Читаем без скачивания Опыт Октября 1917 года. Как делают революцию - Алексей Сахнин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аналогичную позицию занял и Троцкий, который сформулировал ее еще более жестко. Он подчеркнул, что власть большевикам передал советский съезд. Делить ее с теми «элементами, которые саботировали Совет и извне борются против власти пролетариата», и которые не способны «проводить нашу программу» – недопустимо.
Ленину и Троцкому оппонировали Луначарский и Ногин. Они настаивали на необходимости компромисса и соглашения с эсерами и меньшевиками, который избавил бы стран от гражданской войны и позволил путем «наименьшего сопротивления» овладеть аппаратом государственной власти. По мнению Луначарского, принцип советской власти не исключает возможности включить в состав центрального органа власти представителей дум – «да в них наши сидят». Понимая, важность вопроса, Луначарский, впрочем, оговорился, что когда «думы хотят взять власть, то мы их будем громить». Получалось противоречие, которое Анатолий Васильевич решил поистине творчески: «значит ли это дать думам кусочек власти? – Нет. Только правительство».
Точка зрения Ленина и Троцкого выглядела более убедительной для большинства. Они говорили, что реальная коалиция «рабочих, крестьян и солдат» уже состоялась в Советах, которые доверили власть большевикам, а уступки меньшевикам, эсерам и разным несоветским организациям, за которыми никаких реальных масс практически не осталось, станут отходом от демократизма. Причем, отходом неоправданным. «Я спрашиваю в 1000-й раз: каким образом соглашение нам может дать керосин» – восклицал Троцкий – ведь и «юнкера не подчинены ни меньшевикам, ни Викжелю, и от соглашения с Викжелем не исчезнет борьба с юнкер-отрядом буржуазии».
Симпатии большинства петроградских большевиков были на стороне Ленина и Троцкого. Причем, если на уровне ПК их аргументы воспринимались буквально, то уже в районах торжествовал упрощенный подход. В то время, как Ленин был «принципиально не против» соглашения с другими партиями на платформе признания Съезда Советов источником власти и пропорционального представительства, некий товарищ Крутов из Второго Городского района требовал «объявить все партии, кроме большевиков, вне закона и ни на какие соглашения с другими социалистическими партиями не идти». Ленин и Троцкий еще понимали «диктатуру пролетариата», как власть Советов, а многие их экстремистски настроенные приверженцы в низах партии – как просто диктатуру.
Уже ночью 1 ноября Каменев доложил Центральному Комитету о результатах переговоров, организованных Викжелем. Он осторожно заявил, что эти результаты не носят окончательного характера, «делегации было поручено только узнать мнение партий». Искомое мнение большевистского руководства незамедлило выясниться.
Троцкий расценил итоги переговоров, как иллюстрацию того, что «партии, в восстании участия не принимавшие, хотят вырвать власть у тех, кто их сверг». Он заявил, что «незачем было устраивать восстания, если мы не получим большинства» в 75 % в правительстве. С его точки зрения, невозможно было бы также поступиться и председательством Ленина. Вместе с тем, он допускал возможность «принять представительство дум, если обеспечены будут перевыборы в недельный срок».
Дзержинский и Урицкий, напротив, подчеркнули, что выработанный компромисс неприемлем как раз в силу отступления от принципа, согласованного на предыдущем заседании ЦК, – ответственности правительства перед ЦИК – который исключает представительство от дум. Впрочем, отказ от кандидатур Ленина и Троцкого, по мнению Дзержинского и Урицкого, был также неприемлем, ибо «это в известном смысле отказ от нашей программы». Даже обычно умеренный Луначарский согласился с тем, что предложенный умеренными социалистами компромисс принимать нельзя.
Ленин выступил крайне жестко. «Политика Каменева должна быть прекращена в тот же момент». Всего пару часов назад он еще «доброжелательно» смотрел на переговорную активность Каменева, но итоги переговоров вывели его из себя. «Разговаривать с Викжелем теперь не приходится» – продолжал Ленин – а о том, чтобы допустить его представителей в советские органы не может быть и речи, поскольку профсоюз железнодорожников не является советской организацией. Он даже предложил принять направленную против Викжеля резолюцию. В целом, теперь, по его мнению, «переговоры должны быть как дипломатическое прикрытие военных действий», в то время как партии следует действовать решительно, подавив сопротивление противников в Москве – «и победа наша обеспечена».
Никто не призывал соглашаться на условия, выработанные в ходе переговоров. Рыков, Милютин, Рязанов, Зиновьев и сам Каменев стали подчеркивать свое несогласие с ними. Но, одновременно, они настаивали на продолжении переговоров с целью добиться соглашения с другими партиями.
Со своей стороны за немедленный разрыв переговоров неожиданно высказался только Сокольников, бывший их участником. Он объяснил, что партия «до сих пор маневрировала, чтобы выиграть время», но теперь уступчивость «оборонцев» угрожает большевистскому большинству в правительстве, а значит «вывод тот, что эти переговоры нужно оборвать». При поверхностном сходстве подход Сокольникова разительно отличался от ленинского. Ленин был возмущен несговорчивостью оппонентов (их несогласием с советским принципом формирования власти), а Сокольников опасался, что чрезмерно уступчивые противники вынудят большевиков поделиться властью.
При голосовании вопроса о необходимости разрыва переговоров, за высказались только четверо. Скорее всего, среди них были Ленин, Сокольников и, возможно, Троцкий. Десять членов ЦК, включая Свердлова, проголосовали за продолжение переговоров. Однако на этот раз, переговорная платформа была сформулирована в виде ультиматума, включавшего два пункта: программу Второго съезда (декреты о земле и мире, рабочий контроль, продовольственный вопрос, беспощадная борьба с контрреволюцией, к которой причислялся Керенский) и советский принцип власти (указывалось, что ЦИК может быть пополнен, но только за счет ушедших со съезда партий и не представленных на съезде Советов).
Этот ультиматум предполагалось предъявить на пленуме ВЦИК, который должен был открыться с часу на час. Причем, главным его адресатом являлись левые эсеры, которым предполагалось предоставить «последнюю попытку… создать так называемую однородную власть с целью последнего разоблачения несостоятельности этой попытки и окончательного прекращения дальнейших переговоров о коалиционной власти».
Даже Рязанов, выступавший на заседании ВЦИК, усомнился в возможности принять выработанный на переговорах с умеренными социалистами компромисс, поскольку он предполагает, что «значение Советов умаляется». Следом за ним, большевистский ультиматум прочел Володарский. Это прозвучало для всех, «как гром среди ясного неба». Левые эсеры, самая близкая к большевикам партия, оказались ультиматумом не удовлетворены: «очень много категоричности и формальной непримиримости». Они попытались сформулировать компромисс на основе новых пропорций формирования «конвента», перед которым должно отвечать правительство. Меньшевики-интернационалисты были еще более категоричны: «Резолюция, внесенная фракцией большевиков … является прямым вызовом всем другим социалистическим партиям» – заявил от их имени Базаров перед тем, как их небольшая фракция покинула заседание в знак протеста.
Но большевики составляли большинство во ВЦИК, поэтому их резолюция получила 38 голосов, в то время, как резолюция левых эсеров только 29. Фракция левых эсеров, фактически приняла ультиматум, разделив ответственность за него с большевиками, после внесения незначительных поправок.
Хотя политическая линия Ленина возобладала, а ВЦИК принял большевистский ультиматум, внутрипартийная борьба в большевистской партии не только не ослабла, а напротив, стала быстро нарастать. 2 ноября вечером Центральный комитет сосредоточился на обсуждении своих внутренних разногласий. К сожалению, протокол этого заседания не сохранился, известна лишь итоговая резолюция на полях которой рукой Ленина сделаны пометки об итогах голосования каждого из пунктов. Но судя по всему, дискуссия выдалась очень жаркой.
Неизвестно, были ли какие-то дополнительные причины, заставившие Ленина и его сторонников активизировать борьбу с оппозицией внутри ЦК в момент, когда линия ленинского большинства и без того торжествовала. Но вечером, когда состоялось заседание ЦК, было заявлено, что «настоящее собрание имеет историческую важность» – так высоко было значение разногласий, разделивших большевистское руководство. Показательно, что одновременно в другом помещении Смольного заседал Петербургский комитет, где царило почти полное единодушие: сторонников внутрипартийной оппозиции там не оказалось.
