Читаем без скачивания Замена (СИ) - Дормиенс Сергей Анатольевич

Что-нибудь… Правильное.

В кабинет Рицко Акаги я вошла с улыбкой.

* * *

— Мари совсем рехнулась на половой почве, — сказала Акаги.

Сегодня она выбрала шреддер. Аппарат полосовал чистую бумагу. Доктор Рицко смотрела на тонкие ленты, терла висок и закладывала новый лист. Я не видела ее трезвой с того момента, как она прописала мне симеотонин.

— Майя совсем рехнулась на почве педагогики, — добавила Акаги, вытаскивая новый лист из пачки. Ноющий звук из шреддера делал свет в комнате желтым. Я застегнула блузку.

— А ты умираешь с улыбкой. Рада за тебя, родная моя.

Пуговицы казались теплыми — теплее, чем должны были быть. «Я умираю», — повторила я про себя. Ничего: теплая пуговица, запах неправильного спирта и тоскливый взгляд — ничего не изменилось.

Я слушала Акаги и представляла себе настоящий мир — тот самый, единственный, который продлевал мое время. Наше время. Микрокосм Икари-куна становился все ярче, все естественнее — или таким его видела я…

«Аска приходила. Справлялась о моем здоровье. Акаги с удовольствием отказала ей в информации. Наверное, на самом деле Аска приходила за чем-то другим».

…Я смотрела в окно, где все не кончался осенний день, где ветки облеплял снег, уже не желающий таять. Я ничего не могла с этим поделать, не могла изменить зимы, не могла выбросить чувство, что это последняя зима. Где-то за этой осенью был закрыт другой лицей, где-то там и те, кто начал это все — «Майнд», NERV, проекты Аски и Белую группу.

Я ничего не могла с этим поделать — здесь.

«Майя сидит взаперти и над чем-то опять работает, а на работе невнимательна. Лоботрясу из 2-А поставила кодеин вместо токоферола».

— Слушай, Рей, — Акаги подняла голову из-за шреддера и щёлкнула кнопкой. Желтый звук прекратился. — Сходи к ней, а?

— Хорошо.

— Хорошо?

Я поправила манжеты и посмотрела в глаза Акаги:

— Да, доктор.

— Ты слышала, о чем речь?

— Да, вы предложили мне сходить к Майе.

— И ты ответила «хорошо».

— Да.

Она склонила голову и будто бы ждала чего-то еще. Я смотрела в ответ и пыталась представить, сколько она выпила.

— Я вот все не пойму, Рей, — протянула доктор. — Тебе действительно все равно? Нет, конечно, я тебя знаю так долго, я помню твои тесты, когда я тебя принимала на учет…

Ее слова уходили в звон. Я понимала, что Акаги Рицко себя накручивает. Что она почему-то поверила в мою уникальность, в то, что я не умру, что за одной моей картой видений будет следующая, а за ней — еще одна. Что Ангелы придут и уйдут, а я буду вписывать их данные в новые бланки.

За окном снова шел снег, и я ничего не могла с этим поделать, но я могла сходить к Майе.

— Простите, — сказала я и указала в потолок. — Майя у себя?

Наверное, я прервала Акаги: мне действительно было все равно.

— Да, — ответила доктор и опустила взгляд. Снова заныла желтая нота. — Скажи ей, что она должна мне за отчет по кодеину.

— Хорошо.

— «Хорошо». Следующий осмотр будет с гинекологией. Ты слишком безразличная для умирающей.

«Она делает больно не мне», — напомнила себе я и пошла в глубину медицинского блока. Если я останусь, она доведет разговор до моих отношений с Икари.

Не хочу, и мне не все равно.

* * *

— Еще чаю? — спросила Майя.

Я посмотрела на часы. Время вело себя непослушно: я будто бы привыкла к размеренному времени микрокосма, и теперь не понимала, как движутся стрелки здесь. До семи еще оставалось сорок минут. Чашку чая назад — полтора часа. Ощущение получалось неуютным.

— Нет, спасибо.

Экран ее компьютера был выключен, сам компьютер шумел, а Майя все время улыбалась. Мне казалось, что я вижу за ее спиной крылья, но она ни словом не обмолвилась о работе.

— Спасибо, что зашла, — сказала Майя. — Правда, здорово, что ты вот так запросто находишь время заскочить ко мне.

— В каком смысле?

Она перестала улыбаться, и я все поняла.

— Я хотела сказать, что ты с Синдзи, и ты тратишь время не на него… — начала оправдываться Ибуки, но осеклась и вздохнула.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я с Синдзи, — сказала я.

Я видела румянец, прикушенную губу и понимала, о чем речь, но я не хотела заканчивать наш чай на теме моего времени. Пускай и скомканной.

— И как он? — оживилась Майя. — Я в смысле — как человек?

Я молчала. Икари-кун не убежит. Он построил себя на обломках детства, и он сын своих родителей — матери, пытавшейся вырастить сверхчеловека, и отца, которому почти это удалось. И я ему дорога.

— А ты улыбаешься, — сказала Майя. — Все здорово?

Я кивнула, а она вдруг отвернулась, и стало ясно, что ничего не получится.

— Мне пора, Майя. Спасибо за чай.

Ибуки кивнула. Она терла нос, пытаясь спрятать от меня взгляд.

— Ой, знаешь, так смешно получилось, — со всхлипом сказала Ибуки, — днем приходила Мари и составила отчет…

Она говорит, чтобы говорить, думала я. Чтобы не видеть и не чувствовать своих слез, думает, что так все изменится. Время, которое пообещал мне директор, оборачивалось вот этим.

…- Она сравнила ощущение с сексуальным возбуждением, представляешь, ой, — Ибуки снова потянула носом. — И вот она это все выкладывает доктору, ты можешь себе представить?

«Это она о Мари», — поняла я.

— Что она сравнила с возбуждением?

— Ощущение от вашего открытого урока, — прыснула Ибуки и, уже не скрываясь, стерла слезу. — Вот дура, да?

Я невольно притронулась к щеке, на которой еще горел поцелуй Синдзи, вспомнила тот урок. Я снова пережила тепло, воздушную ласку, умиротворенность — но возбуждение? Возбуждение, которое почувствовал медиум в соседнем классе?

Нет.

Все неправильно — и наши прикосновения, которые не приносят желания, и наша борьба, которая так повлияла на Мари. Я встала и поставила чашку ближе к стопке книг на столике.

— Я пойду. Спасибо, Майя.

— Это тебе спасибо.

— Мне?

Она кивнула, а потом все же разжала губы.

— Мне начало казаться, что я где-то ошиблась. Что я рвусь учить других, но при этом сама уже забыла… Многое.

«Ты боялась, что уже забыла, каково это — сочувствовать, — поняла я. — Ты почти привыкла к мысли, что можешь работать медсестрой в лицее, где учителя убивают детей». Я пошла к люку, включила тростью гидравлику.

Я умираю, а все вокруг прозревают.

Это начинало бесить. Я почти хотела встретиться с Аской — человеком, который не должен мне ни грамма откровений.

* * *

<Двоеточие между часами и минутами как программный оператор. Ты задумывалась когда-нибудь над этим? Не, вряд ли, ты же филолог. Ты вот-вот откроешь двери, и будет какая-то ерунда на столе, ты что-то скажешь, а на часах все будет идти бесконечная операция, и в какой-то ее отрезок тебя не станет.

Вот здесь-то и начинается загвоздка: для тебя эти часы всегда идут не так, как для других. Все смертны, но не каждому дано видеть это двоеточие как непреложность.

Ты хорошая модель, Аянами Рей. Хорошая и неправильная модель не совсем человека.

19:00. Ты опаздываешь. Приковыляй уже скорее, однокрылый Ангел с ошибочными функциями. Скорее.

Кажется, мне страшно.

22 окт>.

17: Настоящие дни

Когда я вошла, Аска положила на стол свой телефон, касанием погасила экран.

— Три минуты семнадцать секунд — вот твое опоздание.

Я посмотрела на стол: пакеты и коробки из «Лавки», и только рагу Ленгли выложила на мои тарелки. Кажется, она его разогрела.

— Привет, — сказала я, разулась и пошла в ванную.

— Руки помыть — это правильно, — догнал меня ее голос.

Аска оперлась на дверной косяк, сложила на груди руки. Она улыбалась.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— У вас тут все забавно. Сегодня собирала сплетни о себе — так, для развлечения. Может, тебе покажется интересным, но семантически во всем лицее только три ядра продуцирования такой информации…