Читаем без скачивания Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том I - Гэв Торп

Унгер положил руку на меч, еще один свой отличительный знак.

— Это ты сошел с ума, Эмиль! — упрекнул он юношу. — Нельзя дать чуме распространиться! Или ты хочешь, чтобы заразилась вся деревня?

Толпу, которая лишь мгновение назад была подавлена стыдом, всколыхнула угроза неминуемой гибели. Взрыкивая, словно волки, жители деревни напустились на Эмиля. Он пытался отбиваться, оттолкнув первого, кто подошел к нему, но, когда встретился взглядом с разъяренным отцом Ренате, замешкался. Юрген сердито смотрел на Эмиля, и в его глазах застарелая ненависть горела ярче факела. Отто Штуккарт, отец Эмиля состоял при деревенском суде, и на спине Юргена до сих пор виднелись шрамы от его плети. Когда он умер, ненависть крестьянина просто перешла на его сына.

Юрген впечатал кулак Эмилю в живот, тот согнулся от боли. Вскоре и остальные крестьяне напали на беззащитного юношу. Под градом ударов и пинков он упал на землю. Прежде чем его успели избить до полусмерти, среди суматохи раздался властный окрик, голос, отдающий приказ от лица того, кто пользовался куда большим уважением, нежели местный староста.

— Остановитесь! — выбежав на улицу, закричал отец Антон.

Его черная мантия вилась вокруг него, как крылья страшной хищной птицы. Таким строгим был его взгляд, что ни один, кто встречался с ним глазами, не смог вынести его. Крестьяне, один за другим опускали головы и робко расступались перед священником. Когда толпа успокоилась, тишину наполнили вскрики запертых в сарае. Отец Антон гневно погрозил толпе кулаком.

— И вы называете себя людьми? — презрительно усмехнулся он. — Я вижу лишь напуганных кроликов, безмозглых и забывших от ужаса, что значит быть человеком. Где то чувство гордости, что отделяет нас от полевых зверей, и от зеленокожих из пустошей? Где та доблесть, что одаряет человека силой выстоять перед тяготами Древней Ночи? Где милосердие и благодеяние, столпы самой цивилизации, то основание, на котором Святой Зигмар выстроил нашу Империю?

Рольф указал факелом на сарай.

— Но чума… Они там… Мы все тогда…

С горящими, как угли, глазами отец Антон повернулся к фермеру.

— Чумы ты страшишься больше кары Могучего Зигмара? Вера твоя настолько пуста, что ты пасуешь перед первой же трудностью? — Жрец обвел пальцем остальных. — Вы готовы осквернить свои души, чтобы спасти плоть? — Он покачал головой. — Так живут варвары, те, кто становятся рабами тьмы! От этих оков нас освободил Зигмар. А вы готовы с радостью надеть их снова?

Пока жрец помогал Эмилю подняться, люди Хельмштедта стояли вокруг в стыдливом молчании.

— Проповеди не оградят нас от чумы, — неуверенно произнес староста. — Чтобы защитить себя и наши семьи, мы должны сделать все, что потребуется.

Отец Антон сердито посмотрел на Унгера.

— Вера спасет Хельмштедт. Все, что нам нужно — это Вера в Господа нашего, Зигмара!

Но Унгер не отступил перед силой духа жреца, и стал спорить дальше.

— Вера в Зигмара не помогла ни Пфайльдорфу, ни Нульну, ни Виссенбургу, ни Аверхейму, — заявил он. — Там были лекторы и архилекторы, они взывали к Нему, но Бог не спас их. Что, Хельмштедт важнее этих великих городов?

Ученого жреца поколебали слова Унгера. Толпа заметила в его глазах огонек неуверенности, и в тот же миг все его влияние над ними было разрушено. Разозленные крестьяне снова стали стекаться к сараю. Священник воздел руки, призывая прихожан выслушать его.

— Пути богов не дано постичь даже мудрейшим, — проговорил он. — Все, что мы можем — это жить по их заветам. Чудеса сулят лишь обманщики, так что, быть может, мы и недостойны вмешательства Зигмара, но одно я могу вам обещать — если вы убьете своих соседей, Зигмар проклянет эту деревню.

— Так что нам делать с больными? — возвысился над ропотом голос Юргена.

Отец Антон кротко улыбнулся ему.

— Отведите их в дом Зигмара.

Жрец почувствовал на своем плече руку Эмиля. Оглянувшись, он увидел беспокойство на лице юноши и ободряюще кивнул ему.

— Пусть храм станет их прибежищем. Может, вы и боитесь, что они будут среди вас, но я не боюсь быть среди них.

Атмосфера запустения обвила храм прочнее, чем лозы ползучих растений — его стены. Высокое, мощное здание, некогда центр деревенской общины теперь стали обходить стороной. Оно стало материальным воплощением ужасной погибели, нависшей над деревней, Черной Чумой запечатленной в камне и растворе. Прилипшую к стенам зловещую тишину нарушал лишь звон церковного колокола. Вопли страждущих, крики обреченных и стоны умирающих — все это милосердно заглушал толстый камень. Не проходило и дня, чтобы какая-нибудь семья не приводила отцу Антону заболевшего родственника, вверяя тому заботу о несчастном.

Вверяя? Эмиль нахмурился. Слишком добрым словом он награждал жителей Хельмштедта. Оно наделяло селян такими добродетелями, как вера и надежда, которые на деле давно уж сгинули, ибо души крестьян оказались бесплодной почвой. Не из-за веры в милосердие Зигмара или в доброту иных богов приводили они отцу Антону пораженных чумой. Они не вверяли ему членов своих семей — они оставляли их у него, сбрасывая ношу, которую слишком боялись взвалить на себя. Легче было дать больным чахнуть и умирать в храме, за толстыми каменными стенами, подальше от добрых жителей Хельмштедта.

От одного этого Эмилю становилось противно. Дети отворачивались от родителей, братья прогоняли сестер, мужья обрекали на медленную смерть жен, только чтобы спастись самим. Страх чумы уносил все, что было в людях хоть немного хорошего, пока те не лишились последних крупиц сострадания. Если таков человек, Эмиль не удивлялся, отчего Зигмар и другие боги были столь безучастны к людским мукам.

Злость собственных мыслей не нравились Эмилю. Отец Антон был другим. Он не побоялся помочь страждущим, даже когда это сделало его изгоем в собственной деревне. Теперь, когда Эмиль отваживался помогать священнику, глухой ночью тайком пронося в храм пищу и воду, тем же словом он мог именовать и себя. В случае поимки самое меньшее, что ждало его — это хорошая взбучка от Унгера и его людей.

Он задержался возле таверны Баумана, поглядывая на дорогу в поисках старосты или крестьян, которых тот произвел в ополченцы. Когда юноша убедился, что ни Унгера, ни его громил нет поблизости, он поспешно перебежал дорогу, пыхтя и сгибаясь под тяжестью закинутого на плечи мешка с просом. Он запнулся о камень и выругался, вода выплеснулась из ведра.

Как только Эмиль приблизился к храму, в боковой стене со скрипом отворилась дверца. Отец Антон уже привык к поздним визитам, и они условились, что он будет ждать полуночного гостя возле двери.