Читаем без скачивания Русская Италия - Сергей Нечаев

Пробудился демон ревности…

Между Лифарем и Борисом Кохно началось жестокое соперничество. В самом деле последний был не только личным секретарем руководителя «Русского балета», но и влиятельным его помощником, почти что серым кардиналом. Этот умный и красивый, хитрый и энергичный человек сумел обвести Дягилева вокруг пальца и совершенно не хотел, чтобы конкурент уничтожил его влияние. И потому старался отстранить Лифаря или по крайней мере удерживать его на расстоянии».

К тому же незадолго до смерти у Дягилева появился новый и последний друг, семнадцатилетний Игорь Маркевич. И Лифарю уже не стало места рядом с Дягилевым. И все же именно Серж Лифарь будет в 1929 году рядом с умирающим в Венеции Дягилевым. Борис Кохно, которого Дягилев сделал своим секретарем и дал возможность выступать автором либретто его балетов, приедет позже, уже в разгар болезни.

Состояние здоровья Дягилева все ухудшалось, его странная болезнь одолевала и наводила на самые печальные мысли. Лежа в постели, маэстро вспоминал, что любил в этой жизни, рассказывал Сержу Лифарю о щемящих душу пейзажах Левитана, о Шестой симфонии Чайковского, напевал своим сильным, но неприятным и негибким голосом мелодии из «Тристана и Изольды».

Дягилев, казалось, не понимал, что умирает. Вернее, он этого так и не понял. Самое страшное произошло слишком быстро. С 12 августа температура начала неумолимо расти и к следующему дню достигла 39 градусов. В эти два дня Дягилев послал Борису Кохно телеграмму:

«Болен. Срочно приезжай».

Приезд Кохно вселил в Дягилева надежду. 17 августа, войдя в пронизанный венецианским солнцем дягилевский номер, Борис увидел друга улыбающимся и веселым.

— Теперь ты приехал и все будет хорошо, — прошептал маэстро.

Ему оставалось еще два дня жизни. Приезд Кохно дал умирающему иллюзию возвращения всего прежнего — здоровья, творчества, планов на будущее.

Борис Кохно вошел в жизнь Дягилева в тот самый момент, когда Леонид Мясин, танцовщик, хореограф и сильнейшая дягилевская привязанность, его покинул. Приход Кохно поразительно напоминал явление самого Мясина за семь лет до этого. Мясин пришел в московский отель «Метрополь» по вызову Дягилева, подбиравшего танцовщиков для «Русского балета» в Париже. Кохно не имел к балету никакого отношения. Это был литературно одаренный семнадцатилетний юноша, бежавший с матерью от ужасов революции, и его единственным багажом на причале в Константинополе были поэтические книги, вещь в эмиграции практически бесполезная. В Париже он явился к Дягилеву в его гостиничный номер в надежде хоть как-то устроиться в этой бесперспективной, почти безнадежной изгнаннической жизни. Договориться о работе удалось на удивление быстро. Когда же Борис осторожно спросил о своих будущих обязанностях, Дягилев ответил ему по-французски:

— Стать необходимым.

Борис все понял правильно и стал необходимым. Он помогал Дягилеву в организаторских делах, писал либретто для балетов, короче, находился в орбите «шефа», был «своим» человеком.

Такой же «своей» была Мися Серт, которую Дягилев вызвал телеграммой, когда его состояние стало совсем угрожающим.

Красавица Мизия, или просто Мися, как все называли ее на русский лад, родилась в 1872 году в Санкт-Петербурге под именем Мария-София Годебска, а в историю вошла как Мися Серт, любимая модель Огюста Ренуара, муза Игоря Стравинского, героиня Марселя Пруста и Жана Кокто.

В России она оказалась случайно. Ее мать, Эжени-Софи-Леопольдин Сервэ, планировала рожать в Брюсселе, но, получив анонимное письмо о том, что ее супруг, скульптор Сиприен Годебски, прекрасно проводит время в России, в имении князей Юсуповых, решила отправиться к мужу и лично узнать, что происходит. Путешествие по занесенной снегом России стало для находящейся на девятом месяце беременности женщины роковым: в первый же день своего прибытия в Царское Село она умерла во время родов.

Поначалу Мисю, родившуюся в России, но проведшую в этой стране всего несколько дней и никогда не говорившую по-русски, воспитывала бабушка, владелица огромного поместья под Брюсселем, одна из ближайших подруг бельгийской королевы. В ее старинной вилле всегда было множество гостей; семь роялей, расположенных в бальных залах, не умолкали, казалось, ни на минуту. Неудивительно, что нотной грамотой Мися овладела намного раньше, чем азбукой.

В один из дней она была удостоена чести сыграть самому Ференцу Листу. Великий композитор тогда посадил очаровательное дитя себе на колени и попросил сыграть Бетховена. Это было так мило, и все вокруг громко аплодировали.

Чуть повзрослев, она сбежала в Лондон. Говорили, что в английскую столицу девушка уехала со своим любовником, который был на сорок лет ее старше.

Как бы то ни было, через два месяца в Париж вернулась уже совсем другая Мися — взрослая, независимая, знающая себе цену. Средства на жизнь она зарабатывала себе сама, давая уроки музыки Бенкендорфам — семье русского посланника в Париже.

А вскоре вышла замуж за своего кузена Тоде Натансона, журналиста, владеющего на паях с братом журналом «Ревю бланш». Кстати сказать, триста тысяч франков, полученных от бабки в качестве приданого, Мися истратила за один день, оставив их в лучшем магазине. Слова «шопинг» тогда не существовало, но, похоже, процесс этот захватил определенную категорию женщин с появлением первых торговых лавок и первых денег.

Поначалу семейная жизнь Миси складывалась как нельзя лучше. В загородном имении супругов каждые выходные собиралось интересное общество, ведь «Ревю бланш» был одним из самых популярных среди парижской богемы изданий. Излюбленным развлечением Миси было устроиться в тени деревьев с книгой, в то время как великий Тулуз-Лотрек кисточками щекотал ее голые пятки, рисуя на них «невидимые пейзажи».

Но вскоре у Тоде Натансона начались финансовые проблемы. Для того чтобы поправить ситуацию, он нашел инвестора — владельца самой популярной на тот момент во Франции газеты «Матен» Альфреда Эдвардса…

А в феврале 1905 года Альфред Эдвардс и Мися сыграли свадьбу, и с тех пор главным занятием новоявленного супруга, бывшего на шестнадцать лет старше Миси, стала покупка вееров и драгоценных камней для своей молодой жены.

Несмотря на то что она никогда не любила Альфреда («Во время занятий любовью с ним я составляла меню завтрашнего обеда», — призналась как-то Мися подругам), красивая жизнь ей была явно по вкусу. Супруги владели огромной квартирой в Париже, на улице Риволи, что прямо напротив сада Тюильри и Лувра, и одними из первых обзавелись роскошной яхтой.