Читаем без скачивания Затворник. Почти реальная история - Сергей Кузнецов

Всюду принципы невмешательства;

Вместо золота плавят олово.

Но есть приятное обстоятельство:

Я люблю тебя – это здорово...

Вадим никогда не приходил ночью, пока Костя спал. Он никогда не являлся в часы работы над книгой: пока создавался мир, Вадим был заперт, не имея возможности покинуть пределы своего мира. Более того, последнее время Егоров всегда чувствовал, что его герой должен вот-вот его навестить...

– Как ребенок, честное слово, – сказал Князев, возникая на пороге кухни.

Костя жарил картошку. Желтые ломтики шипели, шкворчали и брызгались маслом.

– Ужинать со мной будешь? – спросил он.

– Я сыт. Что происходит? Два брака, замечательный сын, сонм женщин...

– А вы почему интересуетесь? – спросил Егоров и помешал карточку в сковороде.

Он мельком взглянул на Вадима. Тот был в бермудах кричащей расцветки, мятой футболке без рукавов и шлепанцах на босу ногу. Вертел в руках дорогой серебряный портсигар. На лице написано крайнее неудовольствие.

– Просто не понимаю... Девица моложе тебя лет на восемь...

– Тебя это заботит? С чего ты решил, что имеешь право обсуждать мою личную жизнь? – Костя убавил огонь и повернулся к Князеву. – Я ведь не лезу в твои отношения с Ольгой.

Сказал – и сразу понял, какую глупость сморозил. Он не просто лез – он сочинял их, эти отношения.

Вадим на несколько мгновений онемел и даже, кажется, растерялся.

– Однако вы наглец, господин Егоров, – негромко выдавил он. – Ведь ты делаешь все, чтобы она меня отталкивала! Сначала привязал меня к ней, а теперь пишет ее нелюбовь!

Костя рассматривал его с интересом.

– Знаете, Вадим Юрьевич, вы стали меня утомлять. То, что я пока общаюсь с вами, – моя добрая воля. Вас нет. Здесь нет, я имею в виду. Вы придуманы, сочинены. Подозреваю, что вы фантом и, на взгляд со стороны, я беседую с пустым местом, кухонной дверью. Успокаивает меня лишь то, что я не ощущаю своего безумия. Впрочем, так обычно и происходит... Как бы то ни было, вам не позволено переходить некие границы. Не знаю, как вы для ваших людей, но для вас я есть царь, бог и воинский начальник, и разговаривать со мной...

– Да ладно, Кость, угомонись, – вдруг устало сказал Вадим, вошел в кухню, сел на табурет, вытянул ровные загорелые ноги, пошевелил пальцами и огляделся. – Давно хотел спросить: что так скудно живешь? Скудно-паскудно?

Костя помешал картошку.

– Стадвадцатиметровых пентхаусов в Крылатском на всех не хватает, – сказал он.

– Да я не о том... Жизнь у тебя какая-то неналаженная... Будь она в порядке, ты на эту пигалицу в супермаркете для нищих и не взглянул бы. Сочинять таких людей, как я, должен человек успешный. Мне прямо стыдно за тебя, честное слово.

– Не хами, – со злостью сказал уязвленный Егоров. – И вообще... родителей не выбирают.

– О великая несправедливость! – воскликнул Вадим. – А как бы я хотел... переметнуться к другому папе!

«Ты еще не знаешь, чем все закончится», – с мстительным удовольствием подумал Костя, выключил плиту и достал тарелку.

– Но раз все-таки не выбирают, – сказал Вадим, наблюдая за ним, – придется с моей просьбой обратиться к тебе.

– Что за просьба?

– Я не имею права вмешиваться в процесс...

– Не имеешь.

– Но попросить-то я могу! Коль общаюсь с тобой, боженька, – вот так, по-простому, по-свойски... Послушай, создатель... Ты не мог бы...

«Странно, – подумал Егоров, – я знаю, о чем он станет просить. Его мысли – словно текст перед глазами. Как часть романа...»

– ...меня не слушаешь. Это невежливо.

Костя выложил картошку со сковородки на тарелку и сел за стол.

– Ты хочешь, чтобы я переписал настроение Ольги, – сказал он, пристально глядя в глаза собеседнику. Тот слегка побледнел и чуть подался назад. – Чтобы она полюбила тебя. Верно? И решил использовать мое состояние... эйфории от влюбленности, явился именно сегодня. Ты ведь отлично чувствуешь, что со мной происходит. Лучше, чем кто-либо из вашего мира.

– Скажем так... Слышу, – сказал Вадим. – То, что ты делаешь – несправедливо. Сначала заставил меня расстаться с женой...

– Это твоя жизнь. Судьба, если угодно.

– Ты! – сказал Князев громким отчетливым шепотом. – Ты придумал мою жизнь такой!

– Она тебе не нравится? – холодно поинтересовался Костя, с аппетитом уплетая картошку.

– Не во всем. Поэтому я, пользуясь, так сказать, случаем...

Он вдруг умолк и несколько минут наблюдал, как Костя ест. Выражение сосредоточенности, поиска на лице Вадима сменилось выражением брезгливости.

– Создатель!.. – сказал он, кривя губы.

– Видишь, – пробурчал Костя с набитым ртом, – ты все понимаешь. И запомни: не люблю, когда меня пытаются использовать. Слишком часто последнее время это хотели сделать все кому не лень в моей собственной, реальной жизни, чтобы я позволил нечто подобное литературному герою, которого сам придумал.

– Ты бываешь порою непростительно небрежен с миром, который создаешь.

– Напротив, я очень внимателен к нему. Просто мы с тобой по-разному воспринимаем некоторые вещи.

– Зачем ты отправил ее топиться?

Костя ел с аппетитом. А разговор... Его в любой момент можно было прекратить.

– Она не утонула.

– Но что пережила!

– Это был ее выбор.

– Лицемер! Терпя поражение в собственной жизни, ты заставляешь страдать людей!

– Вы не люди, – сказал Костя. – Вы текстовый файл.

– Я похож на текстовый файл?!!

– Все идет, как идет, Вадим, – сказал Егоров. – То, что ты сидишь напротив меня, всего лишь говорит о том, что мир, который я создал, – живой. Но, как и два месяца назад, творец его по-прежнему я. А ты сегодня что-то неубедителен. Я не очень поверил, что ты действительно любишь Ольгу и хочешь быть с ней. Ты просто в очередной раз стараешься потрафить собственному самолюбию, тщеславию. Красивая машина, красивая женщина... Какая разница?

Он доел картошку, поставил тарелку в мойку и включил чайник.

Вадим некоторое время с выражением жалости смотрел на него. Наконец поднялся, все еще вертя портсигар в руках, но медлил уходить, хотя было ясно, что разговор окончен.

– Можешь ты, по крайней мере, избавить меня от этого мужлана? – спросил он. – Кажется, она собирается притащить его на юбилей капитана... Только этого не хватало. – Костя молчал, не глядя на него. Вадим воскликнул: – Хоть бы он слетел на своей таратайке где-нибудь в кювет и свернул себе шею!!!

– Не дождешься, – прогудел из комнаты низкий голос.

Вадим замер.

Костя повернулся. Этого следовало ожидать, подумал он. Паноптикум...

– Явился, – с мстительным удовольствием сказал Князев, выходя из ступора. Он осторожно положил портсигар на край стола и крепко сжал кулаки; щелкнули костяшки пальцев. – Вэлкам, чучело...

– Где же ты, навозный житель? – позвали из комнаты.

«Если я что-нибудь понимаю в ситуации, – подумал Костя, – они сейчас разгромят мою квартиру».

– Только попробуй, Вадим, – сказал он. – Обещаю крупные неприятности.

Тот рассеянно обернулся, и Костя увидел, что мысленно Вадим уже бьет лицо Стаса о свое колено.

– И ты тоже! – закричал Егоров в комнату. – Проваливайте оба! Выясняйте отношения на своей территории!

– А-а, черт... – Вадим вдруг осознал, что натолкнулся на препятствие. Он снова опустился на табуретку и посмотрел на Костю. Его трясло от возбуждения. «Странно, – подумал Костя, – разве таким я его писал, или это признак его... самостоятельности?»

– Там мы не можем, отец родной, – быстро зашептал Князев. Голос его подрагивал. – За нашу территорию отвечаешь ты. Ты ведь никогда не напишешь нашей битвы? Ты как кот Леопольд, твой принцип: «Ребята, давайте жить дружно!» А здесь мы на воле...

– Только попробуй, – твердо повторил Егоров, глядя в глаза своему герою, – именно такие, как он написал, ощущая его запах – аромат хорошей туалетной воды в сочетании с едва уловимым дымком дорогой кубинской сигары, – шантаж не входит в число моих приемов, но на этот раз я перед ним не остановлюсь.

Князев снова на мгновение застыл, а потом стремительно подался назад.

– Ешь свою картошку и черствый черный хлеб, – сказал он. – Это твое.

– Ты скоро, любимый? Я вся истомилась! – прогудел Стас из комнаты.

Вадим вскочил и ринулся из кухни. Костя бросился за ним.

Оба они замерли на пороге комнаты. Стас, в грязных шортах и потерявшей естественный цвет потной футболке, загорелый до черноты – в особенности руки ниже локтей, – сидел на диване, положив ногу на ногу. В руках у него была гитара.

– Ну вот, все в сборе, – сказал он, нехорошо улыбнувшись, и взял несколько аккордов.

Разве он умеет играть на гитаре? – в смятении подумал Костя.

– Из студенческого фольклора, – объявил Стас и, прокашлявшись, чуть фальшивя, запел на мотив мелодии «Blue canary», которую сделал знаменитой у нас в стране театр Вячеслава Полунина: