Читаем без скачивания Битва веков - Александр Прозоров

После разгрома у Судьбищ Девлет-Гирей стал уделять охране припасов внимание чуть ли не большее, нежели дозорам и поиску добычи, а потому татарские сотни здесь оказались опытные и крепкие. Развернувшись, они стремительно ударили на русских в копья, опрокинули и погнали, погнали назад по накатанной дороге, рубя и накалывая спины. Несколько верст погони — и уцелевшие всадники во весь опор пронесясь между бревенчатыми стенами, юркнули в оставленные тут и там широкие проходы. Залихватски свистя, крымчаки ринулись следом…

— Идут, идут!!! — закричали с разных сторон гуляй-города.

— Запальные штыри в костры! — побежал вдоль стен князь Сакульский. — Штыри в костры, в костры! Кали их, кали!

Откуда, где, каким образом воины заметили приближение конницы, Андрей так и не понял. Но доверять опыту здешних дозорных уже давно привык. Это подарило ему несколько важных минут для последних распоряжений. А потом на дороге появилась несущаяся вскачь конница.

— Наши, наши! — предупредили пушкарей многие сотни голосов. Одетые в кольчуги и бахтерцы, боярские дети мчались во весь опор, не оглядываясь назад. Многие десятки и сотни устремились к проходам, оставленным между «углами». Следом из-за леса выметнулась не менее стремительная степная конница, отставая на считанные десятки сажен.

— Готовься! — закричал Зверев, отлично сознавая, что слышат его только самые близкие из пушкарей.

Разбойники приближались, вслед за русской конницей рассыпались на отдельные потоки, направленные к проходам, влетели между щитами…

— Пали!!!

Оглушительно ударила самая дальняя, стоящая на углу пушка, ее выстрел тут же поддержали другие. Чугунные ядра, каждое размером с голову ребенка, выпущенные с расстояния в сотню шагов, с легкостью прошивали татарские потоки насквозь, дырявя сразу десятки лошадей и людей, отрывая ноги и разбрызгивая внутренности. А вслед за первой тут же ударила вторая, третья, четвертая, словно ведя отсчет от угла к середине. Пушкари кинулись к орудиям, торопливо прочищая банниками стволы, вгоняя картузы с порохом, прибивая пыжом, засыпая картечь. Картечью же плевали и самые близкие к проходам тюфяки, прорубая среди татарского войска целые просеки, сбивая с ног людей и лошадей. Атака захлебнулась кровью, застопорилась, а вот уже по остановившемуся врагу ударил новый залп, выхлестывая поле десятками пудов крупнокалиберной свинцовой, железной и чугунной дроби. Над землей застелился горячий розовый туман из мелких кровавых брызг, и те немногие из разбойников, что смогли уцелеть во время этого ужаса, повернули назад.

Наступила, пропитанная запахами дыма и парного мяса, зловещая тишина.

Наряды перезарядили пушки, замерли в готовности, выглядывая из бойниц наружу, боярские дети стояли у оседланных скакунов, готовые в любой миг подняться в стремя и вырваться в атаку. По ту сторону поля медленно накапливались многие и многие сотни татарских разбойников.

Медленно, с ощутимой липкой тягучестью потянулось время. Час, другой, третий. Ничего не происходило. Солнце ползло, ползло, ползло по небу, угрожающе заваливаясь за горизонт. Наконец сгустилась ночь. Изольд принес к пушкам войлочный потник, расстелил, и князь под его присмотром лег прикорнуть прямо здесь. На рассвете они с холопом поменялись местами. Князь уселся на ствол крупнокалиберной бронзовой пищали, всматриваясь через бойницу во вражеский лагерь. Там бродили по краю поля басурманские воины и глядели, казалось, прямо на него.

И ничего не происходило.

Солнце медленно поднялось к зениту, заливая людей нестерпимой жарой. Все, кто мог, вытянулись в тени щитов, под повозками, возле пушек, вокруг одиноких деревьев. Однако Зверев счел такое поведение недостойным князя и упорно торчал возле бойницы, ожидая от басурман хоть каких-то действий.

После полудня к нему пришел Андрей, Варин сын, смущенно кашлянул:

— Здрав будь, княже.

— И тебе не хворать, служивый, — ответил Зверев. — Как стояние на Сенькином броде? Славу добыл?

— Два месяца спали, один день дрались, — пожал плечами паренек. — Мыслю, пару крымчаков я все же убил.

— Молодец.

— Какая там слава? Одна стычка всего вышла, и тут же ушли.

— Когда ты будешь рассказывать своим детям, что ратная служба — это год скуки и день веселья, они тебе тоже не поверят. Как ты не верил мне, когда я предлагал тебе выбор.

— А здесь мы отчего стоим, княже?

— Ждем, когда Девлет-Гирей устанет страдать от мук выбора, — ответил Зверев. — У него сейчас большая проблема. Он вдруг понял, что его заперли в ловушке. Он не может пойти назад, домой в степь, потому что мы загораживаем ему путь. Ему некуда идти вперед, впереди его не ждет ничего, кроме московских крепостных стен с пушками. Посады он самолично сжег в прошлом году и ни на какую добычу не надеется. Османская шавка собиралась взять нашу столицу, но сделать это, имея в тылу крупную армию, совсем не просто. Даже невозможно. Если он сядет перед Москвой, мы подступим и зажмем его там, он окажется между двумя стенами. Крепостной впереди и нашей, гуляй-города, сзади. У него сто двадцать тысяч человек, двести тысяч лошадей. Всей этой ораве нужно что-то есть, а его припасы не безграничны, и трава возле дороги уже потравлена.

— Он может распустить часть людей для грабежа.

— Не может, — покачал головой Андрей. — Все, что можно, разграблено прошлым летом. А то, что уцелело, находится в городах. В той же Москве. Но Москву с нами за спиной ему не взять. И назад не уйти. Татары попались. К тому же через гуляй-город мы никаких полусотен для изгона не пропустим, это ты перемудрил. Обложим крепко, прижмем к крепости — и пусть пухнут.

— Выйти к столице, свернуть на другую дорогу… — предложил боярский сын.

— Через Москву круг выйдет, нам вдоль Оки быстрее. Мы его и на другой дороге встретим. И все начнется сначала, а припасы не бесконечны.

— Оставить часть армии здесь, напротив нас, а самим уйти мимо Москвы, — продолжил перебирать варианты Андрей.

— Если мало оставить, мы сомнем. Оставить треть армии, чтобы спасти свою шкуру — от позора по гроб жизни не отмоешься. К тому же, если жертвовать третью армии, зачем уходить? Проще бросить воинов на штурм. Победа, в отличие от бегства, принесет славу. Кто тогда посмеет попрекать его жертвами?

— Значит, он пойдет на нас?

— Не знаю, Андрей, не знаю. Ему нужно или рискнуть и попытаться взять Москву, оставаясь между молотом и наковальней, а потом сидеть в ней в осаде. Мы ведь его обратно не выпустим, так? Сидеть, пока от голода не загнется. Или кидаться на нас и прорываться на свободу. В любом случае без штурма ему теперь никак не обойтись. Татары всегда были сильны тем, что умели убегать от опасности. Пусть Девлет-Гирей попытается повторить этот фокус сейчас.

Крымский хан думал. Долго и мучительно перебирал варианты. Искал самый лучший, единственно правильный. Ведь от его выбора зависело его будущее, будущее его улуса, жизни ста двадцати тысяч его верных нукеров. Он думал, думал — и никак не мог ничего решить. Солнце описало по небу полный полукруг, день закончился, а ни единого выстрела так и не прозвучало, и ни один воин не тронулся с места. Спасительного пути из капкана для татарской армии придумать так и не удалось. Чего бы ни захотел сделать Девлет-Гирей в этом походе — но без разгрома сорока тысяч русских, оседлавших Серпуховской тракт, осуществить его планы было невозможно.

Двадцать восьмого июля передовой полк Дмитрия Хворостинина завязал свой бой с охранением вражеского обоза и заманил грабителей под убийственный огонь русских пушек. И только в полдень тридцатого числа Девлет-Гирей решился отдать приказ на уничтожение засевших в гуляй-городе полков. От татарского лагеря отделились несколько отрядов и, стремительно промчавшись вдоль леса, повернули вправо, вскидывая луки и осыпая толстые бревенчатые щиты ливнем стрел. Андрей от такого зрелища только хмыкнул с нескрываемой радостью. Разумеется, стрелы летят в три-четыре раза дальше, нежели пищальная пуля. Но вот чугунное ядро…

— Передние, пали! — Раз за разом ахнули пушки, отпрыгивая от отдачи назад. Черными мячиками мелькнули в воздухе ядра, и там, где они просвистели, плеснула в стороны кровь, покатились по земле лошади, вылетели на траву всадники. — Заряжай!

Залпы следовали один за другим, усыпая поле мертвыми телами и тушами, заливая кровью. Плотно сыплющиеся с неба стрелы тоже находили для себя жертвы по эту сторону гуляй-города — но татарам они были не видны.

После трех часов этакой карусели конница ринулась вперед, к проходам в щитах — но наряды отработали четко, и картечный ливень смел басурманскую конницу еще задолго до подхода к опасному рубежу. Татары смирились с неудачей, и в этот день новых атак больше не предпринимали.