Читаем без скачивания Круг замкнулся - Кнут Гамсун

— А вы что-нибудь делаете?

— Я много курю. И еще полощу горло коньяком. Прямо стыдно показывать, но вот, взгляните, все время ношу с собой бутылочку — прямо как пьяница.

— А от него не жжет?

— Как огнем. Очень даже жжет.

— Но по-вашему, это помогает?

— Не знаю. Просто я так лечусь. Ну конечно, не помогает. Но ляг я в больницу, тоже бы не полегчало. Они уже в прошлом году сказали, что я пришел слишком поздно. Надо бы мне прийти раньше, когда еще не болело. Так чего ж ради ложиться сейчас, если все равно слишком поздно. Они сказали, что это рак! — вдруг выкрикнул он.

— Вы женаты? Мы ведь ничего про вас не знаем.

Штурман не ответил.

— Очень вас жалко, — сказала она в завершение разговора.

Он вдруг стал резким и неприветливым, как всегда.

— Почему это меня жалко? Другим гораздо хуже, чем мне.

Лолла больше ничего не сказала. Когда она ушла, штурман снова сел у машинного телеграфа и принялся разглядывать муравьев. Плохо дело, верно, подумала она. Он все время стоял наклонив голову, может, не хотел дышать на нее коньяком. Это был крепкий человек с сильной волей, вот и ожесточение его было законченным и четким.

В нем ровно столько злости, сколько и болезни, толковала между собой команда. У них опять было к нему дело, и поэтому они решили заявиться в полном составе. Северин, как старший из них, будет держать речь. Но Алекс, произведенный тем временем в офицеры, с ними не пошел. И осталось их только двое, Северин и Леонарт, — вот и вся депутация.

Однако момент для переговоров они выбрали самый что ни на есть неудачный. Штурман досадовал на себя, что так разоткровенничался с буфетчицей, что она подбила его на такие признания, заставила его столько ей выдать — пропади оно пропадом, это настырное участие! Он подбежал к релингу и яростно сплюнул за борт, достал из кармана фляжку и прополоскал горло, после чего сделал вид, будто опять сплевывает, и снова подсел к машинному телеграфу. Пропади оно пропадом, это настырное участие…

— Вам чего? — спросил он.

— Да вот, — ответил Северин, — мы о том же, что и в прошлый раз.

Штурман встал, но тотчас снова сел, и вышло, что как бы и не вставал.

— Ну так чего, я спрашиваю?

— Чего? Ну… с тех пор как Алекса взяли на капитанский мостик, нас снова осталось только двое, вот он, Леонарт, и я. Нам не хватает на борту одного человека.

— Я ж вам сказал, поговорите в дирекции.

— Уже говорили, штурман.

— Капитан.

— Так точно, капитан, уже говорили, капитан.

Он слышит издевку в повторении слова «капитан», но спрашивает дальше:

— И что сказала дирекция?

— Они сказали, что хотят услышать лично от капитана, нужен нам еще один человек или нет.

Штурман встает и больше не садится.

— Северин, нам не нужен еще один человек.

— Ах, так, — говорит Северин, — значит, вы, штурман, не желаете замолвить за нас словечко?

Нет, капитан не желает.

— Вот и все, что мы хотели узнать у штурмана.

Депутация удаляется, бормоча себе под нос, что они все уйдут, что его не выпустят в море, потому что никто ему не позволит выходить в плавание с двумя матросами вместо трех…

XXIII

Молодой Клеменс в последнее время завел моду сидеть на скамейке у причала и наблюдать за «Воробьем». Вот и нынче сидит.

Но началось это все с другого. Началось с того, что два дня назад он набрался храбрости и прямиком направился на судно, к буфетчице. Ее очень раздосадовало, что она так нескладно одета, что на ней белый фартук от подбородка до туфель, поскольку она наводила порядок, чистила и драила, перед тем как выйти в море.

И тут откуда ни возьмись молодой Клеменс. Он производил странное и непривычное впечатление, словно малость играл, он был молод и играл с огнем. «Прекрасная дама!» — сказал он. А ведь не был пьян — подумать только, молодой Клеменс — и вдруг пьян. Но с другой стороны, он говорит: «Прекрасная дама».

Он поразмыслил насчет молочного магазина, но едва ли это для нее подходящее дело. А лучше всего ей выйти за него замуж.

Вот что он сказал.

Должно быть, ему и в самом деле надо было сразу все выложить, не то он бы вовек не осмелился.

У нее даже язык отнялся от изумления.

Клеменс же для надежности все время смотрел в пол и продолжал говорить, не умолкая: он двадцать лет о ней мечтал, любил ее, сходил с ума по ней. Вот он пришел и говорил это в первый раз и даже представить себе не мог, как исказилось при этих словах его лицо. А на нее он и вовсе не смел взглянуть.

— Вы сейчас из дому? — спросила Лолла.

— Да, да, из дому. Но не сбивайте же меня. Так вот… ах да, вы имеете в виду, не заходил ли я куда-нибудь еще. Ни капельки, если желаете, я дыхну. И не сбивайте меня, пока я вам не скажу все.

И он повторил уже сказанное еще несколько раз и кое-что к этому добавил, он долго говорил, удерживая ее. На ее лице сменилось много выражений, она побледнела и с интересом слушала каждое слово. А потом обещала подумать обо всем.

Было это два дня назад.

Теперь она сделала рейс на молоковозе и вернулась. Молодой Клеменс сидит на своей скамейке. Он видит ее силуэт в проеме двери салона. Она не подала ему знак, но зато принарядилась для встречи, а это тоже знак. Он стремглав бросается на корабль и находит ее в двойной каюте, двери перед ним распахнуты. Они сталкиваются прямо в дверях.

Итак, она много думала, все думала и под конец решила, что это не так уж и нелепо. Но все равно это загадочно и удивительно.

— Что скажет Ольга? — шепчет она.

Через это препятствие он перешагивает без труда. У Ольги свой путь, у него свой.

А его семья, его сестры?

Ну и что? Ведь он женится, а не они. Он и это препятствие перешагивает с такой же легкостью. Он не говорит ей о том, что уже один раз прошел в глазах семьи через скандал, что он развелся и потому семейство должно было притерпеться, а вместо того подыскивает совсем другой ответ, более красивый:

— Лучше не будем уклоняться от темы, я должен был жениться на вас, Лолла, и больше ни на ком, двадцать лет я мечтал жениться на вас, даже больше чем двадцать, я уже и сам не знаю, как долго. Я приезжал домой на каникулы, когда все это началось, я полюбил вас, я не ел, я не спал, я любил вас. По мне вы ничего не замечали, но так оно и было, я ни о чем всерьез не думал, но так оно и было. Вы помните, ведь когда вы были у нас, у Ольги и у меня, вы тоже ни о чем не догадались, я вел себя не так, чтобы привлечь вас, напротив, я скорей оттолкнул вас, не согласившись помочь вам с этим заемным письмом в банке. А я продолжал жить и чахнуть без вас, дни и месяцы жить без вас в своем собственном доме. И вот теперь я пришел к вам и говорю, что вы должны выйти за меня, а не за кого-нибудь другого, чтобы я наконец получил вас.

Видно было, что Лолла внимательно его слушает, она сидела с полуоткрытым ртом, и ноздри у нее раздувались. Как в молодые годы. Порой у нее мелькали не подходящие к случаю мысли, вспомнился Абель, он был тут совсем ни при чем, а вот вспомнился же.

— А что скажет Абель?

— Абель? — переспросил он и порылся в своей памяти. — Но, дорогая, он ведь твой пасынок.

— Конечно. Это я просто так.

— Не сбивай меня, Лолла, и ничего не откладывай. Я так долго тебя ждал. Абель, говоришь? Ах да, это ты про акции… да пусть они считаются его акциями, хоть все. А делать под них заем тебе теперь совсем необязательно. Мне снова поручили вести два больших процесса. Правда, мой отец отошел от дел и сейчас я больше не поверенный, но мне все же поручили два больших процесса. Первые два прошли так успешно, что мне поручили еще два. Не думай об акциях, Лолла, не думай вообще ни о чем. Я сказал тебе, что ты для меня все на свете, и никогда еще я не произносил столь правдивых слов.

Еще одна проблема:

— Я ведь вдова.

Он снова порылся в памяти:

— Ах да… Вдова некоторым образом.

— Да, некоторым образом. Так-то я девица не хуже любой другой, но вот это…

— Ну да, ты же была обвенчана. Это все знают. В известном смысле я тоже вдовец.

Но проблемы тем не менее были не только у Лоллы. Лолла и Ольга, у которых даже имена были почти одинаковые и которые были, можно сказать, водой не разольешь с первых классов начальной школы, — вдруг проявили при встрече явные признаки досады. С чего им, спрашивается, было досадовать? Ну Лолла, допустим, потому, что другая получила его раньше, а Ольга, выходит, потому, что другая получила его теперь?

Встретились они на улице, и тут именно Лолла казалась смущенной и робкой, будто сделала что-то дурное.

— Лолла! Верить ли мне своим ушам?! Ты, оказывается, вышла за него?

— Получается так, — ответила та с бледной улыбкой.

— Ну и что он говорит по этому поводу?

Лолла, глядя на нее во все глаза: