Читаем без скачивания Тайна имения Велл - Кэтрин Чантер

«Быстрый доступ к Розе, – зазывали мы. – Лишь щелкните по иконке».

Когда число извещений от правительства возросло, сестра Амалия отсканировала их и они были выложены на нашем сайте для организации кампании в защиту. Сестры и я сообщали в Твиттере нашим последователям о каждой новой официальной бумаге. Мы просили их писать членам парламента, и они писали. Мы призывали их выходить на марши протеста, и они выходили. Мы организовали день мирного моления в защиту Велла. Люди собрались перед ратушами и правительственными учреждениями, перед Уайт-холлом и возле мемориалов памяти жертв войны. На больших экранах в прямом эфире транслировалось богослужение из Велла. Люди молились о Велле, дожде и сестрах. Марк даже позвонил адвокату, услуги которого мы не могли больше себе позволить и который к тому же не верил в то, что мы можем выиграть иск.

Все чаще Люсьен присоединялся ко мне в любом моем начинании и заполнял своим присутствием весь мой день. Голос был в то время молчалив. Если же он начинал выступать, я скорее готова была прислушаться к Люсьену. Я написала о внуке в моем блоге, когда делилась мыслями о той невинности, которую он собой олицетворяет. Я скопировала в Твиттер то, что Люсьен написал под радугой, нарисованной во время одного из наших уроков с ним: «Велл – это чудо, так как то, что здесь происходит, может только Бог». Позвонила Энджи и сказала, что одна последовательница Розы в Шотландии рассказала ей о твите. Я немного встревожилась, но дочь успокоила меня, заявив, что она не возражает… Вот только что подумает сестра Амалия?

– А она при чем?

– Я просто вспомнила, что она говорила: будет лучше, если Люсьена держать подальше от всего этого.

– А я и не знала, что вы общались.

– Ну, она иногда приходила поболтать в наш лагерь.

Я тогда до конца не понимала, почему для меня так важно, что это происходило у меня за спиной, впрочем, в одном Энджи была совершенно права: сестра Амалия выступила против моего твита.

– Ева показала мне некоторые комментарии на форуме, – сказала она. – Наши верующие встревожены из-за Люсьена. Посмотри. – Она показала мне некоторые из их молитв и замечания по поводу увиденного.

«Как избранная сможет решить вставшую перед ней дилемму: ее сердце принадлежит внуку, а ее знание истины исключает то, чтобы земля досталась ему? Помолимся за нее».

«Я вижу, как избранная боготворит мальчика. Из мальчиков вырастают мужчины. Будьте бдительны!»

«Мне кажется, мальчику нельзя позволять молиться. Извините, если я заблуждаюсь».

«Впервые в истории религиозной мысли женщины получили возможность вести за собой. Само существование наследника мужского пола священной земли является богохульством, гнездящимся в самом сердце Велла».

Я захлопнула крышку лэптопа.

– На свете полным-полно больных и заблудших людей, Амалия. Ты это и сама знаешь.

– Если они поклоняются Розе, они уже встали на путь истинного знания. Все другие дороги кончаются тупиками.

Амалия попросила меня по крайней мере не водить внука на богослужения, не упоминать его в публичных молитвах и своем блоге, так как это может повредить нашему делу, и, что еще важнее, подумать о том, как организовать его переезд из Велла, если я на самом деле предана Розе.

– А я не могу быть предана самой себе?

– Уже осень, Рут, – произнесла сестра Амалия. – Позволь листьям, которые не с этого дерева, упасть, быть подхваченными ветром и унесенными прочь. Будь предана Розе и сестрам. – Она обняла меня за плечи. – Будь верна мне. Этого будет достаточно.

Ноябрь и впрямь оказался самым безрадостным месяцем по всей стране. Большинство деревьев уже несколько месяцев стояли голыми, словно скелеты. Земля была тверда как камень, но в Велле шли дожди и листва шумела на сильном ветру. Я одновременно была погружена в то, что происходило за пределами нашего тихого святилища, и бесконечно от этого далека. Я читала непрерывный поток преисполненных отчаяния сообщений, приходивших на сайт Розы, но в то же время не испытывала на своей шкуре то, что доводилось переживать почти всем людям каждый день. Марк, как мне кажется, выходил из своего амбара главным образом ночью. Возможно, он ездил в одну из подпольных забегаловок, где за умеренную цену торговали алкоголем домашнего изготовления, хотя не исключено, что он ездил в другое место. Когда же он был на ферме, то сидел безвылазно в амбаре, быть может, слушал музыку, быть может, смотрел весь день новости по интернету или другие сайты. Кто знает? Одно мне точно известно: Марк продолжал трудиться как одержимый в короткие промежутки дневного света.

Однажды он колол дрова. Я нагрузила поленьями тачку, чтобы отвезти их к себе. Марк бросал те, что собирался оставить себе, к стене амбара.

– Представляешь, какие были бы счета, если бы нам пришлось платить за отопление? – сказал он, хлопая ладонями, чтобы согреть руки. – Прошлой ночью в Лондоне было минус шесть.

– Мы бы просто не смогли себе это позволить, – сказала я и оторвалась на минутку от дров, думая о том, как же легко мы можем разговаривать здесь, на ничейной территории между домом и амбаром, посреди леса и зимы, можем, например, спокойно обсудить, как лучше хранить пастернак. – Мы даже не в состоянии осознать, насколько нам повезло.

Муж приподнял брови.

– Ты знаешь, о чем я, – сказала я.

– Так дальше не может продолжаться, Рут. Мы можем жить раздельно, но я не в состоянии сам справляться с хозяйством. Если мы собираемся остаться здесь в тепле и сытости вместе с Люсьеном, ты должна выполнять свою часть работы.

Дрова с грохотом высыпались из тележки на крыльцо. Я решила, что пусть они лучше лежат как есть. Аккуратно сложить их я всегда успею. Я заварила кофе. Одну чашку, наполнив, я вынесла Марку. Он стянул с рук перчатки, положил их на пилораму и взял чашку обеими руками. От нее поднимался пар и смешивался с низко нависшим над землей зимним облаком, которое распростерлось над нами уже несколько дней. Я уселась на стоящий вертикально ясеневый чурбачок.

– Извини, что я так отвлеклась на другие дела… на Люсьена и Розу, просто очень много разной работы…

– Я понимаю, поэтому с тобой и заговорил об этом.

Мы опять ощущали напряжение, поэтому я попыталась немного разрядить ситуацию.

– Ладно. Скажи, что надо делать, и я, если смогу, сделаю… обязательно сделаю. В противном случае я буду чувствовать себя так, словно все делаю неправильно или путаюсь у тебя под ногами.

– Я начал пахать поля, – сказал Марк. – С этим все нормально. Ограду я тоже починил, так что новый приплод поросят мы сможем безбоязненно выпустить в загон. Еще предстоит выкопать и отправить на хранение корнеплоды. Говорил я тебе?.. Думаю, мы… я должен вырыть погреб и накрыть все ивняком. Мы сможем выращивать такое, что нигде уже не растет. Если получится, будет очень выгодно.

– А как же овцематки? – спросила я, приободренная его обстоятельностью.

– А что с ними?

Вылив кофейную гущу на землю, Марк взялся за топор.

– Ну… спаривание? – старалась я подобрать правильное слово. – Ты называл это случкой…

Марк со всей силы опустил топор, и полено разлетелось на две половинки.

– Нет, я их не случал.

– Не случал? Значит, следующей весной у нас не будет ягнят? Но почему?

В своем ответе он сделал ударение на местоимении я. В словах звучала горечь:

– Я ничего не делал потому, что я не видел смысла заглядывать так далеко в будущее.

Значит, без ягнят. Надо будет сказать Люсьену, что весной ягнят не будет. И что это будет за весна без ягнят? Совсем не похоже на Марка – махнуть рукой на часть работы на ферме. Создавалось впечатление, что он сборная модель, которая начинается разваливаться в моих руках. В моей власти было вновь собрать его, вернуть того мужчину, которым, как мне казалось, он был, поэтому я проглотила вертящийся на языке ответ и вновь спросила, чем я могу помочь.

– Я вскопал огород, – сказал он, – но было бы чудесно, если бы ты смогла прибрать в теплице. Если этого не сделать, то в следующем году рассада будет болеть.

Ягнят не будет, но хоть что-то же будет.

– Хорошо. Я обещаю, что сделаю это в ближайшие пару дней… обещаю…

– Спасибо, – сказал он, положил топор на чурбан и опять принялся нагружать дровами тачку.

Как бы я описала время, проведенное в Велле? Здесь в большей степени, чем в других краях, ощущалась смена времен года. Сумерки и рассветы стали теми вехами, по которым мы измеряли время. А дни тем временем тянулись своим чередом, и я не знала, какой нынче день. И так незаметно проходила неделя. А ночи… Что бы я могла записать в вахтенный журнал насчет того, как я проводила ночи? Да никак. Сплошные сны и бред.

Минуло четыре или пять дней после разговора с мужем. Мне почудилось, что я услышала звон разбитого стекла. Погода за окном была просто ужасная. Пылающий закат на фоне пурпурных облаков предвещал, что сильный ветер не утихнет еще несколько часов. Было трудно понять, что же я на самом деле услышала. Рыдающий Люсьен сбежал вниз по лестнице. Из окна спальни внук видел, как Марк что-то ломает в теплице.