Читаем без скачивания Кентавр - Элджернон Генри Блэквуд

Он спал. И во сне слышал слова старика охотника с гор: «Они появляются по весне, стремительно, с ревом… Они старше гор и не умирают… Лучше сразу спрятаться».

От сновидческого сознания не спрятаться, не скрыться, и хотя некоторые детали наутро выветрились из памяти, О’Мэлли проснулся бодрым и освеженным. Теперь он был уверен – впереди его ждут друзья, и когда он наберется смелости окончательно к ним присоединиться, Первожизнь Земли примет его сознание в себя.

И Шталь с его мелким современным «интеллектом» больше не помешает, не будет стоять на его пути.

XXVII

Спеши скорей смелей за звездой моей

От суеты и от шума мирского

Вдаль, за мечтой, по глади морской,

Где под сенью священной основан

Архипелаг красоты неземной,

От берегов с их рынками и городами

Он спрятан за рифами и волнами,

За океанами и неведомыми морями,

И лишь чистый мечтами найдет

остров мой…

Веру обрящет тот, кто здесь

на берег сойдет:

Райский покой в садах Элизия

Или плющ и лозу из кущ Дионисия

и Пана рожок?

Выберешь что ты, менад,

Исступленную пляску, багряный закат,

Танец в росе и ночной звездопад

Иль белую ризу и храма чертог?

Брат, всмотрись в закат

И узри давно ушедших богов,

Тех бессмертных, что тут отыскали

приют,

Золотых веков сберегли свет.

И оракулы здесь обойдутся без слов,

В шелест лавра, в журчание чистых

ручьев,

В шорох листьев под поступью

древних богов,

И в дыханье дубов заплетая ответ!

Эдвард Мерике. «Песнь странницы»[47]

Весь следующий месяц Теренс О’Мэлли смирял свою душу: он работал, и работа его спасла. То есть помогла ему остаться «уравновешенным». Намеренно или нет, точно ирландец так и не смог разобраться – Шталь растревожил в его душе бурю. Точнее, поднял ее на поверхность, ибо в глубинах она всегда бушевала, сколько он себя помнил.

Что Земля может быть разумным живым организмом, лишь слишком больших размеров, не вмещающихся в человеческий рассудок, всегда представлялось ему в воображении. Теперь же это перестало быть символом его веры, превратившись в непреложную истину, столь же ощутимую, как удар гонга, зовущего к обеду. Глубинные стремления, которые невозможно было удовлетворить при обычном течении жизни вовне, находили осуществление в субъективных представлениях и, как для любого поэта, составляли поэтическую правду; но теперь он убедился в их буквальном соответствии реальности для того внешнего канала сознания, который обычно неактивен и именуется транслиминальным. Душевная ностальгия обеспечила этот канал и перенос сознания в него, а состояние транса помогло, конечно, его отыскать – вот и всё.

Вдобавок мистический настрой его ума всегда рисовал предметы в виде сил, которые прорываются наружу от некоего невидимого центра, складываясь в зримую форму тел – деревьев, камней, цветов, мужчин, женщин, животных, – а также тех, что проявляются внешне лишь отчасти, оттого что слишком огромны, слишком малы или разрежены. И вот сейчас, под комбинированным воздействием Шталя и Фехнера, стало ясно как огонь, что это так и есть, больше того, что в транслиминальном сознании существует некая точка, позволяющая вступать с этими силами в контакт еще прежде, чем они обретут более грубое внешнее выражение в виде физических тел. Природа для него всегда была живой в поэтическом смысле, как олицетворение, но теперь он знал, что это действительно так, поскольку предметы, пейзажи, люди, всё кругом было компонентами коллективного сознания Земли, проявлениями ее духа, стадиями ее существования, выражением ее глубокого, страстного «сердца» – ее проекциями вовне.

О’Мэлли долго над этим размышлял. И обычные слова открыли ему внутренний смысл. За фразами обнажилось значение. Поверхностное повторение лишало их значительной части смысла, который теперь виделся жизненно важным, подобно тому, как слишком хорошо знакомые с детства библейские фразы теряют истинное значение на всю последующую жизнь. Возможно, глаза его раскрылись. Он принимал в свое сознание цветок и размышлял о нем – вдумчиво, с любовью медитируя. Форма цветка в буквальном смысле выталкивалась Землей. Его корни впитывали соки земли из почвы, преобразовывали их в листья и бутоны, а листья, в свою очередь, вбирали в себя атмосферный воздух, также часть планеты. Проекция – вытолкнутая на поверхность телесная форма. Цветок был рожден землей, питался ею и со «смертью» возвращался в нее. Но это касалось лишь его видимой формы. Для воображения цветок был воплощенной силой, ставшей зримой совершенно так же, как, скажем, здание – сделанная видимой сила мысли архитектора. В разуме или сознании Земли этот цветок вначале существовал латентно, в виде сна. Или же гнездился где-то, наподобие зачатка мысли в нашем сознании… От подобных размышлений О’Мэлли перескочил, как с ним часто случалось, к «проекциям» более крупным: деревьям, атмосфере, облакам, ветрам – частью видимым, частью нет, – а далее к более глубокому, но вместе с тем простому осознанию ошеломляющей концепции Фехнера о людях как проекции сознания Земли. Значит, он – действительно дитя Земли и матерью его была вся чудесная планета? Весь мир – родня, не объясняет ли это тоску по дому в человеческих сердцах? И существовали ли сейчас или в прошлом те иные, более величественные проекции, что вдруг прозрел Шталь заимствованным на короткий срок расширенным взором, – силы, мысли, настроения внутренней жизни планеты, незримой глазу, но ощутимой внутренне?

Думы о том, что «боги» были, несомненно, постижимыми Силами, доступными тем, кто им истинно поклонялся, никогда его не отпускали, хотя и не подчиняли себе полностью; ныне же он понял, что и это верно. Ибо теперь они виделись ему как неповторимое выражение Земли на заре юности. А мысль, что ему удастся познакомиться с ними ближе, заставила затрепетать от радости, пронизав насквозь таким ослепительным блеском, что он едва не впал в экстаз. Так он внутренне принял факт – чудесный, вызывающий благоговейный страх, даже священный трепет, но факт бытия внешне неотличимых от людей существ, выживших как первовыражение Души Земли, меньше богов, но как бы посредников между ними и человеком.

С одним из них его свела судьба, а Шталь своими предупреждениями-подталкиваниями подтвердил это.

Поразительно, насколько поклонение волшебным образом всегда оживляло для него пейзаж. И сейчас понятно отчего – оно, конечно, привлекало «богов» и служило каналом, делающим возможным их проявление для души. Значит, все боги были доступны внутреннему