Читаем без скачивания Русская Италия - Сергей Нечаев

Но вернемся к главной теме нашего рассказа. В Германии и Австрии вместе с Игорем Маркевичем Дягилев осматривал музеи, слушал оперы. Во все время путешествия он казался веселым и счастливым. Он, казалось, совершенно забыл про болезни и перестал принимать прописанное ему врачом новое чудодейственное лекарство — инсулин.

По свидетельству самого Игоря Маркевича, Дягилев не просто хотел сделать из него знаменитость, он был тем «агентом-провокатором», который сумел пробудить в юноше творческие силы. Друг Дягилева итальянский композитор Витторио Риети, живший в то время в Париже, помог Игорю с инструментовкой, сам маэстро подсказывал неопытному сочинителю, где должен вступать оркестр, а где должно играть одно фортепьяно.

В поездке по Германии, последовавшей за триумфальным выступлением в Лондоне, где Игорь играл свой фортепианный концерт, и громким приемом у королевских особ, Дягилев водил своего юного друга по местам, знакомым ему с юности. «Тристана и Изольду» они слушали в театре Принца-Регента, и Игорь заметил, что в антракте Дягилев не смог сдержать рыданий. Сорок лет назад, таким же семнадцатилетним юношей, как его теперешний спутник, слушал он эту оперу со своим кузеном Димой Философовым…[8]

Дима был близкий друг, сотрудник, советчик, любимый человек. С ним и с его ближайшими друзьями театральным художником Александром Бенуа и музыкантом Вальтером Нувелем (они все вместе учились в университете) бывший пермский провинциал, быстро завоевавший столицу, затеял свой необыкновенный художественный журнал «Мир искусства». Было это ровно тридцать лет назад… Кстати, незадолго до поездки с Игорем Маркевичем Дягилев виделся с Вальтером Нувелем в Лондоне, обедал с ним.

— Когда же мы теперь увидимся? — спросил на прощанье Дягилев.

— Никогда, — шутливо ответил друг юности.

Шутка шуткой, а прозвучало зловеще…

В Венецию Дягилев поехал один.

Врачи не разрешали ему ехать в этот город, чей сырой климат был вреден для его здоровья. Но, расставшись, как ему казалось, ненадолго с Маркевичем, он все же приехал в Венецию. Словно для того, чтобы оправдать предсказание гадалки о смерти «на воде».

Дягилев, повторимся, ибо это важно, любил этот город. Для него Венеция не она, а он — роскошный юноша, пленивший его своей красотой. Дягилев не мог жить без гниющего дурмана многочисленных узких каналов и плывущих по ним, как волшебные видения, кривоносых черных гондол. Здесь он превращался в дожа-венецианца и, сидя на площади Сан-Марко, самой радостной площади мира, словно приглашал друзей и знакомых вместе с ним восхититься своей Венецией.

Там он поселился в хорошо знакомом по предыдущим посещениям «Гранд Отеле» в комнате с видом на залив. Он не знал, что этот отель станет последним его земным прибежищем. Он прибыл в Венецию вечером 8 августа 1929 года. Ему оставалось жить всего одиннадцать дней.

Дни эти проходили по-разному. Вначале он даже пытался вставать с постели, вечер следующего дня провел на площади Сан-Марко. Его сопровождал молодой танцовщик Серж Лифарь.

Серж Лифарь (настоящее имя и отчество — Сергей Михайлович) вошел в историю балетного театра не только как выдающийся танцовщик, известный хореограф и руководитель балетной труппы «Парижской Оперы», но и как преданный любовник Дягилева. Лифарь мирился с деспотизмом «шефа», умел быть терпеливым и не рассориться, не убежать от него, как некоторые другие протеже Сергея Павловича. И даже когда их интимные отношения закончились, и Дягилев начал дарить свое внимание другим юношам, Лифарь это покорно стерпел, сохранив верность Дягилеву до конца его дней. А после смерти любовника и наставника он станет едва ли не главным по части того, что имело отношение к имени и художественному наследию Сергея Павловича Дягилева.

Они встретились в начале 1923 года в Париже — пятидесятилетний Сергей Дягилев и восемнадцатилетний Сережа Лифарь. Лифарь, убежавший из Советской России, мечтал о карьере танцовщика, о свободе, ради чего он и оставил родину, родных, первую любовь, и надеялся в «Русском балете» Дягилева занять достойное положение. Но, конечно, он и вообразить не мог, какие отношения вскоре установятся у него с хозяином «Русского балета».

По воспоминаниям современников, Лифарь был изумительно красив и восхищал редкой природной музыкальностью. К тому же он буквально зажигал всех своей энергией. Его обожали и артисты, и зрители. Знаменитый поэт-символист Поль Валери назвал Лифаря «поэтом движения».

Все произошло не сразу. Какое-то время Лифарь, одновременно боготворя и безумно боясь Дягилева, делал все возможное, чтобы держаться подальше от Сергея Павловича и его окружения. Но в июне 1923 года, когда труппа давала в Версале торжественный спектакль «Людовик XIV», уже после представления, Лифарь, набравшись храбрости, подошел к Дягилеву и попросил у него на память программу версальского спектакля. На это Дягилев, который, по всей видимости, уже имел определенные виды на молодого артиста, сказал:

— Прекрасно, Лифарь, зайдите ко мне завтра, я вам дам программу.

Однако Лифарь к Дягилеву не пришел. Впоследствии Сергей Павлович часто вспоминал этот эпизод, говоря:

— Почему ты не пришел за программой! Все было бы иначе, и ты не потерял бы напрасно год!

А Лифарь, видя, что Дягилев ищет встречи с ним, пристально следил за каждым его шагом, продолжал прятаться от него, чем приводило Дягилева в бешенство. Как-то раздраженный упрямством Лифаря Дягилев резко высказался на этот счет, заключив гневную речь словами:

— О нем заботятся, им интересуются, а он нос воротит. Ну и черт с вами — очень вы нужны мне, подумаешь!

На другой день после этого разговора Дягилев уехал в Париж, а вернулся с очередным фаворитом, юным танцовщиком Антоном Долиным. И демонстративно прекратил какие-либо попытки заманить Лифаря в свою постель. Но, по всей видимости, он был слишком увлечен этим молодым человеком, сопротивление которого только еще более притягивало и раздражало. В результате, Дягилев стал постоянно придираться к Лифарю, доводя его чуть ли ни до слез.

Трудно сказать, понимал ли тогда Лифарь, чего добивается Дягилев, но, похоже, догадывался. Ведь все в труппе знали о гомосексуальных наклонностях «шефа», да и сам Сергей Павлович всегда жил со своими любовниками открыто, никого не боясь и не стесняясь.

Однажды Лифарь отправился на концерт Игоря Стравинского, где неожиданно встретился с Дягилевым. И совершенно неожиданно Сергей Павлович из раздраженного и недовольного хозяина влруг опять превратился в задушевного старшего друга. Он обрушил на Сержа потоки ласковых слов, и этот странный разговор привел молодого человека в полное смятение. Он вспомнил все, что говорилось в труппе о фаворитах Дягилева. «Неужели и я для Сергея Павловича его будущий фаворит, неужели он и меня готовит для этого? — спрашивал себя Лифарь и твердо решил. — Нет, все, что угодно, только не это — я никогда не стану фаворитом!»