Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никакой радости, конечно, в том, чтобы Грин оказался вторым Савинковым, для нас нет. Что нам веселья было бы в том, что он не отказался бы от террористического акта, а кого-нибудь героически взорвал? (Добровольцев, кстати, хватало с избытком). Но, так или иначе, после ссылки в Пинегу революция вымывается из жизни Грина вымывается как сахар из взрывателя плавучей мины.
Так мина становится на боевой взвод и исполняет своё единственное предназначение. А Гриневский так становится Грином — писателем, то есть, тем Грином, что мы знаем.
Популярность Грина в шестидесятые-семидесятые годы была чуть не больше, чем у всех писателей двадцатых. Но дело не только в этом — тогда возникает общественных мифов о Грине-романтике. Самые загадочные биографии — это те, о которых, кажется всё известно. Жизнь Грина — из таких. Всё не так, как на самом деле — эта каламбурная сентенция тут вполне применима.
Извините, если кого обидел.
06 января 2006
История про Александра Грина (V)
Фронтальное чтение Грина сначала наводит на мысль о неистребимой зависти в сердце многих персонажей. Полдюжины его героев объединяет злоба, а сквозным мотивом — засветить кирпичом в барское окно, изломать малинник, воткнуть нож в счастливую женщину…
Но этот мотив побеждает другой — мотив бегства. Это естественное для «ницшеанца» в России состояние — уйти, уплыть, улететь. Улевитировать.
Набоковский Пильграм из рассказа уже тридцатого года, что велел ящиков с алжирскими бабочками не трогать, а ящериц — кормить, чем-то похож на Шильдерова из рассказа Александра Грина года тринадцатого. Этот персонаж, мучимый средой («Дети мои, робкие и сварливые существа, жаловались друг на друга так часто, что…») всё-таки превратился из Петра в Диаса, оттого, что слишком долго разглядывал картинку под названием «горные пастухи в Андах».
Если медленно перелистывать страницы собрания сочинений, видно, как меняется толпа персонажей. Понемногу пыжиковы и глазуновы начинают замещаться на блемеров и тартов. Полностью блемеры и тарты побеждают к третьему тому. Вот они — суетятся и хлопочут. И все они — бойцы из отряда лейтенанта Глана.
Но текст всегда сложнее.
И любители и последователи Грина вычёрпывали из его книг мистические выдумки — как вычёрпывают маслины из банки. На дне тогда остаётся чёрная вода романтики.
На дне остаётся нечто серьёзное, совсем не весёлое. Даже сказку о сумасшедшем автомобиле использовали потом как отправную точку для кинематографического ужаса.
Всё не так, как в плоском мифе, готовом к носке — всё страшнее.
К примеру, восторженному поклоннику тяжело представить себе, что умение летать оказалось бы единственным умением героя «Блистающего мира». В остальном он бы был человеком скучным и желчным. Так оно, кстати, может и оказаться.
«Блистающий мир» вообще роман вопросов. Ангельское или демоническое в главном герое? (Замечено, как в романе кто-то начал летать сам собой — жди беды и стука козлиного копыта). Отчего погиб этот Ариэль, невнятный Супермен, если он погиб? Финал романа допускает двоякое толкование — то ли смерть пришла к летуну, то ли героиня в помрачении сгустила чужую смерть и своё избавления из воздуха.
Преследователи отчаялись и развели руками, потому как жизнь его удалась, и наступило счастье. Но мёртвое тело лежит на мостовой, появившись, как рояль из кустов. Или из-за туч.
Извините, если кого обидел.
07 января 2006
История вне списка
Дожили…
Извините, если кого обидел.
07 января 2006
История про Александра Грина (VI)
Друду чужда только государственная власть — некоей другой он не чужд: «Он бродит по мастерским молодых пьяниц, внушая им или обольщая их пейзажами неведомых планет, насвистывает поэтам оратории и симфонии, тогда как жизнь трубит о неудобоваримой простоте; поддакивает изобретателям, тревожит сны и вмешивается в судьбу».
Герой что-то вроде камня, брошенного в пруд. У него и функция камня, сложность камня и стремительность камня. Камень, трикстер, Локи без спичек.
Именно «Блистательным миром», кстати, откликается сюжет «Жука в Муравейнике». Есть и другие параллели между Грином и Стругацкими — рассказы под одинаковыми названиями «Шесть спичек», хозяева гостиниц и несколько других сюжетов.
Вообще же недосказанность «Блистающего мира» почти петрониевская — куда делась другая героиня — Тави, с Друдом она или уже нет, каким образом Друд будоражит мировую общественность — вскользь об этом говорит персонаж, именующийся Руководитель, но ничего не разъяснено до конца.
При этом Грин, как фокусник вынимает откуда-то всё гармонизирующего и успокаивающего мужа Руны, будто ленясь добавить: «человека очень умного, законника, с крепким практическим смыслом, твердою волей и замечательным даром слова, — человека еще молодого, доброго и холодного как лед. Они живут в большом ладу друг с другом и доживутся, пожалуй, до счастья… пожалуй, до любви».
Тави — это просто персонаж «по ту сторону Друда», альтернатива Руне. С исчезновением Друда исчезает из книги и она. Тави натура абсолютно неглубокая, детская — это описывается с самого начала. Муж Руны — такая же альтернатива Друду «по ту сторону Руны», о нем сказаны два слова как будто нарочно для того, чтобы подчеркнуть его приземлённость. Грин всегда окружает своих героев парными женщинами-героинями. Героини симметричны друг другу, симметричны относительно мужчины — их всегда две: одна красива и умна, но неподходяща, другая простовата, но именно с ней и надлежит остаться. Такая же парность была у Майн-Рида. Блондинки у него шли парно с брюнетками. А Биче Сениэль в «Бегущей по волнам» есть инвариант Руны Бегуэм из «Блистающего мира», а Дэзи,
