Читаем без скачивания Дезертир - Андрей Валентинов

– А я вам верю! – Глаза индейца горели, словно он уже видел всю эту историю, воплощенную в очередной пьесе. – Я ведь говорил вам, Юлия! Вспомните Добино!..

– Чушь, чушь, чушь! – гражданка доктор оставалась непреклонной. – Во-первых, все это можно – и должно – объяснить без всякой чертовщины. Гражданин Люсон встретил у кладбища девушку, чем-то похожую на Мишель Араужо, а в подземелье мы просто нашли тайное кладбище – хотя бы той же секты граалитов. Ну, а во-вторых…

Юлия задумалась, затем решительно сверкнула очками:

– Логрская теория гражданина Вильбоа не выдерживает ни малейшей критики. Слишком много натяжек! Даже если все это правда…

Мы с индейцем невольно переглянулись. Оказывается, Юлия могла допустить и такое!..

– Я говорю «если»! Но пусть это правда. Зачем искать так далеко? Самое простое – самое верное…

– Вы находите эту историю простой? – не выдержал я.

– Она сложна не сама по себе. Трудность в нашем незнании. Что такое смерть? Не в философском, а в конкретном значении?

Я вздрогнул. Да, смерть вполне конкретна. Моя даже имела имя…

– Это сложнейший физиологический процесс, пока совершенно не изученный. Мы все привыкли, что определенные изменения в организме несовместимы с жизнью и приводят к необратимым последствиям…

– Это вы о гильотине? – вновь не выдержал я.

– К примеру, гильотина, – кивнула девушка. – Отделение головы от туловища приводит к известному итогу. Однако в любом правиле бывают исключения. В тысяче случаев механизм срабатывает, а в тысяча первом дает сбой. Сейчас в Париже ежедневно погибает более сотни человек, по всей Франции – больше тысячи. Это настоящая пандемия – пандемия смерти. А между прочим, механизм массовой гибели людей еще никто не изучал. Я читала некоторые книги о средневековых эпидемиях. Тогда гибли тысячи, но порою встречались совершенно невероятные случаи исцеления. Я бы сравнила это, – она на миг задумалась, – с массовой бойней. Рука мясника устает и порою бьет неточно. Смерть все равно наступает, но не так и не в тот момент. И чисто теоретически можно предположить…

– О чем вы, Юлия! О-о! – растерянно перебил д'Энваль. – Смерть – это таинство, это темное покрывало…

– Помолчите, Альфонс! – отмахнулась девушка. – Я хорошо помню, как вы вели себя на вскрытии! Так вот, можно предположить, что в некоторых случаях механизм не срабатывает. Точнее, срабатывает неточно. Отсюда – феномен ваших «дезертиров». Повторяю, все это чисто теоретически…

От ее спокойных слов веяло холодом. Смерть – мясник… Нет, скорее усталый палач, неточно наносящий удар. Как тот молодой доброволец, который двенадцать раз бил топором по шее Шалье Лионского…

– Значит, просто случай, – проговорил я вслух. – Один из тысячи…

Один из тысячи, которого не отпустили на серое небо, такое близкое, такое доступное – протяни руку. Просто лотерея, страшная лотерея, в которую играют добрые французы в лето от Рождества Христова 1793-е. И никаких тайн…

– Нет, не все так просто, Юлия! Ваша теория…

– Это не теория! – резко возразила девушка. – Я совершенно не уверена в самом посыле. Но если принять его за аксиому…

– Вы считаете без хозяина, – перебил я, вспомнив наш спор с Вильбоа. – Без Того, Кто взвесил все судьбы…

Очки блеснули, но я поднял руку:

– Погодите! Все или почти все «дезертиры» не успели сделать что-то важное.

Мари дю Бретон не успела покормить детей, неистовый Антуан Пари – отомстить. У каждого – свое, у каждого – свой «Синий циферблат»…

– По-вашему, желание одного человека сильнее законов природы? – Юлия возмущенно пожала плечами. – Это уже чересчур!

– Не желание, – поправил я. – Воля.

– Поповщина и клерикализм! – Девушка резко встала. – Стыдно слышать от такого образованного человека…

– А я согласен с вами, друг мой! – быстро заговорил д'Энваль. – Воля – о, наша воля, она сильнее смерти, сильнее…

Девушка фыркнула, и молодой индеец смущенно умолк.

– На этом дискуссию прекращаю! – Юлия резко прошлась по комнате. – А вам, Франсуа Ксавье, следует завтра же направиться в лечебницу…

– У вас нет сердца, Юлия…

Девушка резко обернулась и замерла. Д'Энваль медленно встал.

– Увы, это так! О-о! Сколь скорбно сознавать это, но истина пронзает меня, словно отравленный кинжал! Да, у вас нет сердца! Вы не верите в Бога, вам смешны человеческие чувства, вам недоступно то святое, что дорого каждому человеку… И вы не любите меня!

– Что?!

И тут я понял – слова гражданина д'Энваля, больше похожие на горячечный бред, достигли цели. Девушка побледнела, в глазах мелькнула растерянность.

– Альфонс! Вы понимате, что говорите?

– Да! – Похоже, индейца понесло. – Вы не любите меня! О-о! Я верил вам, почитал вас, словно богиню, а вы… Вы забываете меня ради своих низменных увлечений, ради других мужчин, с которыми…

«Заткнись!» – чуть было не сказал я, но понял – поздно. Лицо девушки странно дернулось, дрогнула закушенная губа…

– Франсуа Ксавье, – ее голос дрогнул, – убедительно прошу вас проводить меня домой. Здесь мне больше незачем находиться.

– О-о! – Альфонс сжал голову руками и рухнул на диван. – Вы решили добить меня, вы, лишенная сердца!.. Уходите! Уходите с ним! Уходите к нему! Уходите, дабы предаться с ним…

Внезапно мне показалось, что я нахожусь в каком-то нелепом провинциальном балагане. Пьеро обвиняет в неверности Коломбину. Что за ерунда?! Он что, спятил?

– Прекратите! – возмутился я. – Альфонс! Немедленно извинитесь перед Юлией…

Вместо ответа я услыхал что-то напоминающее мычание. Д'Энваль раскачивался из стороны в сторону, закрыв уши руками. Внезапно мне захотелось поднять его за ворот рубашки и как следует встряхнуть, а если не поможет…

– Я ухожу, – послышался негромкий и внешне спокойный голос девушки. – Вы остаетесь?

На улице я долго не решался заговорить. Юлия упорно молчала, глядя в сторону.

– Послушайте, – наконец начал я. – То, что произошло, нелепо…

Она резко обернулась и выдернула руку, которую, вероятно по забывчивости, подала мне, когда мы выходили из подъезда.

– Я могла бы сказать, Франсуа Ксавье, что это – не ваше дело. Но я так не скажу. В данном случае вашей вины, как ни странно, нет. Альфонс иногда бывает невозможен… Кстати, пусть его слова не тешат ваше самолюбие. Альфонс готов ревновать меня даже к памятнику Генриху IV…

– Я просто хотел извиниться…

– Незачем! – она резко дернула плечом. – Хотя не могу не признать, что вы приносите одни неприятности!

Спорить я не стал. Странно, но получалось именно так. Бедняга Вильбоа, теперь эти симпатичные влюбленные…

– Вы правы, гражданка Тома. Сейчас я провожу вас домой, и мы больше не увидимся.

Честно говоря, я надеялся, что Юлия возразит, но девушка так и не сказала ни слова.

На стук в дверь я вначале не обратил внимания. Я никого не ждал и менее всего был рад незваным гостям. Но те, что стояли в коридоре, оказались настойчивы. Снова стук – на этот раз лупили кулаком, затем на дверь обрушилось что-то тяжелое, железное. Я встал и, уже догадываясь, кто заглянул ко мне на огонек, отодвинул засов.

В дверной проем заглянула щекастая физиономия, увенчанная засаленной треуголкой с трехцветной кокардой. Послышалось удовлетворенное «Ага!», и на пороге появился первый гость. Он был изрядно толст, в старом поношенном сюртуке, зато с широкой перевязью (тоже трехцветной) через все брюхо. За поясом у трехцветного торчали два дуэльных пистолета.

Вторым вошло странное создание в балахоне и чепце, небритое и с большим, изрядно ржавым мушкетом. Присмотревшись, я сообразил, что это все-таки женщина, а кажущаяся небритость объясняется слабым знакомством с полотенцем и мылом. Вслед за мушкетером в чепце появился желтолицый санкюлот в полной карманьоле и красном колпаке, который волок нечто, напоминающее оглоблю. Оглобля никак не желала пролазить в двери, и красноколпачнику пришлось изрядно повозиться, дабы втащить ее в команту. Когда это наконец удалось, стало ясно, что это не оглобля, а пика, увенчанная кривым наконечником с трехцветной лентой.

Я принял этот внушительный парад стоя. Теперь кое-что стало ясно – и присутствие мадам Вязальщицы в неурочный час, и любопытные взгляды коридорных…

– Мы к вам, гражданин Люсон, – с достоинством проговорил толстяк. – И вот по какому делу…

Да, Вильбоа и Демулен не зря предупреждали! Дальнейшее можно было и не объяснять, но отказать себе в беседе со столь колоритными личностями просто грешно.

– А кто это «мы»? – самым невинным тоном осведомился я.

Гости переглянулись.

– Мы – это Наблюдательный комитет секции Нового моста, – соизволил пояснить толстяк. – Моя фамилия Шондер, я отвечаю за всех подозрительных на территории нашей секции.

– За всех? – восхитился я.

– За всех, – немного подумав, сообщил гражданин Шондер. – Так что мы к вам, гражданин Люсон. И вот по какому делу…