Читаем без скачивания Замена (СИ) - Дормиенс Сергей Анатольевич

«Рано», — думала я.

«Только бы не дошло до детей», — думала я.

Глупо ведь получится. Через пятнадцать-двадцать минут все будет хорошо, но нет хуже урока, когда ученики уже настроились на отмену занятия. Или хотя бы на замену.

* * *

За день я успела много. И даже дошла до открытого занятия Икари.

— Можно? — спросила я и поняла, что Икари-кун знает о сегодняшнем утре. Но был почти полный класс, в крови искрами вился симеотонин, и день, начавшийся с бури, звучал ослепительно.

И он не сказал ничего — только кивнул.

Я села у окна, положила перед собой блокнот и вслушалась в класс: я только что оказала услугу Икари-куну: 3-D любит показать себя — перед Кацураги, перед куратором, передо мной. Кто бы ни пришел на урок, этот класс будет работать лучше. Наверное, им просто мало одного учителя.

Я видела и слышала все. Рисунок урока был напряженным, потому что Синдзи — намеренно или нет — задал острый ритм проводника. Он задавал личные вопросы:

— Вы бы смогли находиться рядом с таким, как Тиффож?

Он провоцировал:

— Что такое норма? Где грань между «монстром» и «де-монстрацией»?

Он легко уклонялся от пикировок:

— Икари-сенсей, а у вас тоже есть тайные извращения?

— Да, Абель, я люблю мучить вопросами подростков.

Смех.

Он вел их, не заботясь о тактике — снисходительный и даже злой. Я уловила подводки к постановке проблем, выделила эвристический подход, но, кажется, Икари-кун ничего такого не задумывал.

За окном облака мчались по синему небу, под деревьями таял снег. Красиво отсюда, а там, внизу, — слякоть и сырой ветер.

И снова затягивало горизонт, и так тепло думалось у батареи.

Я — Ангел.

И еще один Ангел ведет урок, но появись в классе третий — где-нибудь между мной и Икари — и мы его убьем. По форме, с лицензией и документами.

— Аянами… Как вы?

Я кивнула и посмотрела на Синдзи. Он, не глядя на меня, опрашивал Сьюзи Марш, но что-то в классе изменилось: какой-то муар, туман плыл между рядами, и в нем угадывались движения травы под ветром. Сквозь стены я видела городскую окраину и ряды частных усадеб.

Мне было тепло, легко и уютно. Он коснулся меня, я — его, и нам не понадобилось стоять рядом.

Икари-кун опрашивал Сьюзи Марш, одновременно следил за мной и светился синим. Это выглядело как аура из нитей, которые таяли на концах.

Это выглядело красиво. Это выглядело невозможно, потому что был параграф двадцать седьмой СПС — правдивый параграф, — и я не должна видеть Икари. Но класс гудел, класс переливался цветами, а у доски стояла синева.

И она была красива.

Икари Синдзи красив и испуган. Наверное, все дело в том, как сейчас выгляжу я. И в том, что у него не было ночи откровений.

— Почему, Аянами?

Он менялся. В синеве проявлялось все больше горького фиолета, я чувствовала его боль и страх. Он закрывался, от него веяло ледяным вихрем. Глупо даже пытаться его удержать — под симеотониом, после бессонной ночи.

— Аянами, почему вы так… прекрасны?!

Не успею ничего сказать, подумала я.

Жаль.

16: Две судьбы

Класс таял.

Окна выпадали вниз, но не успевали долететь до земли: тоже таяли. И дымной взвесью уходила в небо доска, и дверь сперва стала стеной, а потом, как и все стены — пылью. Дети пока еще существовали, они висели в серости — плотные, вязкие, целые — и они до сих пор сохраняли личности.

Икари-куну не было дела до лицеистов: он целил в меня.

Больше не было травы и городской окраины — не было хрупкого мира, мира нашего прикосновения. Было поле боя. Был вопрос «почему?»

И я очень хотела ответить и — что удивительно — выжить.

«Я — это я». И мне нужно выиграть время. Пусть немного: ровно столько, сколько нужно, чтобы ответить на проклятое «почему». Я открыла глаза — десятки пар глаз. Я сделала шаг в сторону — каждая я. Я закружилась, и закружился фиолетовый вихрь.

Не умею. Не знаю, как надо, значит, буду как всегда. Как с Ангелом.

Я подставлялась, отдавала одну себя за другой в надежде зацепиться за Икари-куна — и не чувствовала отклика: вихрь глотал меня, причиняя новую и новую боль, новую и новую, все более сильную. «Он убивает и себя», — поняла я.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

«Это бессмысленно», — решила я и опустилась на колено.

Даже если я его удержу, даже если смогу ответить так, чтобы Икари-кун понял. Даже если все получится, я его потеряю, потому что Синдзи убивал не только меня — он и сам отправлялся вслед за мной.

Поэтому я опустилась на колено и подставила вихрю лицо.

«Я впервые сдалась Ангелу», — подумала я.

И, кажется, умерла.

* * *

Он стоял над горизонтом, как гора — белый, не похожий ни на что. Одинокий.

— Он одинокий, — сказала девочка.

Икари Гендо кивнул. Они сидели на склоне холма, склон убегал вниз, склон убегал вверх, перерезанный оставленными траншеями. А к ногам Ангела — или вернее сказать «к подножию»? — жался город. Там улицами кипел молочный туман, а дома стояли как попало. Девочка присмотрелась: дома тоже кипели и даже двигались.

Девочка наблюдала, потому что ее так учили.

Шипела трава, в небе стоял гул, а сзади на девочку и Икари Гендо накатывалась заунывная нота — накатывалась и смолкала, а потом снова оживала, пытаясь до них достать. Нота была настырной, небо — безумно-синим, а Ангел просто стоял, словно не зная, что ему делать.

— Доедай, — сказал Икари Гендо. Девочка кивнула и взяла надкушенный бутерброд. Бутерброд нагрелся и пропах травой.

Заунывная нота, шипение травы — и шелест оберточной бумаги. Ее край Икари Гендо придавил биноклем.

— Где-то там Юй, — сказал он.

Девочка промолчала. Хотя и не знала, кто такая Юй и что она делает «там».

От скрежета рации у девочки в глазах зарябило, и что-то скользко шевельнулась в голове.

— Профессор Икари, — заскрипел динамик. — Профессор Икари, ответьте! Это полковник…

Икари Гендо протянул руку и выключил рацию, потом повернулся к девочке и пояснил:

— Я и так знаю.

Девочка не поняла его, но снова промолчала. Снова приходила боль, она была уже громче шипения травы, но еще пока тише настырной ноты. Девочка жевала и терпела, Икари Гендо молчал, а город у ангельских ног — или все же подножия — кипел туманом.

И все изменилось.

Над ними вдруг стало дымно, громко, и девочка вскрикнула от боли в глазах, от боли в ушах, просто от боли. Город вскипел с новой силой — огнем, а потом и дымом. Ангел начал меняться, но как — она рассмотреть не успела. Толчок швырнул ее лицом в землю. «Бутерброд», — подумала девочка и увидела вспышку. Даже сквозь землю и уж тем более — сквозь веки. В глубине холма как будто бы ударил колокол, потом все задрожало, и девочка уже не слышала своего крика. Больно было ей, земле — и Ангелу.

Ангелу — недолго.

Девочка привстала, опираясь на ломкие руки. В голове было даже не больно — пусто, и она смогла сесть на колени. Коленки выпачкались в соке травы.

Ни города, ни Ангела не было: на их месте возвышался другой гигант — уродливый, огненно-черный и яркий. Его подножие раздувалось куполом, а вершина пачкала безумно-синее небо, которое вдруг выгорело до белизны.

В ушах у девочки звенело, она оглянулась. Икари Гендо стоял, стиснув кулаки, испачканный землей и травой. «Гори», — прочитала девочка по его губам. И снова: «Гори». И еще раз. И еще.

Гори, гори, гори, гори…

Ей стало больно: Икари Гендо схватил ее за плечи и подтащил к себе:

— Обещай мне! Обещай, слышишь?!

Она не мигая смотрела ему в лицо. Она обещала — что бы от нее ни требовалось, потому что Икари Гендо плакал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Обещай, что ты вырастешь человеком! Обещай!

И только сейчас до холма докатился крик.

В нем утонуло все: и трава, и слезы профессора Икари, и слабый скрип рации — и тихий шепот первой и последней клятвы Аянами Рей.

* * *