Читаем без скачивания Внутренняя линия - Владимир Свержин

— Значит, неясно, кто из них держит волка за уши?

— Неясно, — ответил Варрава. — Но если в юриспруденции все непонятное толкуется в пользу обвиняемого, то в котрразведке непонятное работает против него. Я подозреваю, что Орлов нужен Дзержинскому для большой игры. Насколько я мог знать Владимира Григорьевича по совместной службе, он всегда работал сам на себя. Государь-император или товарищ Ленин для него своеобразная абстракция, символ власти. Вроде обозначения «север» на компасе. Он готов служить верой и правдой, но ровно до тех пор, пока лично ему — господину Орлову — это будет удобно и выгодно. И еще одно важное обстоятельство: в своей работе сей персонаж не брезгует никакими средствами.

— Это вы о чем?

— Вы, конечно же, помните, Владимир Игнатьевич, в самом начале войны широко в печати освещалось дело жандармского полковника Мясоедова, любимца военного министра?

— Да, помню. Он ездил охотиться с кайзером.

— Да-да. Именно этот случай. Это первое крупное дело, в котором зарекомендовал себя Орлов в качестве сотрудника контрразведки. Он тогда был прикомандирован к Ставке. Главнокомандующим состоял великий князь Николай Николаевич, который Мясоедова терпеть не мог. А еще более его императорское высочество не любил военного министра. Так что, по сути, шпион Мясоедов или не шпион, было решено заранее на самом верху. Но фактов в деле не хватало. В те дни мне приходилось контактировать с коллегами в Ставке. Они выражались весьма недвусмысленно, что многие улики были попросту сфабрикованы Орловым и что его последующий карьерный рост начался именно с этого подлога.

— М-да… Малоприятный тип.

— Я сомневаюсь, что такой человек может состоять в тайной организации и на протяжении семи лет заниматься глубоким конспираторством, подвергая тем самым себя нешуточному риску.

— Порой жизнь заставляет совершать подвиги.

— Порою — да. Но тот ли это случай? А кроме того, Владимир Игнатьевич, я уже высказывал мнение по поводу так называемого «Манифеста великого князя Михаила Александровича». Признаться, я не удивлюсь, если узнаю, что он вышел из-под пера все того же Орлова.

— Я показывал манифест великому князю Николаю Николаевичу, он говорит, что и почерк, и манера изложения, несомненно, похожи.

— И все же манифест очень меня настораживает.

— А если Михаил Александрович тем не менее жив? А если Брусилов и впрямь создал в Совдепии боевую организацию, способную изнутри взорвать всю эту большевизию? Вы сможете себе простить, если не воспользуетесь шансом?

Полковник Варрава грустно развел руками и промолчал.

— Давайте попробуем товарищей из ОГПУ переиграть. — Згурский положил револьвер на стойку. — Я беседовал со Шведовым. Судя по всему, он не врет. Конечно, вполне доверять такому нельзя. Но, как мне видится, его используют втемную. Да так, кстати, и надежнее. Через того же Шведова мы сообщим Орлову-Орлинскому, что я собираюсь приехать в Совдепию и хочу встретиться с руководством брусиловского подполья. В то же время пусть Механик сведет разговор с мичманом на ностальгические темы, выскажет, как он скучает по России. Перед советской властью Механик ни в чем не виноват, и если мсье Протасов в самом деле тот, за кого мы его принимаем, он с радостью поможет Механику съездить в Россию. Для начала — по французскому паспорту. Если во время этой, с позволения сказать, ознакомительной поездки Механик передаст Советам портфель моего тестя, то, полагаю, подозрения по поводу его ностальгии быстро развеются.

— Танковые разработки Кречетникова? Но, Владимир Игнатьевич, помилосердствуйте! Ведь этак мы сыграем на руку большевикам!

— С нынешним уровнем промышленности они все равно не смогут воспользоваться его изобретениями. Для этого нужно строить настоящий танковый завод. Сие займет несколько лет. Если же мы будем действовать решительно, то вышеупомянутых лет у большевиков не будет. Как говорят китайцы: «Замани врага на крышу и столкни лестницу». Далее, Георгий Никитич, я встречусь с Протасовым и приму его предложение прибыть в Россию с американским паспортом для заключения договора о концессии.

— Но мы ведь уже говорили…

— Да. Но только с этим паспортом поеду не я, а Шведов. Если Орлов на нашей стороне, он все поймет без лишних слов.

— А если нет?

— Значит, подполковник Шведов геройски погибнет, выполняя свой долг. Или спасется, раз ему так везет. В любом случае это позволит выиграть время. Теперь слушайте внимательно. — В голосе Згурского зазвучал металл. — Как только американский паспорт будет у меня на руках, я передам его вам для соответствующей доработки. Фотографию Шведова из Праги вам пришлют. По легенде я как раз уеду в очередную командировку, не важно куда. Хотя бы в те самые Северо-Американские Соединенные Штаты. Насколько я помню, у Механика здесь жена и дочь?

— Так точно.

— Купите для него литовский паспорт и документы судового механика на какой-то из британских кораблей судовой компании «Аркос» — там много наших. При необходимости это поможет ему уйти. Но главное, разработайте и передайте ему набор кодовых фраз, которые он может вставлять в письма, отсылаемые в Париж. Письма стерильно-нейтрального содержания: погода, цены, ура-ура, как все прекрасно. Осмотревшись, Механик начнет собирать людей, работавших прежде над танковыми проектами. Пусть даст знать, когда процесс пойдет. В это время я уже буду по ту сторону границы. Как только получу от вас надлежащие известия, прибуду в Москву под видом одного из «специалистов».

— Но как вы попадете в Россию?

— Георгий Никитич, это — мое дело. Ваша с Механиком задача — обеспечить приглашение.

ГЛАВА 18

«Самый опасный враг для воина — он сам. Самый опасный, но не единственный».

Секретарь повесил трубку на рычаг, закрыл журнал записи телефонограмм, поднялся с места и подошел к двери. Ему не хотелось лишний раз тревожить председателя ОГПУ, но приказ Феликса Эдмундовича гласил: «Докладывать немедленно!» Секретарь чуть приоткрыл дверь и заглянул в кабинет. Дзержинский сидел над бумагами, оперев голову на руки. Глаза его были открыты, но, кажется, появления своего помощника он даже не заметил.

Секретарь тихо кашлянул. Дзержинский вскинулся, тряхнул головой и с пронизывающей до нутра прямотой глянул на вошедшего.

— Я, похоже, заснул, — растирая виски, смутился Дзержинский.

— Феликс Эдмундович, вам бы отдохнуть, — уклоняясь от прямого ответа, заговорил секретарь. — Вы же себя так в гроб загоните!

— Ну-ну, пустое, — отмахнулся председатель ОГПУ. — Ты мне еще скажи «бога побойтесь»! Такое кругом творится! Новый мир строим — некогда умирать! Вот контру выкорчуем — тогда отдохнем. Сдам дела товарищу Менжинскому и пойду вчерашних беспризорников воспитывать. Как товарищ Макаренко, коммуну организую. — Дзержинский улыбнулся. — Я вижу, друг мой, вы не верите. А зря. Борьба с голодом, разрухой, преступностью — все это, конечно, важно. Как сказал бы Ильич — архиважно. Но воспитание детей, я полагаю, даже важнее всего этого. И если государство упустит сегодняшних детей, завтра мы получим не строителей коммунизма, а новую волну грабителей, убийц и прочих врагов революции. Так что не стоит улыбаться.

— Я и не улыбаюсь, — заверил секретарь. — Тут срочная телефонограмма по поводу Згурской.

— Что, нашли-таки?

— Не совсем. Товарищи с Горкинского уездного управления докладывают, что на станции Расторопино был обнаружен бывший начальник елчаниновской милиции Судаков.

— Обнаружен? — подняв брови, с нажимом переспросил Дзержинский. — Под лавкой валялся?

— Как сообщают, поймать его не удалось. Преступник скрылся, оглушив и обезоружив двоих милиционеров.

— Обезоружив, но не убив? Это, конечно, хорошо. Но довольно странно. Вы не находите?

— Быть может, он испытывает жалость, так сказать, к своим?

— Не исключено. В любом случае это дает нам повод надеяться, что бывший товарищ не окончательно безнадежен.

— В телефонограмме сказано, что он даже оружие не забрал. Только патроны.

— Это и вовсе можно счесть обычной предосторожностью. Чтобы наши люди, буде придут в себя и станут преследовать, не смогли его подстрелить. Нет, положительно мне представляется, что этот Судаков не враг. Он просто запутался. Я видел портрет, который нарисовал профессор Дехтерев. Госпожа Згурская действительно хороша собой. А что, если наш милиционер попросту влюбился?

— Да ну как-то это… несерьезно, — дернул плечом секретарь.

— А вы зря отбрасываете такую версию. Она многое объясняет. Вы запросили личное дело Судакова?

— Так точно, Феликс Эдмундович! Судя по имеющимся документам, просто образец красного командира. Службу начал в девятьсот четвертом, участвовал в русско-японской. Награжден Георгиевским крестом за взятие в плен японского полковника. После демобилизации работал на пристани грузчиком, затем возглавлял всю артель. В империалистическую вновь был призван. И опять награжден «Георгием» — за выбытием офицеров возглавил спешенный эскадрон и удержал позицию до приказа об отходе. Произведен в унтеры. С Февральской революции в полковом комитете. После Октябрьской революции командовал эскадроном. Награжден именным наганом по приказу наркомвоенмора. Был тяжело ранен при обороне Камышина и по излечении откомандирован в Елчаниново для борьбы с бандитизмом. Представлен к ордену Красного Знамени, кандидат в члены ВКП(б), имеет блестящие рекомендации.