Читаем без скачивания Битва веков - Александр Прозоров

— Он готов? — спросил князь Пахома, когда сын ненадолго отлучился.

— Малый толковый, — кивнул дядька.

— Ты его береги.

— Пока жив, не отойду… — пообещал холоп.

На рассвете Андрей вместе с еще двумя сотнями детей боярских и примерно тремя сотнями холопов ушел в туман, медленно ползущий на берег с широкой холодной Оки. За славой, которую ему так хотелось добыть. За делом, которое он выбрал смыслом своей жизни.

Лагерь же остался заниматься своими будничными делами. В него то и дело подтягивались новые ополченцы, чтобы влиться в опричные полки. Те, что строились не по принципам землячества, а определялись числом, умением и вооружением собранных Разрядным приказом воинов. Хотя — чур, чур, чур, какие «опричные»? Это слово теперь было под запретом и каралось батогами. Полки были не опричные и не земские. Они были — русскими. Собранными для защиты русской земли и управлялись не самыми знатными из русских воевод, а самыми опытными и умелыми. Самые знатные уехали в Новгород, с глаз долой, от войск подальше.

Впрочем, родовитость умнейшего князя Воротынского тоже была к месту — для спокойствия непривычных к новым порядкам земских бояр.

Оружейный парк князя Сакульского собирался примерно таким же образом. Специальной полевой артиллерии придумать еще никто не догадался, и пищали приходили в строй так же, как и бояре: по призыву, исполчаясь с крепостных стен и засек вместе со своими нарядами. Воеводы и наместники, понятное дело, норовили отдать стволы поплоше, какие не жалко. Уходящие в поход пушкари хотели получить самое лучшее, ибо с этим им предстояло воевать. И как-то так, через споры и согласия, через жалобы и требования, через хитрости и авторитеты среди собранных пушек обнаруживались и недавно отлитые длинноствольные пищали, и допотопные тюфяки, стрелявшие еще по Мамаю и Тохтамышу, и легкие чугунные картечницы, и крупнокалиберные дробовики.

Князь каждый ствол осматривал тщательно, со всем пристрастием — на изъеденность дула, на чистоту запального отверстия, на наличие трещин. Ровной палочкой проверял прямоту орудия, дабы не порвало, коли картечницу для стрельбы ядром использовать. Ощупывал он и лафеты: чтобы были не подгнившими, крепко держали пушки.

После проверки каждый наряд получал бочки с припасом и полотняными мешками, железные запальные штыри вместо привычных шнуров и садился набивать картузы. Все пищали, тюфяки и пушки были разных калибров, каждой требовалась своя навеска пороха, свой заряд жребия, свои ядра — и Андрей требовал, чтобы все это пушкари заготовили сейчас, в спокойной обстановке, а не суетились с мерками в горячке сражения.

Помимо детей боярских, к Коломне подошли десять тысяч стрельцов. Людей взрослых, основательных, а потому содержащих оружие в полном порядке. Они тоже попали под руку Андрея, и их тоже князь заставил сделать себе дополнительно по полторы сотни патронов — вместо предусмотренных разрядом пятнадцати.

За хлопотами разгорелось лето, южные рубежи никто не тревожил, и постепенно лагерь проникся обычной леностью и безалаберностью. Бояре потихоньку начали забывать, по какой причине их исполчили чуть ли не до последнего новика, зачем собрали на Оке. Служивые люди все больше предавались пирам и начали высчитывать дни, оставшиеся до первых заморозков — когда будет можно отправиться домой. Стрельцы от вопросов правильности использования бердышей и скорости чистки ствола, чтобы не полыхнул новый навес пороха, перешли к обсуждению цен на овес и репу, мест доходного сбора ревеня и заключению уговоров, которые можно будет исполнить по возвращении в свои слободы. Попытки Андрея вывести их на тренировки встречали все большее и большее непонимание, бердышами стрельцы махали с ленцой, фитили крутить ленились.

Первые вести о враге появились только в середине лета, от самых дальних степных застав. В этот раз крымчаки шли с пехотой, а потому двигались почти вдвое медленнее обычного. На день Кузьмы и Демьяна показались возле Непрядвы, но только на Прокла дошли до Оки возле Серпухова[22].

Двадцать пятого июля передовой татарский дозор появился возле Сенькина брода, покрутился, то приближаясь, то отдаляясь, но все-таки решился, перешел реку, а когда начал подниматься на берег — с двух сторон на басурманскую полусотню в рогатины ударила кованая конница. Разбойничья полусотня легла под копыта в считанные мгновения, не успев отправить к главным силам ни одной весточки.

Однако через пару часов у брода показался отряд числом уже в несколько сотен. Рассыпанные на том берегу мертвые тела предупредил татар о засаде, и через реку они пошли плотными рядами, стремя к стремени. Едва разбойники добрались до стремнины, выехавшие на открытое место боярские дети обрушили на них целый ливень стрел. Теряя людей, упрямые крымчаки погнали коней вперед, а когда уже выезжали из воды, бояре, убрав луки, опустили рогатины и дали шпоры коням, врезавшись в нестройную массу и опрокинув первые ряды обратно в Оку — кого мертвыми, а кого и живыми.

Задние татары, застряв среди воды, взялись за луки, принялись метать стрелы. Боярские сотни отступили, исчезнув за кронами деревьев по сторонам. Крымчаки, опустошив колчаны, двинулись вперед — но выскочившие на открытое место защитники брода снова обрушили на них стрелы с тяжелыми гранеными наконечниками. Разбойники, смешавшись, отступили, ушли на свой берег. Спешились, давая отдых коням и дожидаясь подмоги.

Еще две тысячи подошли к ним перед закатом, и на рассвете одетые в доспехи ханские сотни под прикрытием сбившихся в толпу лучников начали переправу. Но приготовления эти оказались бессмысленны: выстояв целый день, положив у брода две сотни басурман и потеряв всего пятнадцать человек, князь Иван Шуйский ушел и на следующий день благополучно примкнул к Большому полку.

Дивей-мурза тем временем сообщил Девлет-Гирею о своей победе, и бесчисленные татарские войска начали переправу, обходя крепость и втягиваясь на столь удачливый для них Серпуховской тракт.

После получения этой вести, воевода Михайло Воротынский тоже привел в движение свое войско, и оно, бросив у Коломны все, кроме оружия и боеприпасов, вслед за крымчаками пошло по той же дороге в сторону Москвы.

В середине дня, возле деревни Молоди, что сразу за рекой Рожай, впадающей в Москву-реку, князь Михайло приказал вставать крепко, намереваясь здесь, в узости между рекой и ложбиной с обрывистыми краями, перекрыть татарам дорогу назад. Вперед, с несколькими сотнями боярских детей, умчался князь Хворостинин, заслуживший себе славу и доверие долгой безупречной службой в опричнине. Андрей же, всячески погоняя стрельцов, приказал ставить щиты гуляй-города, выстраивая их в несколько открытых сзади углов, направленных остриями в сторону врага, а у основания разорванных на ширину в два десятка шагов.

— Что-то неладное ты мастеришь, дружище, — подъехав к Андрею, неуверенно сказал Михайло Иванович. — Непривычное что-то.

— Перекрестный огонь готовлю, — кратко пояснил Зверев. — С каждой стороны такого угла можно стрелять во фланг врагу, атакующему соседа. Если на эту сторону татарин кидается, то она стреляет в лоб, а соседняя — в бок. Если на другую, то наоборот. С какой стороны ни подойдешь, с двух направлений обстрелян будешь. Это и вдвое чаще залпы выйдут, и от огня укрыться сложнее.

— Вижу, дело знаешь, — сделал вывод старший воевода. — Мешать не стану.

Стрельцы, ругаясь и погоняя друг друга, скидывали с телег щиты, выволакивали к указанному месту, поднимали в шаге друг от друга, накрепко соединяя сверху и снизу толстыми балками, подпирали сзади бревнами, скобами намертво приколачивая их сверху, чтобы тяжесть лаг не позволяла выдернуть щит вперед, а упор в землю — завалить назад. В щелях между щитами пушкари выкладывали свои пищали и тюфяки. Короткоствольные древние дробовики князь Сакульский ставил ближе к основанию «углов», где палить все едино придется в упор, дальнобойные — у острия, где наибольший сектор обстрела.

— Первыми ядра забивайте! — предупреждал он наряды. — Вторыми готовьте жребий! Быстрее, быстрее, православные! Татарин за каждый миг задержки жизнями плату заберет! Шевелитесь!

Четыре прямых «угла» наконец-то перегородили тракт, самой дальней из сторон упираясь в обрыв ложбины, а самой ближней — в слегка приболоченный речной берег. На эти стороны были выставлены самые дохлые и слабенькие пушки — в здравом уме ни один человек в такую западню не полезет.

Между тем где-то далеко впереди, в нескольких верстах, боярские дети князя Хворостинина, вырубив по пути слабых, больных и просто отставших от главных сил крымчаков, с ходу ударили в спину охранявшему обоз отряду.

После разгрома у Судьбищ Девлет-Гирей стал уделять охране припасов внимание чуть ли не большее, нежели дозорам и поиску добычи, а потому татарские сотни здесь оказались опытные и крепкие. Развернувшись, они стремительно ударили на русских в копья, опрокинули и погнали, погнали назад по накатанной дороге, рубя и накалывая спины. Несколько верст погони — и уцелевшие всадники во весь опор пронесясь между бревенчатыми стенами, юркнули в оставленные тут и там широкие проходы. Залихватски свистя, крымчаки ринулись следом…