Читаем без скачивания Без пощады - Александр Зорич

— Славу-у-уня! — жеманно позвало существо, близоруко щурясь в сторону двери. — Сколько можно ждать? Что там у тебя такое?

В общем, Тане ничего не оставалось, как, влепив Воздвиженскому звонкую пощечину, удалиться.

Таня сидела на крыше общежития на пожарном ящике с песком, курила.

Собственно, сигарета, которую она держала в руках, была третьей сигаретой в ее жизни.

Окурки двух предыдущих мокли в лужице возле каблука ее фасонистой замшевой туфельки.

Да-да, она решила закурить волевым усилием — как иные бросают. Она купила пачку «Явы-200» и теперь тренировалась.

А в перерывах между тренировками Таня размышляла над своей нелегкой судьбой.

И разговаривала. Сама с собой.

— Ага, размечталась, идиотина! Мирослав тебя пожить к себе в студию пригласит! Навечно! И предложение сделает! Два предложения! Будешь ему кофе по утрам варить и рубашки гладить! Ага-ага! — Таня закашлялась, но сигарету не выбросила. — Да нужна ты ему, провинциальная дурочка с Екатерины! У него вон товарищ есть! Из альманаха «Иномирье». Поэтический такой товарищ, образованный… В белом бюстгальтере…

На этой крыше Таня провела немало летних вечеров.

С нее открывался прекрасный вид на набережную реки Преголя, исторический остров Кнайпхоф, небоскребы Куршской косы.

Именно там, на крыше, Таня годами постигала бархатный шарм летних ночей и чистую прелесть одиночества.

Существенным преимуществом крыши было то, что на ней никогда никто не появлялся. Даже Карлсон.

Собственно, находиться там без особого разрешения комендантши было категорически запрещено.

Тане помогла счастливая случайность. Однажды один из рабочих бригады, производившей на крыше ремонт антенн, оставил Тане, которая жила в самой ближней к выходу на крышу комнате восемнадцатого этажа, ключ для своего товарища, отлучившегося за пивом. Товарищ ходил за пивом трое суток. Таня не удержалась и сняла с ключа дубль.

Благодаря заветному и абсолютно противозаконному ключу Таня стала единоличной владелицей этого ничейного, продуваемого всеми балтийскими ветрами пространства.

Именно там, на крыше, она познакомилась с мокрым зверем Кенигсбергом по-настоящему близко. Он раскрывал ей свои тайны, рассказывал свои истории. А она, как сейчас, доверяла ему свои.

— Ну что же это такое, а? Что за ерунда с этим Мирославом? Права, наверное, Тамила. Бросить его к чертовой матери — и дело с концом! А что же с ним еще можно делать? Что? У него же свобода! У него творчество, блин… Ну почему так получается — у Тамилки все в порядке, у Любы — тоже… А у меня… Может быть, я вообще какой-то урод?

Таня в сердцах сплюнула, щелкнула зажигалкой и прикурила четвертую сигарету. От сигарет немного кружилась голова, но ей это даже нравилось.

— Или вот, допустим, судьба… Может быть, лучше вообще домой уехать? На Екатерину. Может, мне здесь просто не место? — спрашивала Таня, обращая свои вопросы ни много ни мало к мокрому зверю, чье незримое присутствие она ощущала всей поверхностью своей кожи. — Нет, правда, должен же быть какой-то ответ? Какое-то решение? Что мне делать теперь, а?

Колючий ночной ветер играл платиновыми прядями ее волос и лениво посвистывал в вентиляционных решетках. И Тане вдруг совершенно явственно показалось, что, если она сейчас подойдет ближе к краю, к границе плотной, живой тишины сумерек, которые простирались от носков ее туфель и до самого Куршского залива, она сможет услышать ответ мокрого зверя. Негромкий, понятный ответ.

Она подойдет, она не боится…

Таня забралась на полуметровой ширины бетонный бортик, который ограничивал крышу. И сделала по нему несколько неуверенных шагов.

Дальше она пошла смелее, мерно цокая каблучками и по-прежнему совершенно не чувствуя страха.

Таня почти не смотрела под ноги, ведь бортик был удобным, ровным. Оступиться и упасть вниз? Нет, с ней такого не произойдет никогда. Мокрый зверь Кенигсберг проследит за тем, чтобы такого не случилось.

В правой руке дымилась сигарета. Время от времени Таня подносила ее к губам и делала неглубокую затяжку — чтобы огонек не погас.

Дойдя до западного края крыши, она остановилась, пораженная великолепным зрелищем: густой туман, наползавший со стороны моря, пожирал город. Одна за другой исчезали крыши, опоры линий электропередач, мосты. И Тане явственно представилось, что стоит она вовсе не на крыше, но на капитанском мостике древней каравеллы, которая, рассекая невесомые белесые волны, мчится из ничто в никуда. А мокрый зверь Кенигсберг улыбается ей из глубин этого дикого моря своей неласковой, но мудрой улыбкой.

Сколько она простояла вот так, на краю бортика, с затуманенным видением взором, с погасшей сигаретой в руке — пять минут, пятнадцать или пятьдесят, — Таня точно не помнила.

Но наверняка простояла бы еще долго, если бы за спиной у нее не раздался хорошо поставленный мужской баритон.

— Вы совершите огромную ошибку, если сделаете это. — Таня медленно обернулась.

В двух метрах от нее, возле антенной опоры, стоял лысоватый человек в белом халате. В руке он сжимал ручку белого саквояжа с красным крестом на боку. Он дружелюбно улыбался Тане, но глаза его казались озабоченными и усталыми.

— А что я вообще должна сделать? — спросила Таня рассеянно.

— Насколько я понимаю, вы собираетесь сделать последний шаг…

— Какой еще последний шаг?

— В вашем возрасте такое случается… Каждая ошибка кажется непоправимой. Каждая неудача — трагедией. Каждая любовь — роковой… Когда вы повзрослеете, вы поймете…

— Да что я должна понять? — Таня все еще недоумевала. Что делает усталый доктор на крыше? Где он взял ключ?

Что за лица мелькают там, возле выхода на лестницу?

— Вы поймете, что этот шаг, который вы решили сделать, — он… он… — Доктор щелкнул пальцами, подыскивая звучное словцо. — В общем, вы когда-нибудь сами посмеетесь над этим!

— Да над чем, по-вашему, я должна посмеяться? — Таня достала из пачки сигарету и старательно ее раскурила. — Над тем, что меня не берут в аспирантуру? Над тем, что мне негде жить? Или, может, над тем, что мой, с позволения сказать, любимый изменяет мне с каждой юбкой? Это мелочи, по-вашему? Анекдот?

— Я не говорил, что анекдот. Я просто хочу объяснить вам, что самоубийство — это не выход.

— Самоубийство? — Таня наконец сообразила, в чем дело, а когда сообразила, то неудержимо рассмеялась.

Впрочем, ее хохот быстро перешел в глубокий надсадный кашель. «Ява-200» оказалась не лучшим выбором для начинающей курильщицы. Доктор исподволь следил за каждым движением девушки со странной смесью тревоги и безразличия во взгляде.

— Поверьте, вы не первая, кому я говорю все эти вещи, — сказал он. И впрямь было в его словах что-то заученное. Словно обладатель баритона произносил их в десятитысячный раз. Как Воздвиженский — свои признания в любви.

— А все предыдущие… ну те, кому вы это говорили, конечно же, разбились об асфальт! Их мозги отмывали с тротуара ни в чем не повинные роботы-уборщики! И от этих мозгов их желтые мочалки делались серо-красными. Правильно? — Таня озорно подмигнула доктору.

— Вы меня неправильно поняли, мадемуазель… Я, в сущности, не об этом…

— Короче, вы пришли, чтобы спасти меня. Так?

— Я лично не употреблял бы таких красивых слов, но…

— В таком случае считайте, что вы меня спасли! — С этими словами Таня легко спрыгнула с бортика и, бросив ошарашенному доктору «спасибо вам огромное!», широким шагом направилась к будке, в которой находилась дверь на крышу.

Никто из собравшейся у лестницы толпы, состоявшей по преимуществу из соседей Тани по общежитию, не ожидал такого поворота событий.

Все были уверены: беседа знаменитого психотерапевта, ведущего передачи «Не сдавайся!» Василия Пригожина с отчаявшейся девушкой Таней, стоящей у последней черты, еще только началась.

Девушка и доктор будут щекотать друг другу нервы всем на радость, девушка начнет плакать и бросать в лицо миру горькие истины, она откроет доктору все свои секреты — перед тем, как спуститься в объятия своего спасителя… А потом все это, старательно заснятое скрытой камерой (она находится в саквояже Пригожина), покажут на всю Россию в очередном выпуске «Не сдавайся!» в самое престижное эфирное время…

Таня торопливо прошествовала сквозь расступившуюся толпу, но никто не проронил ни слова.

Даже язвительная комендантша тетя Клава промолчала.

Той же ночью Таня Ланина собрала все свои вещи и переехала к Тамиле.

Квартирный вопрос был решен Тамилой еще год назад. Зачисленная в труппу Театра оперы и балета по окончании училища Тамила жила не по средствам: снимала себе трехкомнатку в самом центре.

В отличие от Мирослава Тамила сразу предложила Тане остаться. И не на недельку. Навсегда.