним никакого поэтического таланта. Поддерживая с ним самые тесные отношения, я всегда ему напоминал и подчёркивал, что свою поэтическую карьеру он начал именно этим каламбуром, сказанным экспромтом. Поэт вполне со мной соглашался. И об этом мы вспоминали много, много раз».

Юный подпольщик «товарищ Константин», видимо, вновь самонадеянно полагал, что, поскольку он (как ему казалось) дважды сумел обвести вокруг пальца жандармов Охранного отделения, обмануть простых полицейских большого труда ему не составит.

Однако на этот раз за арестованного эсдека взялись по-настоящему. Сначала его доставили в полицейский дом Мещанской части, где предъявили официальную бумагу:

«1909 года, июля 1 дня, я, московский градоначальник, получив сведения, дающие основания признать дворянина Владимира Маяковского вредным для общественного порядка и спокойствия, …постановил: означенного Маяковского впредь до выяснения обстоятельств дела заключить под стражу…».

На документе – фраза:

«Настоящее постановление мне объявлено. Маяковский».

Обратим внимание, что и на этот раз Маяковский попал в засаду совершенно случайно – он сам пришёл в эту квартиру, никто его сюда не звал! Останься он дома, никакого задержания не произошло бы. Хотя о том, что он был одним из сподвижников Морчадзе, охранке было известно из донесений агентов и филёров.

Новые задержания

Вскоре в квартиру, где жил Маяковский, нагрянула полиция. В ордере, предъявленном его матери, говорилось:

«… произвести самый тщательный и всесторонний обыск у студ. Строганов, училища Владимира Владимирова Маяковского.

Обыскиваемый уже задержан».

В протоколе обыска значилось:

«1909 года, 2 июля, в г. Москве, помощник пристава 3 участка Сущёвской части Бунар… прибыл в 3 часа пополудни в дом № 47 Бутюгиной, по Дорогомиловской улице, в квартиру № 38, занимаемую вдовой коллежского асессора Александрой Алексеевной Маяковской, произвёл обыск в комнате, занимаемой родным сыном квартирной хозяйки, учеником Строгановского училища Владимиром Владимировым Маяковским».

Среди тех, кто находился в квартире, но не был в ней прописан, оказался и…

«… вольнослушатель Сельскохозяйственного института, потомственный дворянин Лев Николаевич Яковлев, который заявил, что… в квартиру Маяковских пришёл несколько минут тому назад к своему товарищу Владимиру Маяковскому (при личном обыске у Яковлева ничего не оказалось)…».

Впрочем, и документов, которые могли бы удостоверить его личность, у Яковлева не было.

Обыск в комнате Маяковского тоже ничего не дал. И помощник пристава записал:

«В комнате, занимаемой Маяковским, никаких предметов, свидетельствующих о принадлежности его к преступному сообществу, не оказалось, о чём положено записать в протокол…».

Есть в том протоколе одно небольшое, но весьма любопытное дополнение:

«… назвавший себя вольнослушателем Сельскохозяйственного института Львом Николаевичем Яковлевым, во время составления протокола, по окончании обыска, бежал из квартиры, но был задержан помощником надзирателя Седуном, который шёл навстречу бежавшему по двору от телефона в квартиру, и за Яковлевым гнались дворники, находившиеся понятыми при обыске – Иван Солохин и Семён Губанов».

Лев Яковлев был одним из тех, кто участвовал в подготовке побега из Новинской тюрьмы, и к Маяковскому пришёл для того, чтобы передать изготовленную копию ключа от тюремной двери. Но лишь только он отдал его Александре Алексеевне, как в квартире появилась полицейские, и ей пришлось всё время, пока производился обыск, сжимать ключ в кулаке.

У Яковлева нервы не выдержали, и он бросился бежать, но был пойман и отправлен в Охранное отделение.

А стойкая Александра Алексеевна выбросила злополучный ключ (когда появилась возможность) в пруд Петровско-Разумовского парка.

Из справки Охранного отделения, в которой перечислялись задержанные по этому делу, следует, что побег каторжанок организовали эсеры, и только Маяковский был социал-демократом.

3 июля жандармский ротмистр Озеровский допросил Маяковского, предложив ему отвечать письменно. Тот написал:

«На предложенные мне вопросы отвечаю: 2 июля сего года около 1 часа 20 мин. дня я пришёл к Елене Алексеевне Тихомировой просить работы по рисованию, так как знал, что там могу найти работу. С проживающим у госпожи Тихомировой Сергеем Семёновичем Коридзе я знаком, познакомился я с ним у госпожи Сиверс – зубного врача…

О побеге из Московской женской тюрьмы заключённых я знаю из газет, других сведений о побеге не имею. Из заключённых в Московской женской тюрьме я никого не знаю».

Так как среди организаторов побега был агент полиции (Сергей Усов), Охранное отделение знало об этой акции если не всё, то очень многое. Поэтому и полицеймейстер звонил дежурной надзирательнице, и к самой тюрьме был послан взвод полицейских, чтобы схватить беглянок. Побег прошёл столь блестяще лишь потому, что был совершён на два часа раньше намеченного срока. Так что то, что Маяковский своё участие в этом деле категорически отрицал, не помешало московскому градоначальнику в письме министру внутренних дел написать: