Читаем без скачивания Дезертир - Андрей Валентинов

– Его надо заверить.

Чернявый взглянул на бумагу, кивнул и быстро поставил свою подпись. Я взял перо и, чуть подумав, вписал в пустую графу: «гражданин Франсуа…» Запоминать еще одну фамилию не хотелось, и я, не мудрствуя, добавил: «Ксавье». Итак, гражданин Франсуа Ксавье. Сойдет!

– Мы выйдем сейчас вместе, и вы проводите меня до ворот. А гражданин Люсон должен вернуться в камеру. Надеюсь, вы понимаете, что его должны содержать строго и в полной изоляции?

Амару изумленно раскрыл глаза, но тут же понял и усмехнулся:

– И в железной маске! Будет сделано, гражданин…

Он выжидательно поглядел на меня, но я отмолчался. Называть свою новую фамилию не хотелось.

– И учтите, ничего не могу обещать. Ничего! Вы понимаете? Мне придется все начать сначала.

– Да, да, конечно! – в голосе чернявого звучало облегчение. – Но мы верим вам, гражданин Шалье! Только вы…

Дальше можно было не слушать. Теперь, что бы ни случилось, торопить меня не станут. Выходит, и от тюрьмы бывает польза!

Мы расстались за воротами, договорившись, что я сам навещу чернявого по одному из двух названных им адресов. В крайнем случае я могу пойти прямо к гражданину Вадье. В этом тоже был резон – искать меня не станут – по крайней мере несколько дней. А это меня тоже вполне устраивало. Напоследок Амару пообещал как следует разобраться со всеми «ублюдками», приложившими руку к моему аресту. Это не обещало ничего доброго ни гражданке Грилье, ни гражданину старшему коридорному, ни толстяку с трехцветной повязкой через брюхо. Наверно, следовало бы за них заступиться, но почему-то я этого не сделал. Возможно, не нашел нужных слов.

Я уже принялся оглядываться по сторонам в поисках фиакра, когда внезапно почувствовал на своем плече чью-то руку.

– Т-только не говорите, что это не вы. Иначе моя в-вера в человечество будет окончательно подорвана!

Я не спеша обернулся. Камилл Демулен улыбался, но вид имел крайне растерянный.

– Н-надеюсь, вы не п-перестреляли всю охрану, г-гражданин Люсон, п-поскольку в моей коляске вот-вот слетит колесо и п-погони она не выдержит…

– Если всех уже перестреляли, то и гнаться некому, – рассудил я. – Слава Республике, гражданин Демулен!

– В-вовеки аминь! Вопросы п-потом, уходим!

Он схватил меня за локоть и потащил куда-то за угол.

– Погодите, Камилл! – я попытался вырваться, но безуспешно. – Знаете, в моей компании сейчас может быть опасно.

– Д-да? – Синие глаза блеснули. – П-правда? Знаете, Б-бастилию тоже было опасно брать, но я ее все-таки в-взял. Скорее, т-там коляска. Хорошо, что я – человек б-богатый. Иногда это может помочь…

За углом действительно обнаружилась коляска. Демулен подтолкнул меня, вскочил сам и кивнул кучеру.

– П-поедем к Шарлю. Там расскажете про свой анабазис. Признаться, п-поражен. Как раз шел в-вас проведать в узилище…

– Так вы приехали из-за меня? – поразился я.

Демулен лишь улыбнулся, и я почувствовал нечто вроде стыда. А если бы за решетку упрятали не меня, а этого симпатичного заику, смог бы я поступить так же? Он ведь знает, кто я!..

– Шарль хотел идти к Жоржу, – продолжал Камилл, похоже, не пришедший еще в себя от неожиданности. – Но Жорж сейчас даже не член этого д-дурацкого Комитета. Слушайте, Франсуа, вы что, б-бежали?

– Меня выгнали, – сообщил я не без гордости. – За дурное поведение. Поэтому мне сейчас нужно найти место тихое – и желательно очень спокойное…

– Устроим! – Демулен махнул рукой. – Это как раз не п-проблема. К сожалению, проблема в д-другом…

Его тон мне внезапно не понравился. Что-то случилось – и не со мной.

Дверь нам открыл Вильбоа. Увидев меня, он растерянно моргнул и, кажется, хотел перекреститься, но раздумал.

– Вы? – На бледном лице мелькнула улыбка. – Впрочем, вопрос дурацкий, можете не отвечать… Камилл, как тебе удалось?

– Мне?! – Демулен хмыкнул. – Я встретил нашего г-гражданина «аристо» мирно гуляющим в-возле Сен-Пелажи, к-как будто так и должно б-быть!

– Хорошо! – Лицо Вильбоа сразу же стало серьезным. – Проходите.

Да, что-то случилось. И не со мной. Вернее, не только со мной. Я окончательно убедился в этом, когда дверь в комнату отворилась, и в полутьме коридора блеснули знакомые очки.

– Добрый день, гражданка Тома! – произнес я как можно веселее. – Каким ветром?

Девушка не ответила, лишь лицо ее странно дрогнуло. Да, похоже, дело плохо!..

Когда мы разместились в креслах, я достал из кармана последнюю папелитку и повернулся к Вильбоа:

– Кто?

– Ну, прежде всего, вы, – невесело усмехнулся он. – Вас арестовали вчера днем, а вечером…

– Они взяли Альфонса, – тихо проговорила Юлия. – Он в Консьержери. Я узнала только два часа назад.

Я чуть было не спросил, за что, но вовремя сдержался. За что – ясно. Вопрос в другом…

– В чем его обвиняют? Официально?

– Еще н-не знаем, – так же тихо ответил Демулен. – К сожалению, в Консьержери просто так не п-пускают. Это даже не Сен-Пелажи.

Я кивнул. Объяснения были излишни. Консьержери – прихожая. Прихожая, ведущая прямо на площадь Революции.

– Сделаем т-так, – продолжал Камилл. – Вы, Франсуа, останетесь здесь и не к-кажете носа, пока я не вернусь. А мы с Юлией поедем к Жоржу. Н-надо получить пропуск в этот ад.

Никто не спорил. Демулен улыбнулся и кивнул Юлии. Девушка встала, но у дверей внезапно обернулась:

– Я рада, что вы живы, Франсуа Ксавье! В прошлый раз мы плохо с вами поговорили. Простите…

Я не успел даже ответить – Юлия исчезла. Демулен коротко поклонился и последовал за ней. Хлопнула дверь в коридоре.

– Вот так, – негромко произнес Вильбоа. – А теперь пусть мне кто-нибудь объяснит – хотя бы вы, – что происходит?

– Почему аристократ дю Люсон не в Революционном Трибунале? – понял я. – Шарль, не могу – пока не могу. Рискну лишь заявить, что за свободу я не платил чужими головами. Очень надеюсь, вы мне поверите…

Вильбоа ответил не сразу.

– Пожалуй, поверю. Скажите, Франсуа, тот ангел, что отверз вам врата темницы, не может проделать то же для д'Энваля? Я не очень люблю этого молодого человека, но сейчас не до подобных сантиментов. Кроме того, он жених Юлии, а ей, как вы знаете, я обязан такой безделицей, как жизнь.

Оставалось задуматься. Мой чернявый ангел из Комитета общественной безопасности не из тех, кто без особой нужды совершает добрые дела. Но, с другой стороны…

– Я попытаюсь, Шарль. Мне нужно пару дней. Надеюсь, в Революционном Трибунале накопилось достаточно дел…

Вильбоа кивнул:

– Обычно гражданин Тенвиль не спешит, так что время у нас есть. Признаться, я куда больше боялся за вас, Франсуа… Кстати, не успел поблагодарить. Спасибо!

– За что? – удивился я. – Пока за мною добрых дел не замечалось.

Он покачал головой, затем отвернулся.

– Кроме одного, Франсуа. Этим утром вы вновь спасли мне жизнь. Правда, вполне возможно, без всякого на то желания…

Я хотел вновь удивиться, но что-то удержало. Кажется, я начал понимать.

Вильбоа медленно встал и прошел к стоявшей в углу конторке.

– Это письмо, – в его руке оказался большой, густо исписанный лист бумаги. – Я почти закончил. Точнее, это завещание. Оставалось поставить точку…

Я уже понял какую – свинцовую. Это было именно то, чего я опасался с того самого часа, когда мы вернулись из катакомб.

– Но тут появился Камилл, и я решил, что у меня еще остались кое-какие дела… Понимаю, что вы думаете, Франсуа. Я ведь говорил, что не признаю самоубийства. Но мне действительно незачем жить. По крайней мере, так мне казалось еще сутки назад.

– Шарль, послушайте… – начал было я, но Вильбоа покачал головой:

– Я и сам могу привести все возможные доводы. Но попытайтесь понять и вы. Дело не только в Мишель. Все мы живем из-за чего-то – или благодаря чему-то. С Мишель я познакомился летом 1789-го, как раз через два дня после взятия Бастилии. Я ведь был тогда вместе с Камиллом. И вот Мишель погибла, а то, ради чего мы жили…

– Бросьте! – не выдержал я. – Вы хотите сказать, что поняли, какому богу служили? Только сейчас заметили рога и копыта?

Вильбоа ответил не сразу, его голос звучал тихо, еле слышно.

– Мы хотели, чтобы люди были свободны. Чтобы их не бросали в тюрьмы одним росчерком пера. Мы хотели, чтобы Франция не голодала, чтобы народ не оскорбляли на каждом шагу. Что в этом плохого, Франсуа? Весной 89-го мы надеялись, что Людовик нас поймет – ведь он тоже любил Францию! А потом… Недавно Жорж сказал страшную фразу: «Революция сошла с ума!» Да, это так. Революция убила мою Мишель. Моя Революция! И если я виноват… Я написал… Это не только мои мысли, так думает Камилл – и не он один. Может, еще не поздно. Если сейчас остановить террор, ввести в действие конституцию, провести выборы, объявить амнистию… Может быть, еще есть шанс…

– Конституция, выборы, амнистия, – повторил я. – Может быть. Впрочем, ни Вандея, ни армия Святого Сердца не сложат оружия. И кто сделает это? Не Робеспьер же! Не Вадье, не Фукье-Тенвиль!